Дворцовые тайны. Соперница королевы

— Это потому что ты носишь его ребенка?

Она кивнула.

— Ты, конечно, знаешь, что любит он меня, и только меня одну!

Я подумала, что сейчас она попытается спрятаться или выбежать из комнаты, но она не сделала ни того, ни другого, а спокойно проговорила:

— Я думаю, что он любит нас обеих. Но ты замужем, а я — вдова.

Когда я подступила с вопросами к Роберту, он принялся отрицать, что Дуглас его жена:

— Она так считает, потому что мы обменялись с ней несколькими словами, я даже не могу назвать их клятвами. Не было священника, который присутствовал бы при этом. Не было и свидетелей — во всяком случае таких, которым можно верить. Присутствовали только родственники Дуглас. Подумай, Летти, что в наше время брак? Ты же сама видела, как легко королева перечеркнула союз твоей сестры и Роджера Уилбрэма — одним росчерком пера.

— Но если ты говоришь правду, что произошло между вами? Что это была за церемония?

Роберт только сокрушенно покачал головой:

— Ах, Летти! Ты же знаешь, что это за женщина! Мне пришлось пойти на некоторые уступки, потому что она не оставляла меня в покое!

На самом деле Дуглас вовсе не была роковой женщиной, преследующей мужчин, а скорее — мягкой и безвольной особой, не умеющей сказать «нет» пылкому поклоннику. Но я не стала спорить с Робертом. В конце концов, меня же там не было. Да и была ли эта церемония на самом деле?

— Ты сделал это из-за ребенка? — спросила я.

Роберт ответил не сразу, а потом тихо сказал:

— Я очень хочу сына, Летти. Даже если он не будет рожден в законном браке, я признаю его своим.

— Ее дочка умерла.

— Надеюсь, что этот ребенок выживет.

И вот мальчик, которому дали имя Роберт [155] , в честь отца Роберта Дадли, матерью которого была Дуглас, появился на свет под знаком неопределенности и в облаке сомнений. Дуглас продолжала уверять, что она — супруга Роберта, а Роберт клялся и божился, что он ей не муж. Что до меня, то я была уверена лишь в одном: Роберт любит меня, а я люблю его, и ничто — ни слова, произнесенные перед ненадежными свидетелями, ни гнев королевы, ни неодобрение моей семьи, ни заверения Дуглас, ни рожденный ею Роберт-младший — не сможет разорвать крепкий узел, в который сплелись наши с Робертом судьбы.

155

Роберт Дадли (1574–1649) — побочный сын Роберта Дадли, графа Лестера, признанный им, и Дуглас Говард-Шеффилд. Впоследствии знаменитый английский исследователь, мореплаватель, ученый и картограф.

Глава 28

Тот день был самым жарким днем очень жаркого июля, и мы ехали в Кенилворт — знаменитый замок, принадлежавший Роберту. Наша карета добросовестно пересчитывала все выбоины и рытвины на узкой извилистой дороге, которая мало чем отличалась от какого-нибудь переулка на задворках Саутворка.

— Господи Всемогущий, спаси и сохрани! — вскричала королева, когда карета наехала колесом на камень, опасно наклонилась и Ее Величество основательно стукнулась бедром о дверцу, невзирая на бессчетные слои шелка и кружев. — Я вся в синяках! На мне места живого не найти! Неужели граф Лестер не мог спрямить дорогу? Он хвастается на каждом углу, сколько денег потратил на этот чертов замок, который я же ему и подарила, так почему бы ему не заделать рытвины и ухабы на нашем пути?

Королева была права: Роберт действительно сообщал каждому, кто был готов слушать, о том, какие суммы тратятся им на перестройку и обновление Кенилворта — самой шикарной из его многочисленных резиденций. По его рассказам, за несколько лет с последнего визита королевы он пустил все свои доходы от пошлин на ввоз предметов роскоши на то, чтобы построить конюшню на пятьсот лошадей и отхожие места для слуг со всех четырех сторон нового двора. Как-то раз он мне пожаловался, что прибыли от выдачи разрешений на ввоз бархата и масла, изюма и сладкого вина едва хватило на то, чтобы заплатить рабочим и мастерам, занятым на стройке. Доходы от нового налога на клепаные бочки пошли на лучший облицовочный камень и на строевой лес для возведения домика привратника, а еще на плиты для мощения длинной тисовой аллеи. Чтобы переделать все камины в больших и малых помещениях замка, потребовалось обратиться к ростовщикам, а самую большую ссуду предоставил Фрэнсис Дрейк. Знаменитый пират выкупил обратно шесть тонн гвоздики, стоившей целое состояние, — долю Роберта в прибылях от последней экспедиции Дрейка к Островам Пряностей, — и, вдобавок ко всему, согласился и впредь быть банкиром Роберта.

