Двор. Книга 2
Шрифт:
— Женщины, — размахивал кулаками старый Чеперуха, — мне стыдно перед соседями за ваши грязные помои!
Оля кричала мужу в ответ, что он несчастный тачечник, родился тачечником, умрет тачечником, а за свою семью, своих внуков ему никакой хворобы нет.
Зиновий в эти дни кончал дипломный проект, дома устроили все, чтобы освободить его от посторонних забот, и старый Чеперуха у себя в семье не имел с кем перекинуться добрым словом, В субботу он хорошо, как в старые времена, выпил и потребовал, чтобы ему дали Гришу с Мишей, он пойдет с ними на Привоз, в зверинец. Бабушка Оля прижала к себе обоих внуков, показала пальцем на деда и ответила, что им не надо идти на Привоз: они имеют дома свой зверинец.
Мальчики сначала стояли
— Дети, если бы вы только знали, как болит душа у вашего деда. Ой, как сильно болит!
Ефим третий день подряд не возвращался домой. Никто особенно не удивлялся, пока не забил тревогу полковник Ланда, который сказал, что при такой неустойчивой психике, как у Граника, можно ожидать всего. Гизелла приказывала ему не вмешиваться в эту историю, но он, мало того, что брал под защиту Граника, готов был еще упрекнуть и обвинить Дегтяря, хотя тот сегодня лежал в больнице с подозрением на инфаркт миокарда.
Степан позвонил на судоремонтный завод, оттуда ответили, что Граника два дня нет на работе. Полковник Ланда посоветовал обратиться в милицию, а по своей линии обещал навести справки в морге. Из морга сообщили, что имеются неопознанные трупы, но по приметам, которые полковник перечислил, ни один не подходил.
В воскресенье утром Дина Варгафтик поехала на Староконный базар, чтобы купить себе какую-нибудь комнатную собачку: в последнее время, особенно по вечерам, она уже просто не могла находиться одна в квартире. Дина долго ходила и присматривалась, как вдруг, возле клетки с зелеными попугайчиками, увидела Ефима. Он был заросший и черный, на голове торчала какая-то зимняя шапка с красноармейской звездой, а глаза, ой, глаза были такие, когда он смотрел на этих птичек, что можно было рехнуться от одного этого. Сначала было даже страшно подойти к нему, но потом она взяла себя в руки, незаметно обогнула сзади и тихонько позвала: «Фимочка!» Он весь задрожал, как будто его ударили палкой по спине. Продавцы и покупатели, которые стояли рядом, засмеялись, а она готова была наложить на себя руки, до того было жалко и больно. И тут, Дина даже сама не знает, как это пришло ей в голову, она решила соврать:
— Фима, если бы вы знали, как плачет ваша Лизочка и каждую минуту спрашивает, где ее папа, вы бы так не поступили. Разве ребенок виноват!
Ефим немножечко постоял рядом, она ждала, что он ответит, но он не произнес ни одного слова, повернулся спиной и пошел к воротам, которые со стороны Дюковского сада.
Дина так расстроилась от этой встречи, что забыла, зачем она здесь, на Староконном базаре, и с чем пришла, с тем и ушла.
Тося Хомицкая, когда узнала все в подробностях, сказала: это не случайно, что Дина именно сегодня пошла на Староконный покупать себе собаку и встретила там Ефима, Собака — это хорошая примета.
— Ой, — отмахнулась Дина и покраснела до самой шеи, — вы такое иногда скажете, Тося, что просто уши вянут.
Люди во дворе теперь успокоились и почти все соглашались с Лялей Орловой, что по-настоящему пострадал один Дегтярь, который чуть не заплатил своей жизнью. Полковник Ланда навестил больного, познакомился с историей болезни, поговорил с лечащим врачом и, в итоге, заявил, что у нашего Овсеича — банальный ангиоспазм, имеется небольшая ишемия; с такими болячками, если не трепать себе и другим нервы, можно тянуть еще двадцать лет.
— Ланда, — вздохнул товарищ Дегтярь, — я тебя слушаю и начинаю подозревать самого себя, что здесь не обходится без притворства.
— Овсеич, — ответил полковник, — не мудри. Я сказал, что надо беречь нервы, а не выдумывать себе лишние трудности и проблемы.
