Двор. Книга 1

— Огонь! — обрадовался Адя, потому что все папины очки сгорели.

— Адя, — вздохнул доктор Ланда, — у тебя очень хороший папа. Мне было бы стыдно все время обыгрывать такого хорошего папу.

— А пусть не проигрывает! — закричал Адя и тоже попал в «огонь».

— Ага! — обрадовался доктор Ланда, но Адя заявил, что этот выстрел не считается — у него стояли над головой и нарочно отвлекали. Да, согласился папа, этот выстрел не считается: надо перебить.

Второй выстрел принес Лапидису-младшему сто очков, доктор Ланда махнул рукой и на прощание пожелал обоим победы. «Такого не бывает!» — крикнул Адя, доктор обернулся и сказал, пусть он объяснит это своему папе. Лапидис засмеялся и сам вспомнил, что устами младенца глаголет истина, но весь вопрос в том, младенец или не младенец его сын, который уже полгода как пионер.

В восемь часов вечера Лапидис пришел на участок, взял бюллетень, сложил вдвое, потом еще раз вдвое и опустил в урну.

Иона Овсеич удивился;

— Куда торопиться? До двенадцати у тебя еще хороших четыре часа.

Так получилось, объяснил в свое оправдание Лапидис: с пяти до семи они с сыном были на Слободке у мамы, там сегодня посетительский день, потом полчаса ждали пятнадцатого трамвая и почти полчаса ехали, а вместе выходит как раз восемь.

В полночь, когда куранты на Спасской башне пробили двенадцать раз и радио сыграло «Интернационал», Иона Овсеич закрыл двери. Фактически можно было закрыть уже в восемь, потому что Лапидис голосовал последний, но Положение о выборах строго указывало время — от шести до двадцати четырех часов, и никакой своей калужской или казанской законности здесь быть не могло.

Через неделю газеты напечатали полные итоги выборов: призыв Центрального Комитета ВКП/6/ ко всем коммунистам и сочувствующим голосовать за беспартийных кандидатов с таким же единодушием, с каким они должны голосовать за кандидатов-коммунистов, и ко всем беспартийным голосовать за коммунистов с таким же единодушием, с каким они будут голосовать за беспартийных кандидатов, получил беспримерный в истории отклик среди народа. В выборах приняло участие более девяноста одного миллиона избирателей, то есть девяносто шесть и восемь десятых процента. Из них за блок коммунистов и беспартийных голосовало восемьдесят девять миллионов восемьсот сорок четыре тысячи человек.

Двадцать первого декабря, как раз совпало с днем рождения товарища Сталина, Иона Овсеич собрал жильцов дома и официально довел до сведения: по участку голосовало сто процентов всех избирателей, блок коммунистов и беспартийных одержал полную победу.

IV

Доктор Ланда был на съезде врачей в Москве и привез пластинку «Тиритомба». Исполнял какой-то итальянский певец, и многие говорили, что не хуже нашего Лемешева, а некоторым нравилось даже больше, чем Лемешев. Аня Котляр, когда заводили эту пластинку, садилась в коридоре на подоконник и лицо у нее было такое, как будто сию секунду потекут слезы.

Клаве Ивановне тоже очень нравилась эта пластинка, но ей совсем не хотелось плакать, наоборот, ее тянуло кружиться и танцевать, как в молодые годы. В выходной день доктор Ланда со своей Гизеллой уехали на Большой Фонтан, и Клава Ивановна держала у себя пластинку с утра до самого вечера. Аня просидела у нее полдня, пока Иосиф не пришел с криком, чтобы она немедленно шла домой: вертута в духовке имеет цвет, как детский подгузник, полотенце чернее ночи, а она здесь сидит и слушает этого козлетона! Аня поднялась сразу, только бы не слышать крика, и перед уходом успела лишь сказать мадам Малой, что Ваня Лапидис никогда бы не позволил себе такого со своей женой. В этих словах не было ничего смешного, наоборот, можно было даже обидеться, а Иосиф вдруг засмеялся, как дурачок:

— Когда ты попадешь туда, где она, я тоже буду, как твой Лапидис.

— Попади сам! — ответила Аня.