Все это мне вспомнилось, пока мы тряслись в карете, а королева поминала владетеля Кенилворта недобрым словом на каждом новом ухабе, встряхивавшем наш экипаж.

Сколько бы ни росло богатство Роберта, он все глубже и глубже погружался в долговую яму. В своем отношении к деньгам он был прямой противоположностью Уолтеру. Мой муж самым строгим образом вел учет своих денежек и страдал, когда приходилось расставаться с самой малостью из них, пусть и по вполне обоснованным причинам. Уолтер — любитель инвентарных ведомостей — записывал каждый пенни своих трат и приходов, а бухгалтерские книги держал под замком в особом сундуке. Пока Роберт тратился как безумный на придание своим поместьям немыслимого великолепия, Уолтер наживался на ирландских делах. Каждый раз, когда королева отправляла его на усмирение мятежных ирландских лордов, он не только захватывал их имущество, но и обращал это имущество в свою пользу. Некоторые из доставшихся ему таким образом земельных участков и домов он продавал — и всегда с прибылью. Другие оставлял за собой, и в его сундуке под крепким замком хранился плотный свиток документов, подтверждавших его право на них.

Никогда еще Роберт не залезал в такие долги, как в то лето 1575 года, когда он занял шестьдесят тысяч фунтов, чтобы в течение нескольких недель принимать и развлекать королеву со всей ее свитой. Переделки в Кенилворте не были закончены: кладка печных труб кое-где еще подновлялась, строились новые коровники и пивоварни. Но многочисленные комнаты для гостей были готовы, а отдельные покои для королевы отделаны с такой роскошью, что, как сказал мне Роберт, он не ожидал никаких жалоб и нареканий со стороны своей повелительницы.

Жаркий, пыльный день тянулся нескончаемо, как и наше путешествие. Королева часто выбирала меня в сопровождающие, когда отправлялась в дальний путь в карете по разбитым дорогам своего королевства, потому что по натуре я — женщина терпеливая — и, если надо, готова не только терпеть тяготы и лишения, но и поддерживать своих попутчиков. Но в этот раз даже мое терпение было уже на исходе, когда мы в сумерках подъехали к величественному замку, и я молилась только о добром ужине, тихой комнате с чистой тростниковой циновкой на полу и удобной кровати со свежим бельем.

Вместо этого нас по прибытии встретил оглушительный рев пушек.

Королева, которая смертельно боялась громких звуков, заткнула руками уши и зажмурила глаза и потому пропустила невероятный по своей красочности фейерверк: в небе над замком и огромным озером взвился красно-сине-желтый салют в ее честь.

Взревели трубы, застучали барабаны, и наша карета проехала по мосту, соединявшему дорогу и широкий, мощенный каменными плитами подъезд к замку. В наступающих сумерках вокруг нас как по волшебству выросли фигуры мифологических персонажей, приносящих дары Ее Величеству. Вот показался лесной бог, подносящий королеве клетки с кроншнепами и болотными выпями, за ним возникла богиня земли с корзинами, переполненными грушами и вишнями, а затем и гигантская русалка, подымавшаяся из вод озера среди скользких рыб в сверкающей чешуе. Оказалось, что там же, в озере, обитает и такой персонаж, как Ученый Дельфин, — скрытый в нем актер декламировал стихи на латыни, подробно расписывающие каждый из даров и достоинства той, кому эти дары предназначались.

Елизавета мгновенно оправилась от испуга и, преисполненная истинно королевского достоинства, вышла из кареты, дабы принять подношения и поблагодарить дарителей. Но мне было очевидно, что она смертельно устала от долгого пути. К тому времени, когда мы сняли с себя пропылившуюся дорожную одежду и переоделись к ужину, мы буквально засып'aли на ходу.

Однако до отдыха было еще очень далеко. Под радостные приветствия и клики весь штат слуг Роберта в замке — а это были сотни людей — вышел засвидетельствовать свое почтение королеве, а жители соседних деревень столпились на берегу озера, рукоплескали и кричали от восторга, когда в небе взрывались новые фейерверки.

Елизавета попросила рюмку сладкой наливки для подкрепления сил и выпила ее единым духом, а затем и еще одну. Меж тем тьма сгущалась вокруг нас и соблазнительные ароматы жареного мяса и свежего хлеба вели нас прямо к праздничным столам, ломившимся от яств. Только спустя несколько часов мы наконец отправились на покой в прекрасно отделанные комнаты с высокими потолками и огромным числом зеркал, где весело горели свечи и все дышало уютом.

Мы отлично выспались на мягких перинах, и утром королева, пусть и ощущавшая некоторую усталость, должна была признать, что Кенилворт — одно из лучших поместий ее королевства.