Двое в лодке
Шрифт:
– Так и сделаем. Давай.
– Пока.
Я отключилась, удалила звонок из исходящих, вытерла лицо, села прямо на пол — ноги подкашивались. Получилось. Я всё-таки ему позвонила.
Сердце колотилось, руки дрожали, по лицу нервным тиком расплывалась гримаса злого торжества. Время шло.
На улице зарычал мощный двигатель, что-то грохнуло, замелькал свет. Я вскочила, прилипая к стеклу, хищно улыбнулась — во дворе стояли три здоровенных микроавтобуса, из них выпрыгивали солдаты с автоматами, гнутые ворота висели на одной петле, охранники стояли с поднятыми руками, у одной из кабин вертелись от нетерпения собаки.
Всё. Всё будет хорошо.
Во двор сбегался народ, я узнала коренастую фигуру Энвера у одной из машин, он говорил по телефону.
Ну и кто теперь сучка, а?!
Внутри всё дрожало от яростной радости, я запрокинула голову и тихо рассмеялась в небо... и увидела на нём здоровенный прожектор. Вертолёт? Какого чёрта?
Маленькая вертушка села за воротами, оттуда вышел всего один человек и сказал Энверу всего несколько слов. Буквально одну фразу.
Но её хватило.
Два десятка крепких ребят, вооруженных до зубов, свора собак и цепкий бульдог Энвер очень вежливо поставили Рашида на землю, погрузились в свои бэтээры и уехали.
Кто-то махал руками во дворе, руководя быстрым ремонтом ворот, охрана разбежалась по постам, вертолёт растворился в небе так же внезапно, как и появился — можно подумать, что мне всё это приснилось. Что ничего не было. Что я не рисковала всем ради этого грёбаного звонка, который ничего не дал...
По коридору простучали шаги, дверь грохнула о стену, меня схватили за плечо и рывком развернули. Мне было всё равно, я даже телефон из рук не выпустила — хуже уже не будет, воображение пасует, пытаясь придумать ситуацию ужасней. Рашид трясся как в припадке, что-то орал, брызгая слюной — я его не слышала, в ушах пищало на одной ноте, всё тело как будто заиндевело. Он схватил меня за руку и вырвал телефон, широко размахнувшись, хлестнул ладонью по лицу. У меня только голова дёрнулась, ничего не чувствую, ни-че-го. Всё зря. Мне никто не придёт на помощь. Даже если я позвоню президенту, внезапно окажется, что дядя Бекир его давний друг и поставляет ему девочек на праздники.
Что я могу? Что конкретно я могу, конкретно сейчас?
Плакать не могу даже. Хотелось бы, но не получается. Такое ощущение, что тело мне не принадлежит, я просто сижу где-то далеко и смотрю неинтересный фильм про то, как жирный недомерок лупит по лицу самоуверенную дуру. Могла бы переключить — не смотрела бы.
Он наконец отпустил меня и ушёл, я медленно сползла на пол, надеясь упасть в обморок. Не успела — Рашид вернулся с пузырьком, открыл и сунул мне под нос.
Ну и гадость! В глазах мигом посветлело и я наконец услышала поток ругани, который этот урод извергал из себя вместе с брызгами слюны. Ничего нового, я всё это уже слышала. Угрозы, непереводимая игра англо-русского жаргона с примесями местного мата, глупо-пресно-неинтересно. И больно. Наконец-то больно, щека опухла, теперь я почувствовала, что бил он действительно сильно, синяк останется.
В перерывах между руганью я успела услышать, что теперь мне предстоит ходить на все бои, и Лёшкины, и чужие. Сделаю вид, что испугалась.
Рашид довольно скривил морду, покивал сам себе, ушёл. Идиот. Я за последнюю неделю видела столько крови, что теперь до конца жизни меня никто не сможет ею напугать. Чужой, по крайней мере. А Лёшкиной... вот тут начинаются проблемы. Что я могу для него сделать? В том-то и дело, что что бы я не сделала, его всё равно не отпустят, он слишком много видел и знает, к тому же, он удобен как рычаг для давления на меня. Что делать? Что теперь будет? Почему это всё происходит со мной?
