Двое в лодке

Один вечер – и всё. И у меня срывает крышу. Я лезу по балконам на пятый этаж, дарю подарки, на которые больше месяца работал, полночи вывожу краской сердечки на асфальте под её окном… А потом всё так же резко заканчивается. Чаще всего, через месяц, с одной провстречались почти полгода, но результат всегда один и тот же – мы перестаём видеться, придумываем разные предлоги, потом перестаём и созваниваться. Пару раз на том всё и заканчивалось, однажды я сам инициировал серьёзный разговор на тему «как бы всё исправить», но это только отсрочило разрыв. Я не привык страдать, шумно сокрушаясь о погубленной любви или напиваясь в компании таких же неудачников, как делали многие мои друзья, поэтому расставание для меня проходит очень тихо. Я просто несколько недель хожу слишком задумчивый, пытаясь понять причину своих неудач, и в каждой случайно услышанной песне мне чудится намёк на мою ситуацию.

– Лёш!
– меня постучали по плечу, я дёрнулся, приходя в себя, осмотрелся. Мы стояли уже внутри, Женька хмурилась, - где ты паришь? Бери телегу.

Я послушно взял и пошёл вслед за ней по рядам с продуктами, пытаясь очистить голову от грузовых самокопательных мыслей. Женька рассматривала упаковки, иногда забрасывала что-то в тележку и шла дальше. Я осмотрелся уже осмысленнее – в этой части магазина я ещё не был, хоть и прожил в этой общаге четыре года, постоянно покупая еду в этом самом супермаркете. Что она тут взяла? Я поворошил пачки в тележке – каши? О, боже, она собирается варить кашу в общаге? И есть? Мать моя женщина… наверное, только ты её и сможешь понять.

Я оглянулся на холодильники с колбасой и сыром, вспомнил, что ел давно и ужасающе мало, сказал:

– Жень, может, колбасы возьмём?

– Угу, - кивнула она, - сейчас ещё ряд с макаронами пройдём, потом за колбасой.

Я поиграл бровями и промолчал. Ей виднее. Заодно и я себе куплю концентратов. Вот только когда я потянулся за пачкой с быстрой вермишелью, она так на меня глянула, что я еле удержался, чтобы не отдернуть руку.

– Что?
– руку я всё-таки убрал, для надёжности даже в карман, но смотреть на меня волком она не перестала.

– Ты что, питаешься растворимой вермишелью?
– мда, понятно, почему она с ужиком общий язык нашла, сама шипит как кобра. Я сделал независимое лицо:

– Конечно. А иногда ещё картошкой и супом. Мне нравится.

– Да ты хоть знаешь, как это вредно?!
– вытаращилась она, я возвёл глаза к потолку:

– Да ладно тебе, я четыре курса её ел и ничего.

– Это говорит только о том, что у тебя крепкий организм и что он пока сопротивляется!

– Пусть ещё годик посопротивляется, - осклабился я, она злобно засопела:

– Ты же спортсмен, ты должен думать о правильном питании!

– Я о нём и думаю, - сделал честное лицо я.
– Иногда, знаешь, как накатит, и я всё думаю, думаю… О говядинке жареной с кровью, о пюрешке с маслом, о салатике из крабов и кальмаров, о бутербродах с лимончиком и красной икрой… Особенно, когда после тренировки иду, знаешь как хорошо думается? Просто отлично.

Она смотрела на меня с ухмылкой, сложив руки на груди:

– Дальше мыслей дело не двигается, я правильно понимаю?

– Я знал, что ты сообразительная, - я погладил её по головке, закинул в тележку охапку вермишели и молча покатил в сторону колбас.

Колбасу мы выбирали долго, я брал ту же, что и всегда, она – почему-то только самую дорогую. Долго читала состав, хмурила брови, откладывала, читала другую. Я устал стоять на одном месте, истоптался прямо, но на мои наезды она только отмахивалась.

– Ну я же должна знать, что ем!

– Много будешь знать, вообще есть перехочется, - фыркнул я.