— Лишние трудности и проблемы, — повторил товарищ Дегтярь. — А кто же
их выдумывает?Полковник Ланда засмеялся:
— В данный момент выдумывает их Дегтярь, и я, как медик, запрещаю ему чинить ущерб здоровью советского человека.
— Есть, товарищ полковник медицинской службы! — Иона Овсеич сощурил глаза, в щелках хорошо были видны черные, как яблочко на мишенях, зрачки.
На другое утро дворничку Феню Лебедеву срочно вызвали в милицию, к следователю. Человек в гражданской одежде пристально посмотрел на нее и спросил: известен ли ей такой — Граник Ефим Лазаревич? Вместо того, чтобы сразу ответить, Лебедева сунула пальцы в рот, прикусила зубами и вскрикнула:
— Покончился?
Нет, сказал следователь, живой, и тут же задал новый вопрос: а почему Лебедева думает, что он должен был покончить с собой? Феня ответила, она так не думает, а просто испугалась за человека. Хорошо, кивнул следователь, но все-таки она не предполагала ничего другого, а именно это: что Граник покончил с собой. Почему?
Феня минуту помолчала и ответила: все жильцы и соседи говорят, что Граник был немножко тронутый еще до войны, а она до войны в этом дворе не жила, пусть спрашивают у тех, кто жил. Следователь посмотрел на нее пристально, как вначале, когда она только зашла, и сказал: Граник лежит в больнице, на Слободке, состояние тяжелое, его привезли из Дюковского сада — пытался повеситься.
В тот же день и на следующий милиция вызывала Орлову, Хомицкого, Дину Варгафтик и Клаву Ивановну. Беседа шла с каждым в отдельности, следователь предупреждал, чтобы говорили только правду, за ложные показания будут нести ответственность, однако, с какой стороны ни начинали, все сходились на том, что Ефим Граник всегда, еще с молодых лет, старался в своем поведении выделиться среди обыкновенных нормальных людей. Через день вызвали повторно Лялю Орлову, а потом больше уже никого не тревожили.
Товарища Дегтяря, хотя он чувствовал себя намного лучше и мог теперь самостоятельно двигаться по коридору, про новую выходку Ефима, конечно, не поставили в известность. Наоборот, Ляля сообщила, что весь двор, без исключения, стопроцентно подписался на новый заем, а насчет Ефима позволила себе выдумать небольшую подробность: как старуха Малая взяла Лизочку за руку, вместе зашли к нему, и у Ефима, в конце концов, заговорила гражданская совесть.
Однако, как ни скрывали, товарищ Дегтярь выписался из больницы и узнал всю правду. Дело было так: он зашел к Ланде, чтобы тот помог ему достать новое лекарство пантокрин, на которое пока еще в аптеках был дефицит. Ланда твердо не обещал, но сказал, что свяжется со своими терапевтами, а потом, без всякой связи, вдруг перешел к Ефиму Гранику, как будто Иона Овсеич полностью был в курсе дела. И теперь оставалось обсудить только детали.
Товарищ Дегтярь сказал, что он впервые узнал подлинную правду, но тем красноречивее выглядит вся история со всеми ее участниками. А самое главное здесь, конечно, линия самого Граника: хотел он того или не хотел, в своей подоплеке его поступок не вызывает сомнений.
— Не понял, — сказал полковник Ланда. — Какая подоплека и какие сомнения?
— Sapienti sat, Ланда, — Иона Овсеич привстал, опираясь ладонями на стол. — Разумному достаточно сказанного. В свое время ты учил латынь и должен помнить.
— Овсеич, — командирским голосом обратился полковник Ланда, — прошу говорить со мной по-русски: какая подоплека и какие сомнения, если по нашей вине едва не погиб человек?
Товарищ Дегтярь наклонил вперед голову, глаза смотрели исподлобья, губы по углам сильно опустились, глубокие складки легли до самого подбородка:
— Когда человек переходит трамвайную линию, иногда секунда решает судьбу. Но если человек, которого якобы затравили, накладывает на себя руки, и тут же, через секунду, обязательно находятся спасители, в этом может видеть счастливую случайность лишь тот, у кого аналогичная психология.