Дворянство. Том 2

Затем еще три, сопровождаемые разворотом и выходом сабли в оборонительную позицию, все движения происходят без единой мысли, на чистой памяти тела. Но главное было уже сделано. Барнак опустил клинок, и на лице молодого рыцаря, умевшего драться как бретер, отразилось явственное понимание: проведи Елена комбинацию до конца… Да, изящный горизонтальный удар по шее уложил бы поединщика — смертельно раненым, будь лезвие отточено, или на худой конец серьезно травмированным, потому что даже тупое железо, приходя в кадык, не добавляет здоровья.

Она победила.

Жарко. Было очень жарко, хотелось сбросить куртку и поваляться в тающем снегу, заодно смывая обильный пот. Елена выдохнула, чувствуя, как обычно, невыносимую жажду после боя. Учебного, тем не менее, вполне серьезного, в котором никто не поддавался, и увечье получить было проще, чем закашляться. А затем на Елену обрушилось космическое, буквально вселенское понимание.

Долгие месяцы разнообразной практики накопили определенную и богатую мышечную память, которая, однако, до поры до времени оставалась лишь совокупностью отдельных частей. Не хватало какой-то детали, главного винтика, исчезающе малого, но принципиального, чтобы множество стало единым. И этот бой — настоящий, суровый, с противником, который не поддавался даже в малости — сработал как раскаленный тигель, сплавивший россыпь отдельных песчинок в стекло.

— Маневр, — прошептала Елена, подняв саблю и уставившись на полированную сталь, покрытую мелкими черными точками. — Все есть маневр. Отвод и контрприем.

Елена боролась с Хель, стараясь вытеснить убийцу назад, в темный уголок души, где той и было место. Получалось. Но с трудом. Елена старалась и понимала, что за годы, прожитые в Ойкумене, прежний чулан, где хранились жестокость и беспощадность, потихоньку разросся до настоящего дворца, где «выживательная» сторона прежней девочки Лены чувствовала себя привольно.

На своем месте.

Больше всего женщине хотелось пить. И объяснить учителю озарение, сделавшее непонятное более ясным. А еще почувствовать на ладонях горячую, липкую жидкость из вскрытой глотки Барнака, того, кто посмел бросить Хель вызов, да еще и почти вырвать победу из ее рук.

— Повтори, — сказал Пантин, с осторожной решительностью забирая у нее клинок. Елене пришлось сделать недюжинное усилие, чтобы разжать пальцы на рукояти.

— Все есть уход, — повторила женщина едва ли не шепотом, пересохшими от жажды губами.

— Дальше! — приказал фехтмейстер, дав Елене серебряную флягу. Внутри плескался тот же самый отвар с привкусом шиповника, меда и лакрицы.

— Если не отступление, то уход в сторону, отвод и контратака, — лихорадочно пробормотала женщина, утолив жажду. — Все к тому сводится. Направления и уязвимости, теперь… я понимаю, — она вытянула вперед ладони, сгибая сильные, загрубевшие от постоянной работы пальцы без колец. — Нет, понимала и раньше. Теперь я чувствую, как это работает!

Обрывочные фразы казались бредом, и молодая женщина ощутила, как подступают злые слезы бессилия от неспособности пояснить, что же она имеет в виду.

— Наконец-то, — с абсолютной серьезностью отозвался Пантин, и Елена, часто моргая, уставилась на фехтмейстера.

За спиной сероглазого воина переговаривались Алонсо и Барнак. Юноша понурился. Склонил голову и выглядел как человек, пытающийся сообразить, следует ему огорчиться или обозлиться, а может все сразу. Седой наставник почему-то казался вполне довольным. Поодаль замер Насильник, как обычно, опираясь на копье. Старческое лицо — опять же, как всегда — не отражало даже тени эмоций. Кто-то из свидетелей поединка аплодировал, прочие разъезжались, увидев, что цирк закончил бесплатное представление. Среди них в самом деле затесался господин Дан-Шин, впрочем до того не было никому дела.

— Наконец-то поняла, — сказал Пантин, не мигая и буравя собеседницу пронзительным взглядом зрячего слепца. — Думаю, теперь ты готова.

— К чему? — спросила Елена, чувствуя невероятное опустошение, не физическое, а душевное, как после великой радости или горя, когда тело вроде бы полно сил, а душа… с душой все куда как непросто.

Фехтмейстер, наконец, отвел взгляд, посмотрел в небо, прищурившись, непонятно и внушительно сказал:

— Полнолуние. Это хорошо.

Снова глянул на ученицу и властно приказал:

— Сегодня все. Отдыхай. После заката тебе понадобятся силы. Много сил.

— Для чего? — спросила Елена, хотя и предвидела типичный ответ Пантина — то есть никакого. Ошиблась,

— Для Лунного Испытания бретеров. Настоящего, а не той профанации, которую уж много лет практикуют в городах бездарные кретины, словно куличи из дерьма лепят.

— А… — Елена сглотнула, все еще чувствуя на языке привкус сладкого шиповника. — Шарл… то есть Жнец?..

— И Лунный Жнец, и Чума. И Фигуэредо, — все с той же предельной серьезностью кивнул Пантин. — Оттого они стали лучшими, величайшими. Хороших бойцов много, но лишь единицы могут прикоснуться к высшей силе, быть отмеченными. И тогда их навыки станут мастерством. Настоящим, неподдельным. Тем, что лишь и можно именовать `Ard-Ealain, Высоким Искусством.

— Чертежник не говорил мне о таком. Никогда.

Фехтмейстер улыбнулся, как обычно, с едкой иронией. Добавил:

— Готовься. Не обещаю, что это будет самая запоминающаяся ночь в твоей жизни. Но ее ты не забудешь никогда, это уж точно. Если…

Он испытующе взглянул на ученицу, та промолчала, как немая, но воин-маг прочитал не сказанное в движении ее губ. Пантин усмехнулся без радости, а ответил без капли жалости:

— Да. Если переживешь ее.

_________________________

Историю с костюмами приписывают Шону Коннери, который таким образом готовился к роли Бонда. Образ суперагента подразумевал Вкус с большой буквы, а Коннери не был приучен носить костюмы. Поэтому перед съемками «Доктора Но» актер устроил настоящий марафон на несколько недель постоянного ношения, добиваясь полной естественности, он даже спал в одежде от Энтони Синклера. И таки стал иконой мужского стиля на десятилетия. Хотя, разумеется, нет Бонда кроме сэра Роджера Мура.

Шестеренки — «Mechanical Principles». Умиротворяющее, медитативное зрелище…

https://www.youtube.com/watch?v=dqohSjJrQWs

Глава 7

Подкрался вечер с необычно ранней луной, а также удивительно красивым закатом. Солнечный и лунный свет перемешались, рядовые темно-красные тона, провожавшие день, обрели бежевый и розовый оттенки удивительной мягкости. Но Елена не замечала чудес природы, женщину снедало нетерпение и глодали сотни догадок — как все пойдет дальше? Закончилось тем, что мэтр Ульпиан обругал ее и выгнал с обещанием лишить недельного жалованья — новый писец сажал кляксу за кляксой и ошибался в каждой фразе. Елена с блуждающей улыбкой выслушала начальника и безропотно ушла, разминая пальцы привычной ложечкой, провожаемая недоуменным взглядом юриста.