Двор. Книга 1

О, Иона Овсеич разгладил пальцами мешочки под глазами, значит, все на Дегтяря — и философия, и практика! Ладно, на носу Первомай, пусть люди отдохнут, повеселятся, а числа четвертого-пятого вызовем Котляра с Граником на актив и устроим очную ставку.

— Что это может дать? — удивилась Клава Ивановна.

— А это может дать то, — Иона Овсеич склонил голову набок, лысина, по форме красивая, как у Ленина, имела нездоровый землистый оттенок, — что Котляр с Граником начнут между собой драчку, и каждый будет доказывать, что он имеет право, он хороший, а другой сволочь. Я думаю, актив сможет найти правильное решение.

Дегтярь оказался прав не на сто, а на все двести процентов: еще до актива Котляр с Граником чуть не затеяли драку в подъезде, а на очной ставке Иосиф в глаза назвал Ефима уголовником, который скупает ворованную краску у темного элемента, и можно только удивляться, откуда у советской власти берется столько терпения, чтобы прощать. «Соломенная вдова!» — засмеялся в ответ Ефим и обещал вырвать Котляру вторую ногу, чтобы этот грязный человек не мог ходить по нашей земле и пачкать. Иосиф стал вмиг бурый, как будто его обсыпали анилиновым красителем, схватил Ефима за лацкан и закричал:

— Ты не еврей, ты жид! Правильно говорят русские люди, есть евреи, а есть жиды. Ты жид пархатый!

Товарищ Дегтярь потребовал, чтобы Котляр прекратил свою антисемитскую пропаганду, а Иосиф, можно было подумать, человека трясет малярия, весь дрожал и захлебывался:

— Товарищи жильцы, вы все — товарищ Дегтярь, мадам Малая, Степа Хомицкий, тетя Настя, Тося — знаете, что я еврей, но я прошу вас быть свидетелями на суде, как этот поганый частник и кустарь оскорбил красного партизана, который потерял ногу в боях за советскую власть, и угрожал мне вырвать вторую ногу, чтобы я не мог ходить по нашей советской земле, которую полил своей кровью! Вдвойне больно слышать и видеть подобные явления сегодня, когда весь наш народ вплотную занимается строительством коммунизма, и никакие Граники не помешают нам и не остановят!

Свое ответное слово Ефим тоже начал с просьбы к товарищам жильцам и соседям быть свидетелями на суде, ибо на глазах у общественности нанесли оскорбление кадровому рабочему завода имени Октябрьской революции, имеющему славные традиции классовой борьбы против царизма, буржуазии и самодержавия. Если заглянуть поглубже, в его лице Иосиф Котляр нанес оскорбление всему рабочему коллективу, и было бы роковой ошибкой рассматривать просьбу, как будто она исходит от одного Ефима Граника. Нет, здесь затронута честь всего коллектива, и никакому патентщику, никакому лавочнику, который двадцать лет назад был красный, а сегодня с ног до головы типичный двурушник и вырожденец, мы не дадим плевать нам в лицо и открыто насмехаться!

Товарищ Дегтярь, пока оба ораторствовали, сидел с закрытыми глазами, большой палец заложил под тужурку и внимательно слушал. Когда оба закончили, он поднялся, прошел немного вперед, актив остался сзади, и сказал: до революции, если повернуться лицом к вокзалу, с правой стороны находился окружной суд. Адвокаты и судьи, которых можно было купить, продать и перепродать за рубль, произносили здесь свои речи. Эти речи всегда преследовали одну цель: доказать, что ворона — белая, а снег — черный. Только что, словно нелепый сон, он опять увидел и услышал пустобрехов из суда, который похоронен почти четверть века назад.

