Двор. Книга 1

— Товарищи, — сказал Иона Овсеич, — я думаю, что выражу общее мнение всех жильцов дома, если предложу, чтобы каждый, кто не явился сегодня на собрание, отработал на строительстве форпоста добавочный день. Кто за?

Люди уже начинали поднимать руки, но Степа Хомицкий прервал и внес поправку: насчет добавочного дня он согласен, только надо разделять, у кого была уважительная причина, у кого нет, а то получается обезличка.

— Когда человек, — Дегтярь заложил четыре пальца под борт тужурки, — не может по уважительной причине, он обязан поставить в известность заранее. Однако, если большинство за, возражений не будет.

Поправку приняли без специального голосования. По одобрительному гулу было видно, что большинство за Хомицкого.

— Товарищи, — сказал Иона Овсеич, — есть такое мнение: кто не занят на производстве, пусть выходят с утра, а кто занят — вечером, после работы. Какое будет еще мнение по данному вопросу?

Доктор Ланда, который получил слово первый, отметил, что предложение товарища Дегтяря построено с учетом специфики жильцов дома и фактора времени, однако хотелось бы сделать одно уточнение: кроме первой и второй, существует еще третья смена, многие работают по скользящему графику, — как быть с ними?

— Товарищи, — обратился Дегтярь, — позвольте внести ясность: доктор Ланда сделал не уточнение, а запрос. Тем не менее, он уместный, и надо рассмотреть со всей серьезностью.

— Я не вижу, — сказала мадам Малая, — никакой проблемы: если человек работает на третьей смене, ночью, он имеет целый день свободный, и пусть сам выбирает, когда ему удобней — днем или вечером. А если человек работает на второй смене, значит, после обеда и вечером он на производстве, а для форпоста остается только утро — другого времени нет.

Доктор Ланда наклонился к Ионе Овсеичу, сказал несколько слов на ухо, кивая в сторону Малой, Иона Овсеич забарабанил пальцами по столу, закрыл глаза и так, с закрытыми глазами, встал:

— Товарищ Малая предлагает чересчур тесные рамки для работающих на второй и третьей сменах. Получается небрежное отношение к людям. В связи с этим есть такое мнение: создать для представителей указанных категорий условия на строительстве в выходной день и, одновременно, в порядке особого исключения, предоставить членам их семей право отработать за них установленное время. Прошу тщательно взвесить данное предложение, чтобы потом не пришлось решать в дисциплинарном порядке.

Заскрипели стулья, послышался гул, многие были явно недовольны, ибо вместо одного варианта, когда все было просто и ясно, теперь, из-за тех, кто на второй и третьей сменах, приходилось ломать себе голову и выбирать, чтобы каждому угодить.

— Товарищ Лапидис, — обратился Дегтярь, — по-моему, вы хотели сказать несколько слов как спец.

Лапидис пожал плечами и заявил, что ничего определенного сказать сейчас не может, поскольку неясно, какой фронт работ можно будет обеспечить. Другими словами, смогут ли все получить на строительстве конкретное задание.

— Товарищ Лапидис, — Дегтярь вынул руку из-под тужурки, рассек ребром воздух, — вы рассуждаете неправильно: будет каждый иметь в данный момент конкретное задание или не будет — вопрос второстепенный. Главное, чтобы человек находился здесь, рядом со всеми. Во всяком деле имеются две стороны: экономическая, то есть хозяйственная, и воспитательная — вторая по счету, но отнюдь не по важности. Вы меня поняли, инженер Лапидис?

Лапидис не ответил прямо, понял или не понял, а повторил свой довод насчет фронта работ, ибо его, как спеца, интересует в первую очередь именно это — фронт работ. А поскольку объект на сегодняшний день имеет пол-лопаты и четверть кельмы на человека плюс квалификация дворовых строителей — нуль в десятой степени, он не видит оснований дискутировать по предложенному вопросу.

— Я вас хорошо понял, инженер Лапидис. Если вы меня поняли, как я вас, — улыбнулся товарищ Дегтярь, — считайте, мы понимаем друг друга без переводчика. Однако мы позволим себе продолжить эти бесплодные дискуссии, ибо с нашей точки зрения они отнюдь не бесплодные, а совсем наоборот. Как говорится: та кукушка, да не та избушка.

— Ай, Дегтярь! — крикнул Иона Чеперуха. — Говори еще!

Иона Овсеич поднял правую руку, большим пальцем в сторону Лапидиса:

— Наш уважаемый спец упрекнул нас: дескать, нуль без палочки, а суетесь туда же, в ученые. Под предлогом заботы о деле, нам хотят навязать говорильню на тему, могут ли советские люди, в данном случае наш двор, своими силами реализовать поставленные задачи, или не могут. А нам говорильня не нужна, здесь не английский парламент, и мы отвечаем: держите, высокочтимый спец, свое мнение подальше, при себе, а то как бы не вышло конфуза. История знает немало примеров.

При чем здесь история, бросил реплику Лапидис, речь идет о специфических вопросах строительства.

— Инженер Лапидис, — Иона Овсеич прищурил правый глаз, корпус наклонился немного вперед, — история всегда при чем!

— Браво! — захлопал Граник и выскочил в проход. — Браво!

Другие тоже захлопали, а Лапидис только пожал плечами, как будто удивлялся, что все за товарища Дегтяря, а он со своим ученым мнением сидит один.

Предложения Малой и Дегтяря голосовали в соответствии с очередностью поступления. Некоторые пытались голосовать дважды — и за то, и за другое, — пришлось повторить процедуру. Товарищ Дегтярь получил подавляющее большинство, можно было не делать подсчета.

На следующее утро из прачечной вынесли два десятиведерных котла. Про эти котлы Степа Хомицкий сказал, что они простояли пятьдесят лет и могут еще три раза столько. Да, подтвердил Ефим, вещи переживают людей, а техника шагает семимильными шагами и каждый день придумывают что-нибудь новое, скоро от вещей негде будет повернуться. Но, с другой стороны, сегодня уже нет таких мастеров, как в старое время: раньше человек всю жизнь до самой смерти мог оставаться подмастерьем, а сейчас всякие курсы-шмурсы, раз-два — и получай диплом, прямо из духовки. Вообще, скоро все будут иметь высшее образование. А работать кому? Работать некому: все будут чесать языками.

Степа засмеялся и сказал: если так, у Ефима, можно считать, уже три диплома. Нет, возразил Ефим, у него лично нуль целых, хрен десятых, но по своей части он заткнет любого спеца с его дипломом. А его и затыкать не надо, сказал Степан, ты не мешай ему — он сам заткнется.

— Как Лапидис! — подхватил Ефим. — Они думают, все можно написать в книжке. А было время, не умели писать, не умели читать, а делали так, что ученые до сих пор ломают себе голову.

— И еще сто лет будут ломать, — сказал Степан.

— Сто?! — засмеялся Граник. — Еще двести, еще тысячу лет! И все равно не догадаются. Вчера я зашел в исторический музей, возле бульвара Фельдмана. Там лежит фараон. Лицо, как у старика Киселиса, немножко темнее. Сколько, ты думаешь, ему лет?

Степа сказал, что не знает точно, а гадать не хочет.

— Ну, все-таки, — настаивал Ефим, — не надо точно, приблизительно.

Степа повторил, что гадать не хочет, но цифру назвал: пятьсот лет.

— Пятьсот! — захохотал Ефим, — А тысячу пятьсот не хочешь! А две тысячи пятьсот! А пять тысяч!