Дворцовые тайны. Соперница королевы

Так что Сесилии оставалось лишь одно — пестовать свою зависть и злобу.

Карета остановилась, и я спустилась во двор замка, чтобы приветствовать сестру. Когда она вышла из экипажа, он резко прекратил крениться на одну сторону — ту, где она до этого восседала. Сестра моя толстела с каждым проводимым в праздности днем. «Она не толстая, она — жирная!» — всегда заявлял мой муж, стоило мне завести об этом речь. Маленькие глазки Сесилии терялись на одутловатом лице. Плотное тело было затянуто в элегантное шелковое платье с вышивкой, которое не могло скрыть одного печального обстоятельства: сестра моя казалась гораздо старше своих лет, а ведь она еще не достигла тридцатилетнего рубежа.

На голове у нее, как обычно, был затейливый парик, все локоны которого были уложены с величайшим искусством. С того самого дня, как королева распорядилась обрить Сесилию, моя сестра постоянно носила парики разных цветов и стилей. В последнее время они были ярко-рыжие, какие теперь предпочитала сама Елизавета. Я не уставала напоминать сестре, что все они изготовлены из волос других незадачливых девушек, которые вынуждены были расстаться со своей красотой.

Собственные мышиные локоны Сесилии, которые и раньше никогда не отличались густотой и пышностью, так и не отросли как следует: с одного виска они топорщились и стояли дыбом, как у наполовину ощипанной курицы, а с другого — кудрявились, но неровно, и между отдельными прядями просвечивала голая кожа. Так что без парика моя сестра действительно выглядела странновато.

Зубы — ее главное достоинство — были у нее по-прежнему ровными и белыми, и она неоднократно хвасталась, что сохранила их все до единого. Но цвет лица у нее был просто ужасный: здоровым румянцем она и раньше не могла похвастаться, а теперь щеки ее совсем пожелтели, да вдобавок были обезображены оспинами, которые она безуспешно пыталась скрыть под толстым слоем белил.

Бедная Сесилия! Когда мы встречались лицом к лицу, ее просто перекашивало от зависти, ведь я сохранила юную свежесть и миловидность (во всяком случае, все так говорили), а она превратилась в уродину.

— Итак, — воскликнула Сесилия, когда я ввела ее в зал и она увидела Фрэнка, — блудный пират наконец-то вернулся домой!

— Он — моряк, Сесилия, а вовсе не пират. И достигший больших успехов на выбранном им поприще! — не преминул вмешаться наш отец и тут же добавил: — Хотя моему сыну, конечно, стоит одеваться поскромнее…

Забавно, что пышность наряда самой Сесилии у папы нареканий не вызвала. Видимо, он счел, что так она утешается за разочарование в браке.

Моя сестра только хмыкнула в ответ на отцовские слова:

— Любой, кто состоит на службе капитана Дрейка, самый что ни на есть отъявленный морской разбойник! Но находящийся под покровительством королевы… Кстати, Фрэнк, что за ссора, о которой я недавно узнала, случилась между тобой и моим дорогим муженьком?

Я успела заметить, что Сесилия и Фрэнк даже не обменялись обычными приветствиями, как это принято между родственниками, а ведь они не виделись много лет. Впрочем, они никогда не были близки, а в детстве часто дрались, и тогда я выступала в качестве миротворца. Неужели и сегодня не избежать ссоры?

— Твой дорогой муженек, Сесилия, сделал вещь совершенно непростительную: он встал между мною и моим кораблем, — заявил Фрэнк.

В ответ на это Сесилия хмыкнула еще громче:

— Ну и как же ему это удалось?

— Он отказался выдать мне королевское разрешение на выход из Плимута моего нового судна «Чайка». Теперь я не смогу присоединиться к Дрейку в его следующем походе.

— А причину он не назвал? — это подал голос наш отец, хмуря брови в неодобрении.

— Нет, не назвал, но я ее знаю. Дрейку для его флотилии нужен всего лишь еще один корабль. А Уилбрэм желает, чтобы этим кораблем стало судно, принадлежащее его драгоценному отпрыску. Вот поэтому он не выдает мне официальных документов, без которых «Чайка» не может выйти из Плимутской гавани.

— Который из его отпрысков хочет примкнуть к Дрейку? — спросил отец. — У него же несколько сыновей.

