Дворянство. Том 2

— Отец, разве не Флесса меняет в постели фрейлин как чулки? Причем подбирает исключительно ярких шатенок и рыжих? — вопросила дочь, стараясь немного разрядить атмосферу.

— Это другое! — отрезал патриарх. — То минутное развлечение, утеха слабой плоти без последствий. А здесь… здесь!..

Он снова закашлялся, не в силах найти достаточно яркое и верное слово, дабы выразить всю глубину возмущения.

— Хорошо, — сказала Биэль. — Давайте посмотрим беспристрастно. Итак, шаг первый: графы Эйме-Дорбо становятся опекунами мелкой дряни. Идеально, конечно, было бы удочерить ее, но приемный ребенок входит в род усыновителя, а не наоборот. Так что придется удовлетвориться опекунством. Здесь имеются какие-либо претензии?

— Нет, разумеется. Наоборот, отличное решение в нынешних обстоятельствах, — герцог даже щелкнул узловатыми пальцами в знак одобрения. — Но дальше! Графиня Карнавон женится на опекаемой! Это… это позор и умаление, — решительно закончил старик. — И подобному нет прецедента!

— Неужели? — картинно удивилась Биэль. — «Сохранение имени» через супружество двух женщин это давняя норма Диабала, которую во всеуслышание одобрила Церковь столетия назад. Немало достойных фамилий продолжились таким образом.

— Да! Но «сохранение» через подобный брак всегда было мерой вынужденной, когда род готов пресечься. И сейчас это удел низших сословий. Благородные дома так не поступали уж много десятилетий тому как.

— Но и закон, и освященная традиция сохраняются, никто их не отменял, — продолжала гнуть свое маркиза. — А у Сибуайенов не осталось детей мужеского пола, только дочь. Поэтому, если проявить некоторое искусство толкования законов, это как раз прямая угроза пресечения рода.

— Скверное дело — начинать правильное, коронованное правление с таких решений, — гневно тряхнул головой старик, однако в словах его уже не звучала ярость фанатика-моралиста.

А вот теперь я вижу старого доброго отца, подумала Биэль. То есть привычно недоброго. Мораль и соображения выгоды четко, однозначно разведены.

— Отец, а теперь, прошу, выслушайте меня со всем вниманием, — попросила она. — Сказанное вами истинно. Но сей вывод сделан без учета обстановки. А она… скажем очень мягко, непроста. Королевство поднято на дыбы и балансирует, готовое свалиться в усобицу. Кроме того, здесь у нас традиционно много врагов, ибо многие зависят от торговли с Островом. И эти проклятые графы, которые попустительством короля Сибуайенн крепко набрали силу. С ними трудно будет что-то сделать. Я предлагаю решение, которое выгодно всем. Преступление жены обретет наказание, при этом обойдемся без процессов и умаления достоинства особы королевского рода. А престолонаследие свершится естественным образом. Бономы это оценят и примут, они получат доказательство того, что император осторожен и хочет восстановить порядок, не переворачивая тело державы с ног на голову. Это первое.

Герцог нахмурился, скрестил руки на груди, однако молчал, сдвинув кустистые брови над умными и сердитыми глазами.

— Далее, мы устраняем главную причину раздоров, то есть вскормленное тетрархом соперничество двух равно неуважаемых, но могучих семей. Они достигают вершины возможных амбиций. При этом все становятся родственниками, и теперь благополучие престола — их единая забота и основа процветания. Эйме-Дорбо и Карнавон больше не расхитители королевства, а его хозяева. Они отпускают вожжи, дают послабления и вольности… немножко, на радость низшим. Все возвращается на круги своя, все счастливы и довольны, а вину за глупые решения примет на себя королева. Примет и унесет в могилу. Причем не будет ни суда, ни казни, королевская кровь не испачкает ничьи манжеты, все будет аккуратно и пристойно.

— И отныне нам предстоит иметь дело с единым кланом, что намного опаснее двух враждующих фамилий, которые готовы сожрать друг друга, взаимно ослабляя, — опять нахмурился герцог, но теперь в его словах звучал живой интерес.

