Двор. Книга 1

Дни стояли жаркие, сухие, но за хлеб уже можно было не бояться: область повсеместно, как в южных, так и в северных районах, готовилась к уборочной кампании. Соседняя Молдавия давала Одессе хороший пример на снижение базарных цен: в Бендерах и Тирасполе — почти вдвое, в Кишиневе — от тридцати до сорока процентов на битую птицу, растительное масло и яйца.

Перед отъездом в район Дегтярь зашел к доктору Ланде и напомнил, что все сроки насчет Орловой уже прошли, а дело с места не двигается. Доктор Ланда не оправдывался: он честно признал, что непростительно затянул, но к возвращению товарища Дегтяря даст полную картину по интересующему вопросу.

— Ланда, — покачал головой Иона Овсеич, — жизнь требует, чтобы я разорвался на тысячу частей, а мне трудно разорваться — медицинский работник обязан понимать. В твоих интересах, пусть лишний раз я не должен буду тебе напоминать. На выходной жди меня в Одессе.

В воскресенье, двадцать второго июня, как было обещано, Дегтярь утром приехал в город. Вечерним поездом он планировал вернуться обратно в район. В этот раз доктор Ланда показал свою аккуратность — сведения об Орловой были у него под рукой: пять лет назад она лечилась от грибка в вендиспансере и, согласно истории болезни, в настоящее время полностью здорова.

— Ланда, — Иона Овсеич склонил голову набок, посмотрел пристально в глаза, — грибок или триппер — нет никакой разницы, болезнь не исчезает, она только маскируется. И с такой заразой Орлова работала и продолжает работать на табачной фабрике!

Доктор Ланда развел руками: по заключению специалиста, она признана здоровой.

— Кто писал историю болезни, — сказал Дегтярь, — этим вопросом займемся особо, но где были мы, где был саннадзор и дирекция табачной фабрики, когда принимали Орлову на работу! Ты сейчас молчишь, как типичный интеллигент: главное — пусть тебя не трогают, а там хоть потоп. А я не могу найти себе места: откуда у нас такая доверчивость, такая беспечность!

Доктор Ланда опять развел руками, Иона Овсеич сказал, завтра в 8.00, прямо со смены, вендиспансер вызовет Орлову для переосвидетельствования, за предумышленное сокрытие болезни она понесет наказание по уголовной линии. Это раз. Одновременно подымем на ноги облздрав: пусть хорошенько пошуруют на табачной фабрике — миллионы людей курят папиросы, и зараза кочует изо рта в рот! Это два. А в-третьих, пусть скажет свое слово двор, и скажет так, чтобы услышали все Орловы, сколько у нас еще есть, от Одессы до Чукотки.

В одиннадцать часов позвонили из Сталинского райкома, чтобы товарищ Дегтярь явился срочно, не теряя ни секунды. Иона Овсеич как раз начал инструктировать мадам Малую насчет Ляли, но пришлось немедленно прервать. Иона Овсеич только успел повесить трубку, как пришел посыльный с тем же приказом: срочно явиться в райком.

— Товарищ, — спросила мадам Малая, — почему такая спешка?

Человек не ответил, только еще раз поторопил Иону Овсеича, хотя скорее уже нельзя было.

Через полчаса прибежали Зюнчик и Колька: они купались на Ланжероне, и там один тип, в соломенной шляпе и очках, говорил другому, что Гитлер перешел нашу границу, он лично слышал передачу на английском языке. Из Лондона. Колька остался возле этого типа, чтобы проследить, а Зюнчик побежал за милиционером, но, как назло, не было ни одного.

— Дурак, — сказал Чеперуха сыну, — надо было найти, а не бежать домой!

Через десять минут радио из Москвы объявило, что будет выступать товарищ Молотов.

Настала тишина, как будто в один миг весь двор разучился говорить, только потрескивали разряды в приемнике СВД-9, который доктор Ланда выставил на подоконник. Раздался сильный щелчок, за ним какой-то шелест, видимо, перекладывали листы, и послышался голос товарища Молотова. Заикаясь, с большими паузами между словами, он сказал, что Советское правительство и его глава товарищ Сталин поручили ему сообщить, что фашистская Германия, вероломно, невиданно в истории, нарушив пакт о ненападении, совершила разбойничий налет на СССР и бомбила наши города.