— Четверо. Но самый любимый среди них — Себастьян. Он — сын его любовницы-испанки.

Услышав про ненавистную испанку, Сесилия сжала полные белые руки в кулаки и топнула ногой.

— Я требую, чтобы эту женщину отправили обратно в Севилью! И немедленно! Отец, прошу тебя, помоги мне. Пусть ее вышлют.

— Дорогая, мне кажется, я придумал кое-что получше — и для тебя, и для Фрэнка. Мои шпионы донесли, что Роджер Уилбрэм страстно желает освободиться от своего союза с нашей семьей, но так, чтобы не лишиться ни одного из своих постов.

При этих словах отца лица Сесилии и Фрэнка прояснились.

— Я и понятия не имел об этом, — начал Фрэнк, — ты мне никогда про это не писал.

— А я не знал об этом до последнего времени. Мне рассказали, что Роджер обратился к королеве, желая исхлопотать для себя назначение на должность главного поставщика вооружений для портовых укреплений Слюйса с доходом в две сотни фунтов в год и правом поставок оружия на английские суда, стоящие в этом порту.

Слюйс — порт в провинции Зеландия Испанских Нидерландов — с окрестностями взбунтовался против жестокого правления испанского короля Филиппа. Одной из причин этого стало преследование протестантов, которых казнили сотнями. Я с ужасом вспомнила убийства, свидетелем которых была в детстве: сожжение моего учителя Джослина, зверские казни анабаптистов во Франкфурте. Похоже, Слюйс — это ужасное место, но Роджер Уилбрэм все равно хотел туда отправиться. Причина этому могла быть только одна — его неуемная жажда денег.

— Но даже если Роджер покинет Англию, Сесилия останется его женой, и она, конечно же, не захочет сопровождать его в Нидерланды, — сказала я, поглядывая на сестру.

— Неужели отец этого не знает? — тут же огрызнулась она. — Наверняка ты уже нашел какое-то решение, ведь так, папа?

Теперь она говорила тем особым вкрадчивым тоном, каким никогда не разговаривала с нами, а только с отцом:

— Ты все устроишь, папочка, милый, не правда ли?

— Если смогу, дитя мое. Возможно, мне удастся убедить королеву дать твоему мужу эту должность, хотя она наверняка никогда не согласится положить ему двести фунтов годового содержания, особенно с учетом того, сколько он уже получил из казны. И она не сможет освободить тебя, Сесилия, от твоего брака. Ведь это дело церкви.

— Не забывайте, отец, что королева — глава нашей церкви, — заметил Фрэнк. — Я уверен, что она имеет решающий голос в таких вопросах.

Отец строго глянул на него:

— Ты что, воображаешь, что дела церковные — лишь игрушка в руках власть предержащих мужеска или женска пола? Никогда! Церковь есть священное орудие Господа нашего и его Промысла.

Мы все знали, что в вопросах религии и веры с отцом лучше не спорить, и я дала знак поскорее садиться за стол. В тот день к этой теме мы больше не возвращались. Мысль о том, что мерзкий Роджер Уилбрэм может навсегда быть изгнан из нашей жизни, подействовала на нас благотворно. За обедом мы даже держались вместе как хорошая дружная семья, — впервые за много лет. И я подумала — вдруг судьба каждого из нас повернется наконец в лучшую сторону, вдруг и мне повезет. Ведь тот, кого я люблю, сейчас с другой женщиной, — женщиной, которая родила ему ребенка, а своенравная королева, всеведущая и всем управляющая, держит нить нашего будущего в своих тонких и изящных белых ручках…

Глава 25

Как мой отец ни старался, он не смог убедить королеву назначить Роджера Уилбрэма главным поставщиком вооружений Слюйса, а когда папа неосторожно упомянул годовое жалованье в двести фунтов, кое возжелало это ничтожество, королева швырнула пивную кружку в стену, завешенную гобеленом, и воскликнула: «Боже правый! Святоша (теперь она так называла отца), ты что думаешь, что я — царь Крез [151] ?»

Отец не возмутился очередной выходке Ее Величества, а лишь ловко и привычно увернулся от летящей кружки, но когда он более не находился в ее августейшем присутствии, то дал волю языку:

151

Крез (595–546 до н. э.) — последний царь Лидии в 560–546 до н. э., славившийся своим богатством.