— А, — развела руками Клава Ивановна, — прямо, как дети.

Через час радио из Москвы сообщило, что империалистическая Япония напала на Монголию, с которой СССР имеет договор о взаимной помощи. Японцы атаковали монгольские пограничные заставы и оттеснили их к реке Халхин-Гол.

Аня прибежала в слезах к мадам Малой и умоляла ее сказать всю правду: будет или не будет у нас война с Японией?

— Возьми себя в руки! — приказала Клава Ивановна. — Ты помнишь, что сделали с ними в прошлом году на озере Хасан? Так я даю тебе обещание: теперь от них даже того не останется.

— Вы думаете, я сама не понимаю, — немножко успокоилась Аня, — но если война, Сашу и Петю заберут в армию, а они еще совсем дети.

— У всех дети, — громко сказала Клава Ивановна, — и не надо раньше времени поднимать панику.

Вечером Дегтярь собрал людей в форпосте и сообщил, что по всем признакам в районе реки Халхин-Гол имеет место новая провокация японских милитаристов, у которых чересчур короткая память. Создается впечатление, что они хотят повторения озера Хасан и сопки Заозерной. Ну что ж, придется повторить, дабы впредь было неповадно.

— У меня есть предложение, — сказал Ефим Граник, — выдать каждому самураю нож, чтобы он сам мог распороть себе живот и не терял даром время.

Дина Варгафтик возмутилась: нашел когда шутить!

Товарищ Дегтярь взял Граника под свою защиту: в данном случае как раз не шутка, у японских самураев действительно существует такое правило — если нет другого выхода, они сами себе должны выпустить кишки наружу, харакири называется.

— Дикари! — крикнула Оля Чеперуха. — Надо послать конницу Буденного и сто аэропланов, чтобы им больше не захотелось.

Иона Овсеич заверил присутствующих, что будет направлено все необходимое и, можно не сомневаться, уже направлено.

Через неделю Сталинский райвоенкомат прислал Гранику, Лапидису и Хомицкому повестки, в которых красным карандашом было подчеркнуто: иметь при себе вещмешок и запас продовольствия на двое суток. Степа с Ефимом вышли вместе, женам приказали сидеть дома, но, когда повернули на улицу Ленина, увидели обеих, Тосю и Соню: они прятались за деревьями. И одна, и другая, хотя их застукали на горячем, нахально заявили, что это случайное совпадение, они идут в хлебный магазин. Степа только тьфук-нул и высморкался на тротуар, а Ефим категорически предупредил Соню, что он не самурай, но она своими штуками доведет его до харакири. Соня заплакала и честно призналась, что дома лежат две буханки хлеба, но почему ей нельзя пойти со своим собственным мужем, которого забирают на войну?

— Дурацкие разговоры! — закипел Ефим. — Лучше один раз и навсегда погибнуть, чем каждый день видеть эти слезы.

Соня заплакала еще сильнее, Тося взяла ее под руку и пожелала, пусть с этими жлобами будет, как они сами хотят, а молодые женщины всегда найдут себе что-нибудь получше.

— Это другой разговор! — подхватил Ефим и со своей стороны добавил, что солдаты тоже умеют находить.

— Как тебе не стыдно! — возмутилась Соня. — Ты же красноармеец, а она просто пошутила.

По дороге домой, когда они остались вдвоем с Тосей, Соня сказала, пусть находят себе кого угодно и сколько угодно, только бы вернулись живые.

На другой день все трое — Лапидис, Граник и Хомицкий — зашли во двор со своими вещмешками и продовольствием на двое суток: в Каховских казармах, где их держали эти два дня, обеспечили трехразовое горячее питание. Про Лапидиса Клава Ивановна сказала, что он нагулял себе такую морду, как будто прямо из санатория.

Начиная с середины лета, в районе реки Халхин-Гол и озера Буир-Нур несколько раз завязывались ожесточенные бои. Отборные части Квантунской армии, под ударами наших танков, авиации и монгольской кавалерии, несли тяжелые потери и быстро откатывались на восток от реки Халхин-Гол, где проходила государственная граница Монгольской Народной Республики с Маньчжурией.