Двор. Книга 1
Шрифт:
Потом, читая про законы аллаха, Аблая и кровавого Николая, он немного успокоился и, хотя в конце опять закричал, но это был уже не прежний, когда не хватало дыхания, крик, а просто очень громкая, как на вечере юных пионеров, декламация.
Я славлю великий советский закон —Закон, по которому радость приходит,Закон, по которому степь плодородит,Закон, по которому все мы равныВ созвездии братских республик страны!Дети зааплодировали первые, но взрослые
После Ади Лапидиса опять выступил Ося Граник: в этот раз он читал стихи собственного сочинения — про товарища Сталина и про Испанию. В стихах про Испанию говорилось, как бандиты-фашисты убивают детей, стариков и женщин, как они бросают бомбы на мирные города и поля, где крестьяне и батраки собирают по зернышку свой хлеб, чтобы не умереть с голоду. Клава Ивановна все время качала головой, по щекам у нее катились большие слезы, и она забывала вытереть их, хотя держала платок в руках.
Когда Ося кончил, она подошла к нему, поцеловала в лоб, а Иона Овсеич крепко пожал ему руку, спросил, какие у него отметки по русскому языку, арифметике, природоведению, и велел учиться только на пятерки. Ося сделал пионерский салют, повернулся кругом и стал на свое место в строю.
— Ефим, — сказала Клава Ивановна Осиному папе, — откуда у тебя может быть такой сын? Товарищи избиратели, я вас спрашиваю: откуда у него может быть такой сын?
Товарищи избиратели засмеялись, а Граник почесал средним пальцем свою плешь и ответил, пусть поинтересуются у его Сони, она лучше знает. Но если говорить начистоту, так он, Ефим Граник, тоже придумывал в свое время стихи, только время было не то. Дети, которые много раз слышали про то время и видели в кино, стояли молча, а взрослые тяжело вздыхали, как будто до сих пор оно давило им на затылок и грудь.
— Ладно, — поставил точку Иона Овсеич, — что было, то сплыло: одними воспоминаниями долго не проживешь. Товарищи, у кого будут еще вопросы? Если вопросов нет, можно идти по домам, а на следующей неделе проведем контроль, как обстоит с Положением о выборах: все усвоили или надо кое-кого подтолкнуть.
На следующей неделе выяснилось, что контроль придется отложить еще на шестидневку, так как с выполнением плана на фабрике получился прорыв, органы арестовали главного инженера Дробниса, последователя и, кстати, однофамильца известного врага народа, теперь Иона Овсеич должен был сидеть на производстве день и ночь. Что касается переселения Ляли Орловой, то с этим тоже вышла небольшая загвоздка: Сталинский райсовет имел свою кандидатуру на жилплощадь покойного Киселиса и держался за комнату обеими руками.
— Надо было хорошо ударить кулаком по столу, — сказал Иона Овсеич, — тогда они поймут.
Клава Ивановна ответила, что она ударила, кулак у нее болит до сих пор, но без председателя райсовета тут не обойдется.
Дегтярь согласился: без предрика не обойдется, он позвонит ему прямо с фабрики. А Клава Ивановна, со своей стороны, должна пробиться к нему в кабинет и поставить в известность насчет поведения его жилотдела, который занимается произволом и допускает политическую близорукость.
Сделали, как договорились: Клава Ивановна как раз начала разговор про близорукость и произвол жилотдела, когда зазвонил телефон, и предрайсовета сразу, по первому слову, узнал голос Дегтяря.
— Слушай,
Иона, — сказал он, — давай без дыма, а то у меня времени в обрез. Тут сидит твой актив и требует комнату для какой-то Ляли Орловой с табачной фабрики. А мой жилотдел волынит. Я хочу знать точно: надо вкрай или можно трошки подождать? Я лично за то, чтобы подождать.— Он за то, чтобы подождать! — возмутилась Клава Ивановна. — Ему русским языком объясняют, что человеку льется на голову, а он: подождать!
— Дегтярь, — засмеялся в трубку председатель, — она из меня форшмак делает. Слушай, отдай ее мне в аппарат. Эге, секретаршей. Ладно, пусть будет не по-вашему, не по-нашему, я пришлю комиссию. Не, не, полная объективность — никакой подсказки, никакого нажима.
Люди попались очень приличные, и Клава Ивановна, хотя вначале рассердилась на председателя, теперь была даже очень довольна, потому что все получилось на большой государственной ноге. Комиссия в тот же день решила в пользу Ляли Орловой и велела выдать ордер. Ляля, когда вернулась со смены и узнала, сама прибежала к мадам Малой, бросиласп ей на шею и расплакалась.
— Перестань плакать, — сказала Клава Ивановна, — и не надо мне твоих спасибо. Некоторые в нашем дворе сомневаются, что ты уже совсем остепенилась, а я не сомневаюсь. Я тебе верю, как самой себе.
— Господи, — пришла в ужас Ляля, — как им только не стыдно! Клавочка Ивановна, я буду такая хорошая, такая хорошая…
— Перестань, — остановила ее мадам Малая, — держи себя в руках, и пусть никто не показывает на тебя пальцем. А теперь у меня к тебе вопрос: как ты посещаешь кружок политграмоты на фабрике?
— Что значит, как? — Ляля немножко смутилась. — Если есть занятие, я прихожу, если нет занятия, я не прихожу.
Клава Ивановна сказала, что такой ответ ей не нравится: когда у человека ясно в жизни, у него ясно в голове. Кроме того, есть на фабрике занятие или нет, надо приходить на консультацию в форпост, потому что фабрика фабрикой, а дом домом.
— Господи, — Ляля прижала руки к груди, — кто же против! Наоборот, мне самой интересно знать, что говорит Иона Овсеич, что говорит доктор Ланда и Лапидис. Клава Ивановна, это правда, что Лапидиса папа приехал прямо из Греции? А насчет Ани Котляр, что Лапидис имеет к ней чувство, правда или просто выдумали?
— Ты хочешь, чтобы я тебе сразу ответила или немножко подождешь? Во-первых, запомни; в чужую жизнь я не вмешиваюсь. Во-вторых, если тебе так не терпится, зайди сама к Лапидису домой и спроси: «Вы имеете чувство к Ане Котляр или это одна брехня?»
— Ой, — испугалась Ляля, — он же меня просто вы гонит!
— Не волнуйся, — сказала Клава Ивановна, — Лапидис не такой дурак.
— Хи, — застеснялась вдруг Ляля, — все говорят, что у меня ветер в голове, как у девчонки. Клава Ивановна, у меня такое чувство, вроде я ваша дочка, а вы моя родная мама.
— Ой, Орлова, Орлова, — погрозила пальцем мадам Малая, — я тебя вижу насквозь.
Ляля засмеялась, соединила два мизинца, свой и Клавы Ивановны, и громко прошептала:
— В мире, в мире — навсегда, в ссоре, в ссоре — никогда!
За истекшую неделю прорыв на фабрике в значительной мере удалось ликвидировать, и теперь Дегтярь мог провести намеченный контроль среди избирателей. Однако сначала, сказал Иона Овсеич, он хочет доложить избирателям и всем жильцам, что вопрос о предоставлении Идалии Орловой жилплощади решен положительно во всех инстанциях: в данный момент она может получить ключи и ордер в собственные руки.