Движущиеся картинки

А еще он заказывал к завтраку пиво.

А еще он травил анекдоты.

С другой стороны, подумал казначей, он хотя бы не вмешивался в управление Университетом. Чудакулли Карий не имел ни малейшего желания чем-либо управлять – разве что сворой гончих. Все, что нельзя было подстрелить, затравить или поймать на крючок, его интересовало мало.

Пиво на завтрак! Казначей содрогнулся. До полудня волшебники пребывали не в лучшей форме, и во время завтраков в Главном зале царила хрупкая тишина, которую нарушали только кашель, тихое шарканье слуг да время от времени чей-нибудь стон. Громкие требования почек, кровяной колбасы и пива были тут в новинку.

Этого ужасного человека не боялся один лишь старик Ветром Сдумс, которому стукнуло уже сто тридцать лет: он был глух и, хотя прекрасно разбирался в древних магических письменах, события дня нынешнего воспринимал только после предварительного оповещения и тщательных разъяснений. Он кое-как усвоил тот факт, что новый аркканцлер будет из числа этаких старичков-лесовичков, заметить перемены ему предстояло только через неделю, а то и две, а пока что он вел с Чудакулли вежливые культурные беседы, основанные на сохранившихся у него крохах воспоминаний о природе и всем таком прочем.

Примерно такие:

«Полагаю, мм, для вас довольно непривычно, мм, спать в настоящей постели, а не под, мм, звездами?» Или: «А вот эти, мм, штуки называются “ножами” и “вилками”, мм». Или: «Как, мм, по-вашему, эта зеленая штука на яичнице, мм, это, случайно, не петрушка?»

Но поскольку новый аркканцлер никогда не уделял особого внимания тому, что говорится вокруг, пока он ест, а Сдумс никогда не замечал, что ему не отвечают, ладили они довольно неплохо.

Да и вообще, казначею и так было из-за чего беспокоиться.

Из-за алхимиков, например. Алхимикам доверять нельзя. Они слишком серьезно ко всему относятся.

Ба-бах.

Этот «ба-бах» оказался последним. За следующие дни не произошло ни одного, даже самого завалящего взрыва. Город вновь успокоился; это оказалось ошибкой.

Казначею и в голову не пришло, что отсутствие взрывов не означало, что алхимики бросили свою затею, какой бы она там ни была. Оно означало, что затея удалась.

Была полночь. Прибой захлестывал пляж и фосфорически светился в ночи. Но возле древнего холма его шум казался мертвым, словно пробивался сквозь несколько слоев бархата.

Яма в песке сделалась уже довольно большой.

Если бы вы поднесли к ней ухо, вам могло показаться, что вы слышите аплодисменты.

Была все еще полночь. Полная луна висела над дымом и испарениями Анк-Морпорка, вознося благодарности за то, что ее отделяют от них несколько тысяч миль неба.

Здание Гильдии Алхимиков было новым. Оно всегда было новым. За последние два года оно взлетало на воздух и отстраивалось четыре раза, в последний раз – без лекционного и демонстрационного залов, в надежде, что это хоть как-то поможет.

Этой ночью в здание, таясь, вошло множество закутанных в плащи фигур. Через несколько минут свет в окне на верхнем этаже погас.

Точнее, почти погас.

Там, наверху, что-то происходило. Ненадолго окно озарилось странным мерцанием. За этим последовало громкое рукоплескание.

И еще шум. На этот раз не взрыв, а странное механическое мурлыканье, словно доносившееся из жестяной бочки, в которой лежала довольная кошка.

Вот такое: кликакликакликаклика… клик.

Оно продолжалось несколько минут, под аккомпанемент восторженных воплей. А потом кто-то сказал:

– Вот и все, ребята.

– И что это было за «все»? – поинтересовался на следующее утро патриций Анк-Морпорка.

Стоявший перед ним человек поежился от страха.

– Не знаю, ваша светлость, – ответил он. – Они меня внутрь не пустили. За дверью оставили ждать, ваша светлость.

Он нервно переплел пальцы. Суровый взгляд патриция пригвоздил его к месту. Это был хороший взгляд, и хорош он был, помимо прочего, тем, что не давал людям умолкнуть даже тогда, когда им казалось, что они уже все рассказали.

Лишь сам патриций знал, сколько шпионов у него в городе. Этот работал прислужником в Гильдии Алхимиков. Однажды ему не повезло предстать перед патрицием по обвинению в злонамеренном безделье, после чего он по собственной воле выбрал судьбу шпиона [3] .

– Это все, ваша светлость, – прохныкал он. – Я слышал только те щелчки, а видел только какое-то мерцающее сияние под дверью. И, э-э, еще они сказали, что здесь плохой дневной свет.

3

Альтернативой было по собственной воле выбрать судьбу человека, брошенного в яму со скорпионами.

– Плохой? Чем же?

– Э-э. Не знаю, сэр. Они просто сказали, что он плохой. И что нужно отправиться куда-нибудь, где он получше. Э-э. И еще попросили меня принести им еды.

Патриций зевнул. В причудах алхимиков было что-то бесконечно скучное.

– Вот как, – сказал он.

– Вот только они поели всего за пятнадцать минут до этого, – выпалил слуга.

– Возможно, от того, чем они занимались, разыгрывается аппетит, – предположил патриций.

– Ага, а кухня была уже закрыта на ночь, так что мне пришлось пойти и купить целый лоток горячих сосисок в тесте у Себя-Режу-Без-Ножа Достабля.

– Вот как. – Патриций опустил взгляд на лежащие на столе бумаги. – Благодарю вас. Можете идти.

– И знаете что, ваша светлость? Сосиски им понравились. Они им на самом деле понравились!

Поразительным было уже то, что у алхимиков вообще была Гильдия. Волшебники точно так же несговорчивы, но при этом по натуре склонны к иерархии и соревнованиям. Им не обойтись без организации. Какой смысл быть волшебником седьмого уровня, если нет предыдущих шести уровней, на которые можно поглядывать свысока, и восьмого, к которому можно стремиться? Другие волшебники нужны обязательно, чтобы ненавидеть их и презирать.

А вот алхимики всегда были сами по себе и корпели в темных комнатах или тайных подвалах в вечной погоне за большим кушем – философским камнем, эликсиром жизни. Как правило, это были худые красноглазые мужчины с бородами, похожими больше не на бороды, а на группки отдельных волос, сгрудившихся вместе для самозащиты, и многих из них отличало то отсутствующее, не от мира сего выражение лица, которое появляется, когда слишком много времени проводишь в компании кипящей ртути.

Не то чтобы алхимики ненавидели других алхимиков. Зачастую они их просто не замечали или принимали за моржей.