Двое в океане

— Да! Мосину.

Глава двадцатая ГОЛУБАЯ ИСКРА НАДЕЖДЫ

Перед заходом солнца «Онега» покинула порт Сент-Джорджес и, выйдя в открытое море, легла в дрейф. Остановили главные судовые машины. Была уже ночь, все безмятежно спали, и никто на это не обратил внимания — мало ли что бывает на судне, может быть, профилактика дизелей. Не смыкали глаз лишь те, кто был приобщен к тайне. Оберегая нервы остальных, они взяли на себя всю тяжесть внезапно свалившейся на «Онегу» тревоги.

Еще в порту после встречи с американцем Смолин тут же направился к начальнику экспедиции. У Золотцева было хорошее настроение: заход на Гренаду завершился благополучно, никаких ЧП, все довольны. Горько было огорошивать его недоброй вестью.

Прежде чем начать разговор, Смолин положил на стол подаренную Филиппом ракушку. Увидев ее, Золотцев охнул, всплеснул в восторге руками, потом взял ракушку с такой осторожностью, будто это был птенец.

— Как же обрадуются мои ребята! Вы, Константин Юрьевич, добрый ангел!

— Нет, увы, сейчас я для вас ангел вовсе не добрый!

Услышав грозную весть, Золотцев немедленно поспешил к капитану, и через четверть часа в капитанской каюте собрались те, кому предстояло решить, как действовать дальше.

Смолин поразился, взглянув на капитана. Лицо пожелтело, осунулось, в глубоких складках у рта, казалось, навсегда застыло страдание. Смолин уже знал, что перед рейсом врачи на берегу колебались: пускать или не пускать Бунича в рейс, но все же пустили. Непросто взять на себя ответственность и «выбраковать» опытного, не столь уж пожилого капитана, тем более накануне выхода, Бунич настаивал, и врачи сдались. А теперь уже всем ясно: не выдюжил капитан. Боли усилились, отпускали лишь на несколько дней, капитан появлялся на своем посту ненадолго, потом снова тянулся к койке, которая приносила ему не столь уж большое облегчение. На Гренаде врач-англичанин, который осматривал капитана, ничем реально помочь не смог. Кулагин посоветовал Буничу отправиться с Гренады на родину самолетом, но тот наотрез отказался: до прихода в родной порт судна не оставит.

Летучее совещание вел сам капитан. Как всегда, смотрел не на собеседника, а на свои лежащие на столе кисти рук, словно именно они постоянно занимали его внимание. Поначалу разгорелся спор, верить или не верить Бауэру, кому отдать предпочтение: странному американцу, который не внушал особой симпатии, или бесспорно доброжелательному гренадскому рыбаку.

Золотцев придерживался оптимистической позиции:

— Не хочется верить в худшее. Зачем взрывать? Ведь у нас вполне мирный пароход. И кому взрывать? Гренадцам? Они вроде бы хорошо к нам относятся. Американцам? Но неужели американцы могут пойти на такое? Мы же только что принимали их ученых как друзей. Скорее всего просто-напросто запугивают!

«А может быть, все-таки американцы?» — подумал Смолин, вспомнив услышанное в Сент-Джорджесе в министерстве: «Американцам верить нельзя!» И тут же отверг мысль, уж очень она показалась нелепой.

— Насколько мне известно, — вставил свое Ясневич, — в современной политике к диверсиям некоторые державы прибегают нередко. Например, во время войны Индонезии с Голландией за Западный Ириан…

— Плевать нам сейчас на Западный Ириан! — недовольно оборвал Ясневича капитан. — Нас волнует «Онега».

— Как подчеркивает Константин Юрьевич, американец не говорил определенно. — Золотцев бросил вопросительный взгляд на Смолина. — Так ведь?

— Примерно так.

— Вот видите! — Золотцев многозначительно поднял палец. — Он только предполагал! Призывал к бдительности!

Кулагин сухо, со скрытой иронией в голосе вставил:

— Мог бы и не призывать. Без американца знаем, что такое бдительность. По их милости знаем! Именно поэтому я расставил на всех основных точках надежных людей. Мышь и ту заметили бы!

— Слава богу! — усмехнулся Чуваев. — Научились! Задним умом мы крепки. Теперь и мышь не пропустят, а в Танжере прозевали двуногого зайца. — Чуваев мстил за ученый совет.

— Будем проверять! — заключил Бунич. — Досконально. Первая проверка немедленно — по главным узлам. Вторую учиним за пределами тервод. Чтобы не привлекать внимания. Все!

Произнеся заключительное слово, капитан поднялся из-за стола с таким видом, будто во всем случившемся были виноваты они, собравшиеся сейчас в его каюте, а ему, капитану, приходится расхлебывать их легкомыслие и безответственность.

Специально отобранная команда прочесала все жизненно важные отсеки судна, куда мог проникнуть лазутчик с берега. А выйдя за пределы гренадских территориальных вод, «Онега» снова легла в дрейф и стала дожидаться восхода солнца — свет нужен был для аквалангистов, которых направляли для осмотра подводной части корпуса.

Но когда взошло солнце и заняло на небе то положение, при котором его лучи пронзали воду почти отвесно, на задание отправился всего-навсего один аквалангист — Медведко, пилот «Поиска». Оказалось, что второй акваланг, входящий в техническое снаряжение судна, не исправен.

— Вот здесь, видите, сломан клапан, — объяснял старшему помощнику боцман Гулыга.

— А где вы были раньше, боцман? — возмутился Кулагин. — Это ваши обязанности — следить за исправностью такого оборудования. Почему не доложили?

Боцман обиженно оттопырил нижнюю губу, недовольный тем, что кричат на него, боцмана, к тому же в присутствии других.

— Я еще в прошлом рейсе докладывал капитану, — пробурчал он.

Кулагин, сердито скривив рот, передразнил:

— Капитану докладывал! Толку-то! До чего довели судно! Позор!

Гулыга вызывающе усмехнулся:

— Между прочим, надзор за состоянием судового снаряжения входит в обязанности и старшего помощника. А идет уже третий месяц, как мы в рейсе.

Кулагин в ответ остро кольнул боцмана уничижающим взглядом, шевельнул губами, намереваясь что-то высказать, но сдержался, только в безнадежности махнул рукой и решительно пошел прочь.

— Тоже мое борец за дисциплину, — проворчал Гулыга. — На капитана все валит. А сам? Ты спроси сначала с самого себя. И с людьми научись беседовать! Криком нас не возьмешь. Сами умеем. Я на «Онеге» с первого рейса, а он на меня, как на салажонка! Здесь, поди, научное судно, а не керосинка, на которой он привык коптиться. Здесь положено с уважением.

По правилам один аквалангист за борт спускаться не может, обязательно должен быть кто-то рядом. Но положение оказалось безвыходным, и капитан распорядился сделать исключение. В воду отправился Медведко. Открыли люк лацпорта, и Медведко в маске с двумя желтыми баллонами за спиной, подстрахованный на всякий случай тонким капроновым фалом, ушел в зеленоватую толщу воды, оставив в ней длинные цепочки воздушных пузырьков.

Рейс аквалангиста был рискованным. Для дополнительной страховки спустили за борт катер, и в нем с баграми в руках застыли в боевой изготовке три матроса: вдруг акулы!