— Кто дал право, — Дегтярь повернулся к столу и ударил кулаком, — забирать у людей драгоценное время! Кто дал право жонглировать, как рыжий в балагане, самыми святыми словами, маскируя свое подлинное лицо! Мы собрались здесь, чтобы услышать искреннее, от всего сердца, признание, и хотели по-товарищески помочь в исправлении ошибок. А на деле столкнулись с фактом краснобайства, намеренной демагогии и трусливого, подлого увиливания. Я хочу задать один-единственный вопрос: когда, наконец, Котляр и Граник прекратят свой частный промысел и перестанут бросать позорную тень на весь наш двор!

Иосиф Котляр и Ефим Граник, оба, оглядывались по сторонам, как будто искали поддержки, хотя последнему дураку было ясно, что глупо ждать поддержки от людей, которых позоришь своим поведением. Люди сидели с опущенными головами и даже не хотели смотреть в их сторону.

— Товарищ Дегтярь, — обратился Иосиф, — дай мне слово.

Иона Овсеич предоставил ему слово, Котляр поблагодарил, улыбнулся и начал с вопроса: допустимо или недопустимо, с медицинской точки зрения, отлучать ребенка от груди, когда на носу уже лето?

— А ты при чем здесь? — перебил Иона Овсеич, люди засмеялись, показывая на жирную волосатую грудь Иосифа, одна Тося Хомицкая ответила по существу: плохая та мать, которая дает сосать аж до лета и вдруг, когда самая жара, перестает.

Иона Овсеич прищурил правый глаз и внимательно смотрел на Иосифа. Клава Ивановна подтвердила, что нельзя отлучать среди лета, и Котляр задал новый вопрос: всю свою жизнь, приходя домой с работы, он привык трудиться по вечерам, как же хотят, чтобы он в один миг избавился от такой привычки, особенно летом, когда до девяти часов можно сидеть без света?

Люди опять засмеялись, а Оля Чеперуха дала предложение: пусть Котляр принесет справку из женской консультации, и тогда его не будут отлучать до самой могилы.

— Товарищи, — Иона Овсеич постучал пальцем, — это не такой вопрос, чтобы забавляться шутками. Хоть Иосиф Котляр в принципе как будто согласен, но отсрочка, на которую он здесь намекает, нас не устраивает.

— Дегтярь, — улыбнулся Иосиф, — ты со мной разговариваешь так, вроде имеешь дело с аферистом, а не с человеком, который получил свой патент от Сталинского райфинотдела. Если взять твою точку зрения, выходит, что советская власть издает плохие законы, и ты один знаешь, какие законы ей нужны.

— Стоп! — остановил Иона Овсеич. — Теперь даже слепой видит, какую цель преследует Котляр своими маневрами.

— Жулик! — закричал Ефим. — Тебя видят насквозь.

— А насчет законов, — Дегтярь сделал шаг назад, положил кулак на трибуну, — ответим ему так: практика советской власти сплошь и рядом опережает законы, ибо юриспруденция, это не секрет, еще работает по старинке. Что же касается повседневной жизни нашего рабочего класса и колхозного крестьянства, здесь ежечасно рождаются новые нормы отношений, новая мораль, новая идеология, и, конечно, миллион раз прав Максим Горький, когда говорит: кто не с нами, тот против нас. Это, гражданин Котляр, была, есть и будет наша революционная соцзаконность. А кому не нравится — прочь с дороги!

Иосиф сначала сидел, как завороженный, потом вскочил, задрал штанину, сорвал туфлю и ударил протезом по сиденью стула. Фанера проломилась, Иосиф, чтобы не упасть, схватился за трибуну, рядом со столом президиума, и потребовал, пусть Дегтярь покажет свои ноги, которые он отдал за нашу советскую власть.

— Котляр, — Клава Ивановна крепко стукнула кулаком по столу, — ты уже двадцать лет спекулируешь ногой, которой у тебя нет. Хватит! Мой Борис Давидович положил свою голову, у меня до сих пор кровоточит сердце, а он гниет в земле и не скажет за себя ни слова!