Дворцовые тайны. Соперница королевы

В срочном порядке были подготовлены родильные покои, а повитухи собирались переселиться во дворец, как только ребенок во мне зашевелится.

Я не просто чувствовала облегчение после тех долгих месяцев, когда тщетно пыталась зачать среди шепотков и обвинений в бесплодии, — я была на седьмом небе от счастья! Скоро я не просто выполню свое предназначение в браке, оправдаю надежды короля и всей страны. Я рожу мое собственное дитя! Ребенка, который будет моим и только моим, будет нуждаться в моей заботе и внимании, отплатит мне потом любовью и нежностью. Какое же это чудо!

Я гнала от себя даже мысль о том, что что-нибудь может пойти не так, но слишком хорошо знала о подстерегающих меня опасностях. Ведь многие младенцы умирают сразу после рождения или еще в утробе матери. А вдруг я дам жизнь не сыну, которого так жаждет получить мой супруг, а еще одной принцессе. Или родится уродец, монстр, подобный чудовищу, исторгнутому чревом злосчастной Анны. Впрочем, об этом я запрещала себе думать.

Чтобы отвлечься, я со своими фрейлинами и придворными дамами занялась шитьем и вышиванием приданого для новорожденного под чтение вслух душеспасительных, просветляющих книг и житий святых. Каждый месяц я с гордостью наблюдала, как растет мой живот, сначала почти незаметно, а затем все больше и больше. И вот, наконец, ребенок во мне зашевелился, о чем незамедлительно было торжественно объявлено всему двору. Гонцы полетели со срочными депешами к иноземным правителям, дабы пресечь любые слухи о том, что у могущественного короля Англии не может быть наследника.

То, что беременность моя протекала среди ужасных казней мятежников из северных графств, сполна расплатившихся за свое неповиновение королевской власти, печалило меня, но не могло лишить радужных надежд на будущее. Я верила, что мой сын, когда придет его срок, станет милостиво и справедливо править верными ему подданными, населяющими мирную и процветающую страну. А я буду взирать на него с гордостью и благодарностью.

Таковы были мои мечты в те долгие месяцы ожидания.

В это счастливое время рядом со мной был мой дорогой друг Уилл. В круг его постоянно расширяющихся обязанностей вошло теперь и управление моим двором. Верный Гриффит Ричардс старел не по дням, а по часам. Ему приходилось постоянно бороться с одышкой, и хотя он оставался моим почетным церемониймейстером, но уже не мог, как раньше, надзирать за всем и вся. Уилл был назначен ему в помощь.

Согласно желанию своих родителей мой друг женился на статной, красивой женщине, которая отличалась заносчивостью, никогда не улыбалась и не скрывала своего отвращения ко мне. Супруги не только не любили друг друга, но и не уважали. Уилл очень страдал и называл свой брак «камнем на шее» и «непосильным ярмом». Когда его жена чересчур донимала его, он искал спасения в моих покоях, и я всегда принимала его с радостью. Даже когда на душе Уилла скребли кошки, мне было приятно видеть его рядом, особенно когда король пребывал в сумрачном расположении духа или когда мы с ним ссорились.

Ссоры наши всегда возникали по одной и той же причине, прямо связанной с «Благодатным паломничеством». Хотя моя беременность была залогом того, что мой супруг никогда не поступит со мной так, как с Екатериной и Анной (по крайней мере до рождения ребенка), хотя он ценил наш союз, мы были с ним слишком разными по убеждениям.

Я, как и мятежники с севера, желала сохранения прежних церковных обычаев, освященных веками. «Пусть люди возносят свои молитвы Господу в прекрасных храмах среди, статуй и мощей святых», — думалось мне. При этом я никогда не считала себя дочерью Рима, ибо прекрасно понимала, какую политическую угрозу паписты несут для нашей страны. И все же меня страшило полное разрушение прежнего миропорядка. Генрих же был беспощаден.

— Долой старые привычки, обряды и суеверия! — не раз говорил он. — Они связывают меня по рукам и ногам.