Люди ожидали, что дальше товарищ Молотов скажет про ответный контрудар Красной Армии, бои на территории самой Германии, в Восточной Пруссии, где она имеет границу с СССР, а также, что наши самолеты полностью разбомбили столицу Германии Берлин, но про это он ничего не сказал, последние слова были: «Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами!»

Ефим Граник заявил, теперь надо ожидать выступления самого товарища Сталина. Он лично думает, сегодня вечером или завтра, когда можно будет сообщить про наступление и победы Красной Армии. Почти все, хотя вслух не говорили, держались того же мнения, ибо сам факт, что первый выступил по радио товарищ Молотов, говорит за наличие еще более важных новостей, а они могут быть только про победы и полный разгром Гитлера. Один Иосиф Котляр, когда остались втроем с Чеперухой и Хомицким, сказал, что дело, наверное, паршивое: Молотов заявил, что нападение внезапное, а откуда же внезапное, если неделю назад ТАСС сам сообщил, что немцы перебрасывали свои войска на границу с СССР. Степа сказал, ему не интересно слушать, пусть Иосиф делится со своей женой, а Чеперуха опять вспоминал линию Маннергейма, как наша авиация и артиллерия в суровых условиях карело-финской зимы сделали из нее пух и прах, хотя ее строили не только сами финны, но тот же Гитлер и французы с англичанами. И сюда надо приплюсовать еще американцев.

— Хлопчики, — вздохнул Иосиф, — а я вам говорю: нехорошо, ой, нехорошо.

Подошла мадам Малая, посмотрела на одного, другого, спросила, почему такие черные лица. Чеперуха ответил, пусть посмотрит на себя, увидит то же самое, и разошлись.

С третьего этажа Тося Хомицкая закричала, чтобы Иосиф бежал домой — его Ане сделалось плохо.

Когда Иосиф зашел, Аня лежала на кушетке и через каждую секунду открывала рот, как будто ей было мало воздуха и вот-вот совсем не хватит. Тося ударяла ее по щекам, Соня Граник стояла рядом с маленькой Лизочкой на руках и говорила, что это ничего не даст, надо колоть иголкой в икры. Сначала Тося не слушала, потом взяла иголку и несколько раз хорошо уколола в икры и бедра.

От боли Аня пришла немножко в себя и спросила: это правда, что война с Германией, или ей приснился лишь дурной сон?

— Аня, — наклонился Иосиф, — тебе уже лучше или вызвать доктора?

Аня посмотрела на мужа чужими глазами и опять повторила свой вопрос: это правда, что война с Германией, или ей приснился лишь дурной сон, и она не может проснуться?

Да, сказал Иосиф, правда. Аня крепко сцепила зубы и опять начала задыхаться. Пришла Клава Ивановна, велела всем отойти в сторону, чтобы не забирали у человека кислород, и приказала Ане сейчас же взять себя в руки. Аня сначала не реагировала, потом вдруг заплакала, замотала головой и сказала по-еврейски, пусть Бог пошлет ей смерть: она заслужила, и на душе у нее предчувствие, что она больше никогда не увидит своих сыновей.

— Перестань паниковать! — сказала Клава Ивановна. — Саша и Петя только год назад поступили в летное училище, а там учатся три года: пока они закончат, люди уже забудут про войну.

Нет, застонала Аня, на сердце ей давит предчувствие, что она больше никогда не увидит своих сыновей.

— Иосиф, — приказала Клава Ивановна, — пойди сейчас же на вокзал и принеси ей билет прямо до Харькова. Пусть едет к своему Саше и своему Пине, а когда вернется, будем говорит по-другому.

— Аня, — обратился Иосиф, — ты хочешь?

Да, сказала Аня, она хочет, пусть возьмет билет на послезавтра: она должна договориться на работе и приготовить какой-нибудь пирог для детей, чтобы не приезжать с пустыми руками.

Внизу, на первом этаже, Оля Чеперуха топала ногами, тарабанила, как припадочная, крышкой по кастрюле и требовала, чтобы в такое время Зюнчик забрал назад свои документы из артиллерийской спецшколы, а Иона со своим сыном доказывали наоборот — как раз теперь самое время поступать.

— Зюня, сделай, как говорит родная мама, — Оля с силой дернула себя за волосы, — или сегодня вы последний раз видите ее на этом свете!