– Именно, как почитаешь из чего они тут её делают… сдуреть можно. Ну вот, посмотри, - она протянула мне очередную палку, с такой ценой, что я бы её даже в руки не взял, ткнула пальцем в какую-то строчку, - вот это – лекарство, оно препятствует свёртыванию крови. Вот зачем оно в колбасе? Не знаешь? А я тебе расскажу – для красивого цвета. Чтобы мясо было розовым или красным, а не тёмно-бордовым, как должно быть. Вот только тут не написали, что оно делает с печенью и как скоро выводится из организма.

Я вздохнул, кляня себя за то, что вообще открыл рот, её бесконечный монолог навевал сонливость, если б она только не ругалась, а просто рассказывала, я бы точно уснул. Правду говорят, что женщина болтает на семьдесят процентов быстрее, чем мужчина её слушает… Она наконец бросила к покупкам самую дорогую колбасу, прервав мой медитативный транс и обернулась, продолжая монолог:

– Ну правда ведь?

Я помялся. Сказать, что я прослушал последние пять минут – обидится, соглашаться не хотелось просто из чувства противоречия, а говорить «нет» – так она же потребует обосновать, а я вообще не в теме. Может, она уже вообще не о колбасе. Я неуверенно пожал плечами:

– С такими доводами сложно спорить.

Она удовлетворённо кивнула, я выдохнул – прокатило, и потопал вслед за ней дальше.

Мы дошли до рядов со сладостями, взяли шоколад и овсяные печеньки (это единственное, что мы выбрали единодушно) и пошли на выход. По дороге к кассам проходили мимо ряда с выпивкой, я наблюдал занятную картину, как парень пытался уломать свою девушку купить пива, но она упорно сопротивлялась. Причём, они ни слова друг другу не говорили – она смотрела на него, как овчарка на подшефного ягнёнка, глупого и неопытного, но всё равно чем-то дорогого, а он корчил мордочки в диапазоне от ослика Иа до кота из Шрека. Интересно, конечно, чем у них всё закончится, но не хочется отставать от Жени. Я нагнал её в пару шагов и заметил на её лице хитрую улыбку.

– Видел?
– повела бровью на парочку она, я кивнул.
– Спорим, не купят?

– Спорим, - я протянул руку, оскалился, - на желание.
– Девушка нахмурилась и потянула руку обратно, но я её не отпустил, немного наклонился к её уху и прошептал голосом беса-искусителя, - или ты не уверена в своём мнении?

Её щека вспыхнула, я наклонился ещё ближе, почти касаясь шеи и горячо выдохнул, крепко держа вырываемую руку. Её волосы пахли чем-то терпким и дразнящим, остро захотелось зарыться в них лицом, но я придвинулся только самую малость.

– Пусти, - прошипела она, я порадовался, что мы в полном народу магазине и бить меня в чувствительные места она постесняется.
– Сейчас же!

Я улыбнулся от уха до уха, отпустил тележку и положил освободившуюся ладонь ей на талию, достаточно высоко, чтобы она не смогла углядеть в этом приставания, но достаточно плотно, чтобы почувствовать тепло её кожи сквозь тонкую майку. Ну и чтобы она тоже… почувствовала. У меня всегда горячие руки, девчонкам это нравится.

Она залилась краской уже вся, от корней волос до воротника, я внутренне потирал руки и мерзко хихикал, внешне же лишь чуть улыбнулся и медленно сказал:

– Пущу. Только ты мне ответь, мы спорим или ты всё-таки не уверена?

– Спорим, - дёрнула руку она, я мигом отпустил, отошёл и с независимым видом покатил тележку к кассам. Она осталась за спиной, терла лицо и без нужды поправляла одежду. Я с усилием удержал спокойную морду, не дав себе расхохотаться – ей-богу, как будто я её тут изнасиловал, а не приобнял чуть-чуть!

Она догнала меня в конце ряда, уже с нормальным цветом лица, только лёгкий румянец остался, и потянула за рукав: