Двое в океане

Не заметил, как на кончике пера вызрела тяжелая черная капля и дробинкой скатилась на открытку.

— Ну и ладно! — Он вдруг почувствовал облегчение. — Значит, так тому и быть.

Смял испорченную открытку, кинул в мусорный ящик.

После душных залов почтамта приморский бульвар наградил его бодрящим духом весны и обновления. Взглянул на часы — ого, уже без четверти семь! — и направился в конец причала, где на фоне уходящей в сизую вечернюю тень бухты глыбилась могучая грудь «Онеги».

Шел к судну как к доброму пристанищу, которое уже признал своим.

Глава вторая ТЕ, КТО РЯДОМ

В назначенный срок «Онега» не ушла. Отход был отложен на полсуток: что-то не довезли, кого-то недооформили. Капитан был мрачнее тучи, и, приглядываясь к его отечному лицу с припухшими веками, Смолин подумал, что Бунич не очень-то здоров, сидит в нем некая застарелая хворь, и не только обстоятельства отхода, но и она, эта хворь, портит настроение капитану. Да и характером капитан, видимо, не из весельчаков. За обеденным столом почти не разговаривал, ел мало, чаще всего одно первое и пил сладковатую водичку, называемую компотом. Только иногда отпускал короткие, хлесткие реплики в адрес «мудрых хозяев», которые только и делают, что все путают и затрудняют, и ясно было, что под «хозяевами» подразумевалось московское научное начальство, снаряжавшее экспедицию.

За минувшие дни капитанский стол пополнился новыми людьми. Рядом с капитаном теперь возвышалась долговязая фигура старшего помощника Кулагина. Слушая бурчание начальства, он морщил остренький, покрытый несолидными для его чина мальчишескими веснушками нос, щурил рыжеватые, под цвет шевелюры глаза, и было ясно, что реплики капитана его раздражают.

Доминировала ныне за столом личность начальника экспедиции Золотцева, который накануне прибыл из Москвы. На первый взгляд он производил впечатление благодушного жизнелюбца. Все в его облике говорило в пользу такого вывода: крупное, мягкое лицо, казалось, постоянно подсвечивается изнутри каким-то радостным детским светом, исходящим из самой сущности этого человека. Свет излучала его добродушная улыбка, блестела золотая оправа очков, искрились толстые стекла в оправе. Даже мягкий и ровный, как свежеподстриженная травка, мышиного цвета бобрик на голове стоял торчком, как бы демонстрируя счастливое удивление перед радостями жизни.

— Наконец-то мы встретились! — увидев подходившего Смолина, произнес Золотцев совершенно неожиданным для его внешности густым и низким, даже грубоватым голосом. Он приподнялся из-за стола, протянул руку, блеснувшую золотым обручальным кольцом.

— Мне о вас в Москве говорил Гостев. Специально звонил! — сообщил Золотцев, медленно опуская тяжелое тело на стул. — Мог бы и не звонить. О докторе наук Смолине знаю немало: исследования подледного рельефа Антарктиды; прогнозы по полезным ископаемым в Заполярье; будоражащие умы работы по исследованию мантии Земли… «Онега» получила пассажира с солидным багажом! Заверяю, для вашей творческой работы будет сделано все.

— Мы только условно включили вас в отряд геологов, — вставил Ясневич. — Единственное, о чем будем просить, — взять шефство над геологами и геофизиками. Для них ваше мнение много значит, сами понимаете. Там есть некий Чайкин. Андрей. Мечтает с вами поближе познакомиться. — Ясневич почему-то сокрушенно покачал головой. — Способный парень. Но с загибами, как и положено современной молодежи. Над новым типом спаркера работает. Хочет в рейсе на досуге обмозговать некую идейку.

— Над спаркером? — удивился Смолин. — Значит, снова изобретают велосипед? Спаркер — вчерашний день науки.

— А я считаю, пусть молодежь занимается фантазиями, лишь бы дело, которое ей поручено, делала. И не слишком нос задирала, — добродушно обронил Золотцев и вытер бумажной салфеткой губы. — Чем бы дитя ни тешилось…

Каюта начальника экспедиции оказалась неожиданно просторной, даже, пожалуй, слишком просторной для такого не столь уж крупного судна, как «Онега». Кабинет, гостиная с мягкой мебелью, приоткрытая дверь в спальню позволили оценить ее впечатляющие просторы.

— Прошу! — Хозяин каюты показал на одно из глубоких, обитых красным пластиком кресел. — Располагайтесь! А я тут похозяйничаю.

Он включил установленный в углу цветной телевизор и, пока на экране глупый мультиволк преследовал умного мультизайчика, включил электрический чайник, извлек из шкафа чашки, блюдца, торжественно поставил на середину стола стеклянную баночку с позолоченной крышкой. «Нескафе», — прочитал Смолин на этикетке.

— Английский! Лучший сорт! От прошлого рейса остался.

Все это делал Золотцев с удовольствием, по-хозяйски обстоятельно, было ясно, что ритуал кофепития привычен, хорошо отработан.

Чайник заворчал, выпустив струйку белого пара. Хозяин осторожно, по ложечке насыпал в чашки драгоценный чужеземный порошок, залил его кипятком, и лица Смолина мягко коснулось ароматное облачко.

— Хорошо! — Золотцев потер крупные ладони и, делая первый глоток кофе, блаженно прищурился, словно давным-давно с вожделением ждал этого мгновения.

Попивая кофе, они успели перекинуться всего несколькими ничего не значащими фразами, когда кто-то требовательно постучался в дверь. Вошел капитан.

За обеденным столом в кают-компании он был в цивильном костюме, довольно поношенном на вид, в рубашке без галстука, сейчас же оказался в черном форменном хорошо отглаженном пиджаке, на плечах солидно поблескивали золотом капитанские погоны.

— К концу дело идет, — сообщил он. И хотя голос по-прежнему был суровый, глаза повеселели. — В десять придут власти. К этому часу обещали и с Минздравом покончить.

— Ну и отлично! — удовлетворенно кивнул Золотцев. — Я же говорил, Евгений Трифонович, все, все утрясется. Перед отходом обычно — одного нет, другого не оформили, третье не подвезли. А в конечном счете все улаживается.

Золотцев подошел к стенному шкафу, извлек из него еще одну чашку, поставил на стол.

— Прошу, Евгений Трифонович! Чашечка кофе вам сейчас не помешает.

На лице Бунича отразилось колебание, шевельнулись широкие ноздри, жадно ловя благостный аромат.

— Ладно! Разве что одну. А вообще-то кофе не для меня, — он вздохнул, повторил с сожалением, — не для меня…

— А почему так задержались минздравовцы? — спросил Смолин.

Капитан бросил в его сторону короткий укоризненный взгляд, словно удивлялся наивности вопроса.

— Вы же ученые мужи! В высших сферах витаете. Что вам земные пустяки! Видите ли, некая московская научная дамочка для паспорта моряка привезла фотографии, которые предназначены другу сердца, а не отделу кадров. Пришлось в городе пересниматься. А ее ученый патрон медицинскую книжку моряка забыл дома… Какой с вас спрос? Наука!

В его тоне отразилось, должно быть, устоявшееся за многие рейсы недоверие ко всей этой научной публике, которая ему, капитану, вечно доставляет непредвиденные и нелепые хлопоты.