Почему я сейчас не еду из аэропорта в папиной машине, прямо в ободранную общагу, в которой было когда-то так хорошо? В которой мы с Лёхой лопали ночью бутерброды и разговаривали о всякой фигне... Почему мы не начали встречаться сразу? Сколько бесценного времени мы потеряли из-за всякой ерунды, разборок кто круче, попыток досадить друг другу! А теперь он лежит где-то в этом самом здании, избитый и окровавленный, как никогда
нуждающийся во мне... а я не могу к нему попасть. Почему мы проводили вместе так мало времени? Сколько было возможностей увидеться, пока он лежал в больнице… Я могла приехать к нему хоть на часик, на полчаса, просто полежать рядом, крепко прижавшись и уткнувшись носом в его грудь. На что я потратила это время? На фильмы, поездки, встречи с послом и Энвером... который не смог мне помочь. Подумать только — он стоял в десяти метрах, может быть, даже видел меня в окне. А потом собрался и уехал, потому что ему так сказала какая-то большая шишка.Как же я ненавижу этот грёбаный мир!
Всех этих продажных договорунов, которым закон не писан, потому что они сами - закон, себе и всем окружающим. Их прихлебателей, которым тоже закон не писан, потому что они работают на Большого Человека, который отмажет от чего угодно. Вспомнить хотя бы Рашида — ох и мерзость! Сплошной кусок самодовольства и самоуверенности... чтоб ему оказаться от Лёшки на расстоянии вытянутой руки, вот тогда бы он вспомнил о хороших манерах.
Я в подробностях представила Рашида на месте того парня, которому Лёха зарядил ногой в челюсть, на душе потеплело как от алкоголя — мечты, мечты...
Что делать? Мозги отказываются работать. Сознанию хочется убиться чем-нибудь таким крепким, чтобы просто забыть обо всём и отключиться. Я свернулась на кровати, закутавшись в одеяло и попыталась представить рядом Лёшку.
***
Снилось что-то страшное. Наверное, хорошо, что я сразу забыла этот сон. Сердце после пробуждения ещё пару минут колотилось как бешеное, по нервам бегал ментоловый холод, перед глазами плавали тёмные пятна. От чего я проснулась? Похоже, просто от того, что хочу есть. Возле кровати на табуретке стоял вчерашний ужин, обветрившийся и холодный. И так съем.
День прошёл как в тумане, по коридору ходили люди, смеялись охранники, где-то через стенку разговаривали по-английски и по-русски девушки. Еду мне больше не приносили, ну да мне и не хотелось — тело как будто заменили ходячей куклой, я ничего не чувствовала, только постоянно дрожала. Холод поселился в груди, вцепился в позвоночник, вызывая постоянную дрожь, которая ничем не унималась. Я просидела в одеяле весь день, пот тёк ручьями, но теплее от этого не становилось.
Вечером пришёл Рашид. Долго молча смотрел, потом кивнул охранникам и те повели меня в знакомую комнату над ареной. Я села на диван и уставилась в стену — судя по экрану, Лёшка сегодня не дерётся, а на остальных мне наплевать. Крики и звуки ударов долетали как сквозь вату, в голове сменялись нереальные видения — мы с Лёхой и девчонками пьём вино на яхте, мы с Лёхой и мамой гуляем по Парижу, мы с Лёхой целуемся в душевой в общаге... Этого никогда не было и скорее всего не будет, мозг конструировал картинки из кусков просто для того, чтобы не думать о происходящем в реале.
О том, что бои на сегодня закончены, я узнала когда охранники подняли меня под руки и отвели назад в комнату. Даже еду принесли — я к ней не притронулась. Буйный демон фантазии как раз показывал Лёшку мокрым и счастливым, где-то на пляже, мне было приятно это представлять. Не знаю, спала ли я вообще — видения во сне и наяву почти не отличались. Очнулась я только когда меня основательно встряхнули и приложили головой о быльце кровати — то ли случайно, то ли так и хотели. Я с трудом оторвала взгляд от собственных пальцев — Рашид. Встревоженный какой-то.
– Ты голодовку решила объявить, принцесска?
– ага, вчерашняя еда всё ещё стояла на табуретке у кровати, мой взгляд залип на ней и сознание опять попыталось отъехать. Рашид хлестнул меня по щеке и с силой взял за подбородок. - Учти, не будешь есть — я перестану кормить твоего хахаля. Он не сможет драться и окочурится через пару дней, сто процентов даю.
Я безразлично пожала плечами:
– Хорошо, я буду есть. Мне не трудно. Что-нибудь ещё?
– Да, - он полез за телефоном и ткнул мне в лицо фото толстого старого азиата.
– Всё, что ты о нём знаешь.