Двое в океане

— Чайку не желаете? — спросил рулевой.

— Уж не знаю. Не помешаю ли?

— Давай чай, Коля, — распорядился старпом. — Раз уж пошли на послабление…

Через несколько минут на приступке перед лобовыми окнами рубки дымились три чашки густого, доброй заварки чая.

— Это не то что на камбузе. У нас настоящий.

Попивая чай, Смолин приглядывался к своим хозяевам. Старпом ему уже знаком — за одним столом в кают-компании сидят. Но там Кулагин иной, сурово сдержанный, смотрит в одну точку, в застольных разговорах не участвует. Должно быть, присутствие капитана сковывает старшего помощника.

А сейчас, несмотря на нелегкую ночь дежурства, приветлив, общителен, разговорчив. И смотреть на него приятно — одет с иголочки, будто к официальному визиту, — форменная бежевая куртка, белая рубашка, галстук. Щеки отдают глянцем — уже успел побриться! Да и вахтенный рулевой ему под стать — брюки отглажены до бритвенного острия, темный свитер подчеркивает спортивную фигуру, черные глаза поблескивают задорной юношеской смешинкой. Небось девчонки на берегу без ума от такого морячка.

Покачивало, один раз бросило судно на борт довольно ощутимо, видно, «Онега» наскочила скулой на крепкую волну. Смолин чуть не расплескал чай.

— Шторм! — сказал с уважением. — Как думаете, сколько баллов?

— Пустяк! — отозвался старпом. — Баллов пять, не больше. Для «Онеги» не шторм. «Онега» — мореход отличный. Нам шторм — дело привычное. Разнообразие жизни.

— Смотря какой, — вмешался рулевой. — Иногда так крутанет, что о-го-го!

Рулевой значительно поджал юношески пухлые губы с видом бывалого и стреляного.

— Да, жизнь у вас не сахар — по морям, по волнам…

— Каждый сам себе выбирает судьбу. Мы своей довольны.

Они допили чай.

— Хотите еще?

— Нет, спасибо. Вот вышел зарядку сделать перед завтраком.

— Это хорошо! Зарядка для моряка первое дело, — одобрительно заметил Кулагин. — Если бы я был капитаном, то в обязательном порядке ввел бы зарядку для всех. Иначе бы лишал премии. Вы только приглядитесь к нашей команде! Диву даешься. У иного к тридцати годам брюшко. На обед макароны, а жизнь как у улитки — под раковиной. Раньше моряка издали видно было: грудь колесом, бицепсы на руках волнами ходят. А сейчас иного за конторщика перед выходом на пенсию примешь. Думаете, это не отражается на работе, на дисциплине?

— А все потому, что техника! — серьезно заметил рулевой. — Техника на современном корабле взяла на себя заботы наших мускулов.

— Техника дело второе. Виновато прежде всего собственное разгильдяйство, — сурово возразил Кулагин. — Безответственность всеобщая. В том числе перед самим собой.

— Вот станете капитаном и будете осуществлять свои планы, — сказал Смолин.

Кулагин махнул рукой:

— Если стану! До капитанских лычек в нашем деле десять раз шею сломаешь.

— Анатолий Герасимович будет капитаном что надо! Не то что некоторые… — заметил рулевой.

— Заткнись! — беззлобно огрызнулся старпом. — Что-то ты сегодня на вахте разболтался.

Рулевой взял с полки бинокль, приложил к глазам.

— Грузовик по правому все там же. Должно быть, как и мы, на тринадцати тащится.

Смолин заметил, что Кулагину хочется зевнуть, но он с усилием преодолел зевок, лишь на всякий случай приложил к губам ладонь.

— После дежурства отсыпаться пойдете?

Кулагин махнул рукой:

— Отсыпаться? Громко сказано! — разминаясь, прошелся вдоль окон по всей длине мостика. — Если только часик. Не больше. Разве старпому можно отсыпаться? Особенно на нашем судне.

— У нас капитан вот-вот спишется, — пояснил рулевой, ставя бинокль на полку. — Здоровьем не силен. Думали, и не пойдет в этот рейс. Ну, и все дела, понятно, на плечах Анатолия Герасимовича. Он у нас почти за капитана. Если говорить откровенно…

— Я вот тебе пооткровенничаю, — нахмурился Кулагин. — Ты, Аракелян, капитана оставь. Сколько раз тебе говорил! Капитан есть капитан. И не твоего ума дело его обсуждать.

На этот раз голос старпома звучал жестко, непреклонно. Он бросил взгляд на круглые корабельные часы на стене рубки.

— Через две минуты менять курс. Возьмешь сорок два.

— Есть сорок два! — со скрытой подковыркой отчеканил рулевой — мол, вот какой я в сущности дисциплинированный, — и встал к автоматическому штурвалу. Но тут же обернулся к старпому:

— Завтрак пора объявлять. Семь тридцать. Ровно!

— Объявляй!

— А как? — под густыми ресницами юноши снова игриво задрожали смешинки. — С «приятным» или без «приятного»?

— Я своего распоряжения не отменял!

— Понял! — рулевой бодро тряхнул головой, потянулся к пульту управления за микрофончиком на эластичном пружинистом шнуре и бойко крикнул в него:

— Судовое время семь тридцать. Завтрак. Приятного аппетита, товарищи!

— Я тебе о «товарищах» распоряжения не давал, — проворчал Кулагин. — Можно было бы и покороче.

— Но ведь мы здесь все — товарищи! Разве не так?

Старпом бросил на рулевого сердитый взгляд:

— Молчи! Я тебе слово, ты мне два! Молчи и бди!

— Есть бдеть! — обиженно отозвался рулевой.

Старпом прошелся вдоль пульта управления, посмотрел через лобовое стекло на море, потом поднял глаза на настенные часы и уже другим, резким, приказным тоном бросил:

— Курс сорок два.

— Есть курс сорок два! — четко и громко повторил рулевой.

Судно вздрогнуло — в правый борт его крепко вдарила волна, низкие пушистые облака за окном торопливо побежали назад одно за другим, как овечки. «Онега» поворачивала вправо, меняя курс.

Кулагин ушел в штурманскую что-то отмечать на карте.

— Спасибо за чай! — сказал Смолин. — Пойду. Не буду вам мешать.

— Да вы не мешаете, — возразил рулевой. — Даже наоборот. Утренняя вахта, как говорят во флоте, — черная тоска. Молчанку держим. Старпом лишним словом не пожалует. Бди — и все тут!

— Строг?

— Еще как! Диву даюсь, как это он вас сюда пустил. Сам капитан его вроде бы опасается. Это старпом распорядился по радио добавлять «приятного аппетита». Капитан заартачился: «У нас судно, а не санаторий!» Не любит новинок. Но распоряжения старпома не отменил. Не решился.

Рулевой усмехнулся:

— Так с «приятным» и плывем.

— Но ведь это же хорошо — вежливо, интеллигентно!

— А кто говорит, что плохо? Тоже имеет отношение к порядку. Порядок во всем нужен. Даже в мелочах. — Он схватил лежащий у лобового стекла спичечный коробок, потряс им над головой: