Двое из будущего. 1903 - …

Я подошел к нему, хлопнул по плечу. Спросил:

— Сам цел?

— Цел, Василь Иваныч, что мне случиться?

— Как крыло? Что там трещало?

— Крыло нормально, цело, а трещало место, куда трос крепился. Я уж думал, что если его вырвет, то буду к берегу править. Но обошлось, вовремя вы ход сбавили.

— М-да, вовремя. Кто ж знал, что такое возможно?

Макаров, что слушал нас, поинтересовался:

— Вам, насколько я понял, надо что-то изменять в конструкции чайки, да?

— Да, похоже, придется укреплять конструкцию, да и с подачей троса лебедкой надо что-то думать. Как-то надо сделать так, чтобы подобные рывки более при качке не происходили. Как это сделать я пока не представляю — надо думать.

— А сколько времени вам понадобится, чтобы все исправить?

— Не могу пока сказать. Чайку мы сможет подшаманить за пару дней — это не является проблемой. А вот придумать, как избежать рывков… Не знаю, может за неделю что-то и сделаем.

— Хорошо, делайте. Неделя вам срок. Капитан второго ранга целиком в вашем распоряжении, можете использовать его как пожелаете. Владимир Владимирович, — это он обратился уже к Шельтингу, — пожалуйста, как можно скорее произведите необходимые изменения и задействуйте производственные возможности наших ремонтных цехов. Не скрою — ваше судно становится чрезвычайно важным, и потому делайте все необходимое. Но летательный аппарат должен быть снова испытан через семь дней. Вам все ясно?

— Так точно, Ваше Превосходительство.

"Бобр" пошел к Артуру. Я, присев на какой-то выступ на палубе, задумался о необходимой конструкции. Но что-то действительно стоящее мне придумать было не так-то просто — я не инженер и какой-либо механизм мог представить лишь в общих чертах, а вот воплотить его в жизнь в деталях я уже не мог. Поэтому мне и придется прибегать к услугам посторонних людей. Но тут мне даже особо стараться не пришлось, едва причалив канонерку к пирсу, Шельтинг потянул меня в портовые мастерские и там уже, переговорив с необходимыми людьми, представил пред мои очи пожилого и опытного слесаря, такого, что любого инженера мог легко заткнуть за пояс. И вот с ним-то, обсудив возникшую проблему, за неделю соорудили и поставили на корме канонерки конструкцию, чем-то напоминавшую систему блоков с подпружиненными роликами, что по идее должна была неплохо гасить неожиданные рывки.

В тот раз, когда мы испытывали чайку, вместе с нами на судне находился и Верещагин. Он, тихо стоял себе в сторонке, рассматривал окрестности, иногда что-то черкал в блокноте. И с особым интересом посматривал на мою массивную кинокамеру. Подойти он тогда ко мне не решился — я был занят делом, но вот потом, через пару дней, когда я, улучив момент, снова оказался на палубе "Бобра", он, подойдя к борту, привлек мое внимание, махнув рукой и позвав:

— Господин Рыбалко, Василий Иванович!

Я в этом время ковырялся с креплениями, которые должны были удерживать неподвижно мою кинокамеру. Тогда, сварщик, прихватив болты к палубе, попортил резьбу. В тот момент мне некогда было исправлять это и потому я накрутил гайки внаглую, отчетливо понимая, что совершаю непростительный слесарный грех. И вот теперь это исправлял. Свою кинокамеру я в тот день так снять и не смог и оставил ее на палубе, накинув сверху непромокаемую парусину. Шельтинг обещал полную сохранность. Он попытался было предложить свою помощь и привлечь матросов, но мне пришлось отказаться — аппаратура была дорогая и обращения требовала соответствующего. Оно, конечно, ничего сложного нет в том, чтобы срубить заклинившую гайку, но все равно я никого не подпустил. И вот теперь я самолично зубилом и молотком срезал с треноги кинокамеры заклинивший болт и гайку.

Я поднял голову на окликнувший меня голос:

— Ой, Василий Васильевич, это вы?

— Да, это я.

— Очень неожиданно. Что вы здесь делаете?

