Дворец ветров

– И в конечном счете она таки расправилась с ним, – мрачно заметил Аш. – И с Лалджи, и с Хира Л алом. Как бы хотелось надеяться, что ад все же есть, с особым отделением для людей вроде Джану-рани, которые убивают чужими руками!

– Не говори так! – тихо сказала Анджули, зябко передернув плечами. – Не надо желать такого. Боги справедливы, и, я думаю, она при жизни заплатила за все зло, которое сотворила. Заплатила с лихвой, ибо умерла в великих муках и перед смертью кричала, что ее отравил Нанду, хотя в это я никогда не поверю: ни один сын не пойдет на столь чудовищное преступление. Однако, если она так думала, представь, как ужасно было для нее умирать с этой мыслью. Джану-рани не нужен был ад после смерти: она претерпела адовы муки при жизни, а поскольку мы знаем, что дурные люди рождаются в «дурном» состоянии, она и в следующей жизни – и, возможного многих последующих – заплатит за каждое злое дело, которое совершила в этой.

– «Бог говорит: бери, что хочешь, и плати за это», – процитировал Аш. – Ты действительно веришь во все это, Джули?

– Что мы должны платить за совершенные нами поступки? Конечно.

– Нет, что мы рождаемся снова и снова. Что ты и я, например, уже прожили много жизней и проживем еще столько же.

– Если мы родились один раз, почему бы нам не родиться снова? – спросила Джули. – Кроме того, так говорят нам Упанишады [47] , а согласно этому учению, только люди, познавшие Душу Брахмы, достигают «пути богов» и не возвращаются на землю. Мы с тобой еще не разорвали цепь рождений, ведь оба мы далеки от святости, во всяком случае пока, а значит, нам суждено родиться снова.

47

Упанишады – древнеиндийские религиозно-философские писания, составная часть Вед – древних священных книг индуизма.

– Червем, или крысой, или бродячим псом?

– Только если мы совершим какой-нибудь ужасный грех в этой жизни. А если мы будем добры и справедливы, если будем подавать нищим…

– И жрецам, – насмешливо вставил Аш. – Не забывай про жрецов.

– И жрецам тоже, – серьезно согласилась Анджули. – Тогда – кто знает? – возможно даже, мы родимся великими мира сего. Ты – королем, знаменитым воином или даже махатмой [48] . А я – королевой… или монашенкой.

48

Махатма, «великая душа» – так в Индии называют людей, развивших в себе высшие духовные способности.

– Да не допустят такого боги! – со смехом сказал Аш.

Однако Анджули не улыбнулась; лицо ее внезапно затуманилось, и она медленно произнесла, словно разговаривая сама с собой:

– Но я совсем забыла… Я стану королевой еще в этой жизни. Младшей рани Бхитхора…

На последних словах голос ее упал до шепота, и они ехали в молчании, покуда Аш не остановил лошадь, чтобы полюбоваться закатом. Он знал, что Джули остановилась рядом, и, даже не глядя на нее, остро ощущал ее присутствие: вокруг нее витал слабый аромат сухих розовых лепестков, и, стоило Ашу немного отвести руку в сторону, он мог дотронуться до ее руки. Солнце плавно опустилось за горизонт и исчезло, и в тишине из высокой травы донесся печальный крик павлина. Аш услышал, как девушка протяжно вздохнула, и резко спросил, по-прежнему не глядя на нее:

– О чем ты думаешь, Джули?

– О Дур-Хайме, – неожиданно ответила Джули. – Странно думать, что я никогда больше не увижу Дур-Хайму. А когда наше путешествие закончится – и тебя тоже.

Павлин снова закричал – пронзительный глас одиночества в сгущающихся сумерках. И словно эхо, сразу вслед за ним раздался звонкий голос Джхоти, прокричавший, что пора возвращаться, и им пришлось развернуть лошадей и присоединиться к остальным.

На обратном пути в лагерь Аш не проронил ни слова. Той ночью он впервые критически оценил ситуацию в целом и предпринял серьезную попытку разобраться в своих чувствах и решить, что он собирается делать с Джули (если вообще собирается). Или что он может сделать.

К великому ужасу Гул База, он объявил, что пойдет прогуляться и вернется лишь через несколько часов, и, резко отказавшись взять с собой сопровождающего, широким шагом ушел в темноту, вооруженный только крепким, окованным железом латхи – посохом, какими пользуются местные жители.

– Да оставь ты его в покое, Гул Баз, – посоветовал Махду. – Он молод, и сейчас слишком жарко, чтобы спать. Мне кажется, мальчика что-то гложет, а ночной воздух поможет ему привести мысли в порядок и успокоиться. Ложись спать и скажи Кунвару, что сегодня я буду чоукидаром. Нам незачем обоим ждать сахиба.