Когда я лишь позволила себе намекнуть, что восстание на севере могло быть знаком того, что Господь не одобряет разрушения церквей и монастырей, мой муж впал в бешенство:

— Занимайся своим шитьем дальше, Джейн, и оставь эти важные дела тем, кто поумнее тебя! Не лезь, куда тебя не просят, иначе добром это не кончится, как не кончилось для Анны!

Когда Генрих кричал на меня, Уилл мрачнел лицом, и я чувствовала, что он на моей стороне. Мне хотелось видеть в моем бывшем женихе защитника, верного рыцаря. Если мне когда-нибудь понадобится помощь, пусть он будет моим оплотом.

Я пересказала Уиллу то, что в свое время рассказал мне Нед о приступах ярости моего мужа. О том, что покойного Генриха VII в последние годы его правления кое-кто при дворе считал сумасшедшим.

— Наш король не властен над своим нравом, и это — болезнь, — под большим секретом когда-то поведал мне Нед. — С возрастом она только усиливается. Твой сын унаследует ее в свою очередь.

— Никого не слушай, Джейн, — постарался подбодрить меня Уилл. — Обещаю, что я всегда буду рядом с тобой, если понадобится.

Мечта о защитнике, спасающем меня от беды, была, видимо, одной из тех фантазий, которые приходят в голову любой женщине во время беременности. Почти все матери, которых я знала, кивали головами, когда я делилась с ними своими странными мечтаниями, и вспоминали о собственных причудах, посещавших их в эту пору. Теперь я легко поддавалась малейшим перепадам настроения, и то легкомысленно смеялась, то заливалась слезами. Мне все время хотелось айвы [91] . Откуда-то появилась ненависть к кошкам, хотя раньше я их очень любила. И еще мне постоянно требовались жареные перепела: каждую неделю из деревни привозили новый запас этой дичи, отправлявшийся в королевские кладовые.

91

Плоды айвы в описываемое время считались символом любви и изобилия. Их подавали на свадебных банкетах.

В середине сентября я со своими дамами удалилась в родильные покои в Хэмптон-Корте, которые мой супруг заново отделал ко времени моих родов. Честно скажу, я была преисполнена всяческих опасений: боялась боли, боялась, что что-нибудь пойдет не так. Пытаясь очистить мой разум от страхов, я старалась думать только о том, что скоро мои надежды сбудутся. Каждый день я молилась, прося милостей у Господа.

Время шло, и вот я почувствовала — мой срок настал. Ребенок бился у меня во чреве, повитухи осмотрели меня и заулыбались.

— Каждый день народ молится о ниспослании нам принца, — сказали они мне. — Да пребудет с вами благословение Божие!

Я поспала, затем пообедала перепелами и принялась ждать начала схваток.

Когда я почувствовала первые, еще не сильные схватки и у меня потянуло спину, то подумала, что ожидала не этого. Тело мое болело, но несильно, словно я подняла что-то тяжелое или долго скакала на норовистой лошади в неудобном седле. «Такую боль я смогу вынести», — подумала я.

Но через час живот и спину начали сдавливать беспощадные железные пальцы. В жизни не испытывала я ничего подобного. Между схватками я лежала совершенно обессиленная, жадно ловя ртом воздух. Повитухи поднесли мне горячий напиток из молока, вина и пряностей, положили под кровать особый оберег, призванный уменьшить страдания, но ничего не помогало. В таких муках я провела весь день и всю ночь. Я ослабела и выбилась из сил.

Я надеялась, что Генрих придет подбодрить меня, но когда я отправила к нему посыльного, тот вернулся с сообщением о том, что король спешно отбыл в Эшер, спасаясь от чумы, и многие придворные и слуги последовали за ним. Я пришла в ужас. Что, если я заболею чумой, отдав все силы для того, чтобы родить моего ребенка? Что, если он увидит свет, уже зараженный этой страшной болезнью? Что, если повитухи сбегут из дворца, бросив меня?