— С одной стороны да, — согласилась Биэль. — С другой же…

Она сделала красноречивую паузу, будто предлагая отцу самому додумать несказанное.

— Так-так, — принял вызов старик. — Так…

Он задумался. Прошел вдоль стены кабинета, три шага в одну сторону, три в другую. Глубоко затянулся из бутылочки с перцем, громоподобно чихнув.

— Старею, — вдруг сказал герцог. — Старею… И глупею. Чувства застилают мне доводы рассудка.

Маркизе пришлось напрячь всю волю, чтобы удержать на месте нижнюю челюсть, готовую отвиснуть от удивления. Первый раз на ее памяти суровый отец признал на словах, что в чем-то был неправ.

— Этакое… — он все же не удержался от брезгливо поджатых губ. — Супружество суть новодел. Дитя законов Диабала. Его могут принять... но только ежели сам Оттовио изволит милостиво одобрить альянс. И Церковь, разумеется, но эти согласятся на все ради торжественного перехода государя в истинную веру. Придется, конечно, поторговаться с жадинами в халатах, но вопрос решаемый. То есть новый клан становится лично обязанным его величеству и зависим от него. А еще оказывается в жестокой оппозиции Сальтолучарду. Ведь отныне могущество Сибуайенн-Эйме-Дорбо-Карнавон держится на согласии Оттовио.

Он внимательно посмотрел на маркизу и промолвил:

— Умно… дочка. Умно. Как сказал не так давно этот скверный лис Монвузен, ты не женщина, но сам Эштег, создатель хитрости во плоти.

— Звучит подобно комплименту, — Биэль удержалась от улыбки. — Но, кажется, он отринул ложную веру?

— От старых привычек сложно избавиться. Что же до меня… начинаю сомневаться, тому ли ребенку доверил наше владение, — мрачно сообщил герцог.

— О, нет, отец, — легко взмахнула ладонью маркиза. — Умоляю, оставьте эти мысли. Пусть Флесса дальше в хвост и в гриву дрессирует Малэрсид. Ей нравится.

— Да, власть это блюдо, которым трудно пресытиться, — мрачно согласился герцог.

— И у нее получается, весьма, весьма неплохо. Мне же это скучно.

— Дела семьи и владения не могут быть скучными, — еще мрачнее сказал герцог.

— Меня не увлекают повседневные, рядовые заботы. Даже если они значимы и приносят выгоду. Мне интересны задачи уникальные, удивительные. Те, которые иным не под силу. Так что сейчас каждый на своем месте. Флесса развлекается, как может, дорвавшись до настоящей власти, причем с пользой. Кай воюет, опять же успешно. А я… — маркиза помолчала. — А я там, где вершатся судьбы мира. И, наконец, могу использовать свой ум, свои знания по достоинству.

— Можно подумать, я тебе препятствовал, — проворчал старик.

— Препятствовали, — с вежливой и холодной непреклонностью отрезала дочь. — Вы хотели запрячь меня и заставить тащить владение Вартенслебенов в общей упряжке. Под вашим кнутом. А я не люблю ни упряжь, ни кнуты. Разве что в удовольствиях, кои вы считаете предосудительными.

— Не хочу этого знать! — возмутился герцог. — Что же до остального, то закаленный клинок обретает единовременно и упругость, и прочность. Надо сказать, не столь уж давно я был разочарован детьми, полагая себя несчастнейшим отцом в мире. Теперь же… следует помолиться и сделать хорошее подношение в Храм, коль уж мы здесь, в духовном сердце Империи. Кажется, роптал я напрасно, гневя Пантократора.

Дочь могла бы сказать отцу многое насчет его воспитательных загонов и методик, но по целому букету причин сочла за лучшее воздержаться. Отвернулась, сосредоточившись на семисвечнике, который освещал кабинет в полуночный час. Маркиза чувствовала, что ноги держат ее лишь на силе воли. Хотелось упасть — не сесть, а именно упасть на стул, развалиться, безвольно свесив руки, позволить физиономии расплыться в гримасе удовлетворения самой собой. И немного помечтать о встрече с интересным человеком, который неожиданно заинтриговал Биэль, не без оснований полагавшей ранее, что ни один мужчина больше не в состоянии чем-либо удивить ее.