Ждать пришлось дольше, чем предполагал Махду, ибо сахиб вернулся только перед самым рассветом. Задолго до этого старик заснул на своем посту, твердо уверенный, что Аш разбудит его по возвращении, и не терзаемый никакими опасениями за жизнь человека, который научился осторожности на границе и вполне в состоянии о себе позаботиться. Старика тревожило лишь настроение сахиба, угаданное им с проницательностью, какой Аш никогда не заподозрил бы в нем.

– Если я не ошибаюсь, а я едва ли ошибаюсь, – вслух размышлял Махду незадолго до того, как сон одолел его, – мой мальчик влюбился, причем в женщину, которую видит ежедневно, но не может завоевать. Не иначе как это одна из двух раджкумари. Или одна из придворных дам – такое тоже вероятно. Но кто бы она ни была, это не сулит мальчику ничего, помимо опасности и разочарования. Будем надеяться, что он осознал это и что сегодняшняя ночная прогулка остудит его страсть и позволит здравому смыслу восторжествовать над чувствами, пока дело не зашло слишком далеко.

Аш не просто осознал это. Он с самого начала понимал и верно оценивал опасность своего чувства, но по той или иной причине гнал прочь всякие мысли о ней. Упрямо отказывался посмотреть в будущее и увидеть, к чему все это ведет и где закончится, – наверное, потому, что в глубине души все прекрасно понимал, но не мог заставить себя посмотреть правде в глаза.

В сущности, он предавался своего рода умственному лунатизму, и слова Джули о том, что скоро она станет королевой, младшей рани Бхитхора, подействовали на него, как ведро ледяной воды, выплеснутое в лицо, заставив наконец осознать, что он ступает не по широкой ровной дороге, а по ненадежной узкой тропе над бездонной пропастью.

Эти ее слова напомнили и о другом обстоятельстве, которое до сих пор он предпочитал не замечать, – о том, что дни летят стремительно и свыше двух третей пути уже преодолено. Более половины Раджпутаны осталось позади: они давно обогнули пустыни Биканера, пересекли южные области Ратангарха и Сикара, а оттуда двинулись на северо-восток, через суровые каменистые гряды, защищающие подступы к огромному озеру Самбхар и к Джайпуру. Сейчас, перейдя вброд реку Луни и два притока Банаса, они снова направлялись на юг и вскоре достигнут места назначения, а потом… Потом он примет участие в брачных церемониях и увидит, как Анджули вместе с раной Бхитхора семь раз обходит священный костер, а когда все закончится, он поедет обратно в Пенджаб один, зная, что потерял ее навеки.

Думать об этом было невыносимо. Но он должен был подумать об этом сейчас.

Той ночью луна не светила, но Аш всегда хорошо видел в темноте, а за проведенное на племенной территории время зрение у него, в силу жестокой необходимости, обострилось до такой степени, что он мог уверенно двигаться в таком мраке, где многим другим пришлось бы осторожно пробираться ощупью. Он взял с собой латхи в качестве посоха, а не оружия, так как не опасался нападения, а заблудиться в незнакомой местности не боялся, поскольку вечером во время конной прогулки заметил, что в полумиле по прямой от его палатки плоская равнина сужается до подобия естественной дороги между густыми зарослями терновника и широкой грядой из нагроможденных друг на друга валунов. Даже в темноте он не мог бы потерять этот кратчайший и легчайший путь к открытой равнине, тем более что лагерные костры служили своего рода маяком, приметным за многие мили.

Земля под ногами была твердой и сухой, и, когда глаза Аша привыкли к тусклому свету звезд, он пошел скорым шагом, исполненный решимости удалиться от лагеря на возможно большее расстояние. Ему хотелось выйти за пределы слышимости голосов и запахов людей и животных, за пределы видимости костров и керосиновых фонарей, прежде чем хотя бы начать думать об Анджули и о себе самом.

До сих пор постоянная занятость делами лагеря мешала Ашу всерьез задуматься о личных проблемах. Он не мог позволить себе отвлекаться от выполнения служебных обязанностей и должен был безотлагательно разбираться с любым, самым незначительным вопросом, ибо стоило только промедлить с принятием решений или улаживанием ссор в лагере, как начинался настоящий хаос. Проблема, связанная с Джули, была сугубо личным делом, и он мог разобраться с этим позже: никакой необходимости в спешке нет, он увидится с ней сегодня вечером, и завтра вечером, и послезавтра вечером… У них еще полно времени…