— Искал встречи с вами.

— Вот как? — удивился я и поднялся с колен. Гайку я так и не успел срубить, отложив инструменты в сторону. — А по какому делу?

Он не ответил, захотев зайти на борт. Но я его опередил, спустился сам, протянул руку для пожатия. А рука-то у Верещагина, не смотря на возраст, оказалось крепкой и плотной.

— А скажите, Василий Иванович, а что это вы там делали? Грохот такой стоял, что за пятьдесят шагов было слышно.

— Да, понимаете, гайку заклинившую рубил. Киноаппарату надо бы наконец убрать, а то лишь место занимает. Все что я хотел, уже на пленку запечатлел, так что она здесь более не понадобится.

— А вы знаете, Василий Иванович, я очень много хорошего наслышан о ваших фильмах, но вот ни разу так ни одного и не видел. Говорят вы в Дальнем показы устраиваете?

— Устраивал, — поправил я его, — но теперь в связи с войной я там все прикрыл и аппаратуру вывез.

— Жаль, я надеялся, что хоть здесь смогу посмотреть царский бал, о котором было так много слухов. Очень жаль.

Мы стояли на пирсе, прямо напротив сходен. Мимо нас то и дело пробегали матросы по своим делам, проходили офицеры. Часто со мною здоровались, я отвечал им в ответ. Верещагину тоже перепадало внимания, и он так же отвлекался от разговора. И это было неудобно:

— А знаете, чего это мы тут с вами стоим? Давайте с вами где-нибудь присядем? Например, в "Саратове"? Как вам такая идея?

— Хорошая идея, — поддержал Верещагин и мы плавно, наняв стоящего неподалеку извозчика, переместились в Новый город. Удивительным делом мы встретили в ресторане вкушающего Микеладзе. Тот, сидя возле окна, неторопливо кромсал ножом кусок мяса и что-то мурлыкал себе под нос. Увидев меня, он неожиданно встрепенулся, потом замер, забыв поднести вилку ко рту, а в следующий миг, опомнился и продолжил трапезу, демонстративно от меня отвернувшись. М-да, с князем у нас сложились весьма натянутые отношения. И если признаться по-честному, то я был не готов его здесь видеть, мне он был неприятен. Потому и прошел мимо него, не удостоив даже взгляда.

И вот, присев за свободный столик, мы в ожидании заказанных блюд продолжили разговор:

— Так что же вы хотели от меня, Василий Васильевич? — спросил я его, наблюдая, как знаменитый художник аккуратно разливает из графина ледяную водку.

— Сейчас, сейчас, не торопитесь, — ответил он, посмотрев на меня с прищуром, — тут дело такое, что без подготовки…, - он показал на наполненные стопки, — …нельзя.

И мы дернули по первой стопке, закусили, поболтали о безразличном, потом по второй, а следом и по третьей. Далее нам принесли горячее, и вот уже за тарелкой с супом, когда Верещагин основательно подготовился к приему пищи, он, неторопливо прихлебывая с ложки и безбожно пачкая богатые усы, начал говорить о своей проблеме:

— Знаете, дорогой Василий Иванович, я очень много пишу. Почти каждый день делаю какой-либо набросок. Я бывал много в Туркестане, воевал с турками, был сильно ранен. И везде я писал. Ходил вместе с солдатами в атаку, ходил на кораблях, участвовал в морских сражениях. И там я тоже писал. Я был в Индии, где меня несколько раз чуть не убили, был в Китае, где тоже подвергался опасности. И везде, Василий Иванович, я писал, — он замолчал, с какой-то укоризной поглядывая на меня. — Вы не поверите, но в прошлом году я побывал и в Японии, где так же сильно подвергался опасности. Я оттуда едва ноги унес. Но и там я тоже писал и причем весьма много. И сейчас я прибыл в Артур с одной единственной целью — увидеть здесь все своими глазами, пощупать все своими руками, нюхнуть пороху, слизать морскую соль с обветренных губ и написать еще одну картину, а может быть и не только одну. И вот я приезжаю в Артур и что же я здесь нахожу? Не понимаете?