Дворянство. Том 2

Да что за морок нашел на нее?!

И в очередной раз тихий голос прошептал на ухо: «убей». Это просто, с ее то навыками. В доме сейчас лишь три человека — глоссатор, его жена и ночной слуга. Кухарка живет отдельно и придет на рассвете. Сымитировать взлом и ограбление с убийством… Задача сложная, однако посильная, тем более, вся ночь впереди. Не оставить следов — плевая задача длятого, кто знает, что такое «криминалистика» и отпечатки пальцев.

Елена повернула в уме эту мысль, как зловещее и красивое насекомое, покрутила так и сяк, затем опомнилась, бросила в ужасе. Да что же это с ней… Почти задумалась над тем, как бы половчее зарезать трех вполне достойных людей, от которых видела только добро.

Елена сжала кулаки с такой силой, что коротко стриженые ногти впились в ладони мало не до крови. Боль отрезвила, позволила окончательно вымести гнусные побуждения словно веником.

— Но вот в чем беда… я не юстициарий Старой Империи, — пробормотал, почти прошептал юрист. — Я стар, я боюсь и ценю жизнь. Забавно… никакой ведь я теперь не правовед. Я просто…

Он умолк, будто не в силах выговорить скверное, роковое слово. И все же сказал:

— Я просто интриган. Интриган, который готов вымаливать позволение жить у тех, для кого Закон лишь смешные черточки на пергаменте… Се достойный итог долгой жизни. Что же до тебя…

Он повернулся к Елене, вроде бы решительно, энергично, распрямившись, как в суде, под пристальными взглядами недоброжелателей и противников. Но все же будто надломился некий глубинный стержень, в словах и жестах правоведа чувствовались сила и уверенность, но вымученные, как нездоровая, больная энергия, гальванизирующая труп. Внезапно юрист нахмурился, будто его посетила новая и неожиданная мысль, неприятная и требующая реакции.

— Хм… — пробормотал он. — А об этом я не подумал, — впрочем, думал мэтр недолго и решительно приговорил. — Уходи.

— Ч-что? — спросила недоуменная женщина.

— Считай, я тебя увольняю. Получишь денег как за месяц службы.

— Но прием… платье?

— Платье оплачу, как договаривались. На прием сопроводишь. Засим все. Больше ты у меня не служишь. Уходи.

Она ушла, путаясь в собственных ногах, молча и не оборачиваясь. Ульпиан проводил ее взглядом, подождал, когда внизу громко стукнет засов. Затем в пару долгих глотков опустошил кувшин и постоял, держась за сердце.

— Какой прецедент пропадает, — опечалился он в никуда и сел обратно в кресло, повернув его к разогретому камину. Но даже горячие угли не могли согреть Ульпиана в эту ночь.

_________________________

Фактически Елена воспроизвела типичную “раковую” операцию XIX века и типичное же последствие.

Для понимания того, что такое настоящее семейное насилие и неравенство можно почитать, например, «Повседневные практики насилия: супружеское насилие в русских семьях XVIII века» М.Г. Муравьевой, «Социальная история». 2013. Выпуск 1 (есть в сети).

«Бабьи стоны» Якова Лудмера, «Юридический вестник» 1884 год, № 11 (увы, в сети ходят лишь отдельные цитаты, целиком текст не выкладывался).

«Жизнь "Ивана". Очерки из быта крестьян одной из черноземных губерний» Ольги Семеновой-Тян-Шанской. Крайне познавательно в плане бытоописания дореволюционной деревни.

Еще в плане интересной литературы о женской доле можно почитать «На заре жизни» Елизаветы Водовозовой, мемуары о быте мелкопоместного дворянства и о Смольном институте благородных девиц XIX века.

Глава 20

За день до приема Елена проснулась от того, что ее кто-то тронул за руку. Сон выдался тревожный, сумрачный, на него еще легло внезапное действие, и женщина спросонок едва не заколола Витору. Как всякий приличный человек Елена держала нож поблизости даже во сне, хотя и не клала его под подушку. Девчонка жалобно вскрикнула, закрываясь, и выронила пакет, похожий на бандероль с сургучной печатью.

— Чтоб тебя, — чертыхнулась Елена, откладывая нож. — Не делай так больше!

Витора еще пару мгновений жалась в комок, ожидая, не станут ли ее бить, затем выпрямилась, насколько это было возможно. Добросовестно попыталась изобразить что-то вроде реверанса и прошептала:

— Как прикажет госпожа.

Она все время говорила так тихо, что приходилось напрягать слух, никакие просьбы и даже ругань тут не помогали. А еще Витора сутулилась как горбунья. Елена осмотрела ее и не обнаружила увечий, которые обусловили бы такой изъян, скорее всего и тут сказалась чистая психология. Мудрый Насильник посоветовал не давить, а подождать, чтобы девушка привыкла заново к нормальной речи, отсутствию побоев и в целом человеческому отношению. Елена решила, что, наверное, так и в самом деле будет лучше. Но постоянно видеть рядом несчастное и согбенное существо — женщина опасалась уже за собственную психику. Хотя, надо сказать, в качестве служанки Витора себя полностью оправдывала.

Дессоль, против ожиданий, категорически приветствовала появление у спутницы личного слуги, более того, удивилась — оказывается, баронесса считала, что он и так есть, просто временно отсутствует. В рассуждениях Дессоль имелся свой резон — институт слуг в Ойкумене был крайне развит и многообразен. Фактически каждый человек, избавленный от необходимости ежедневно бороться за существование, стремился обзавестись каким-нибудь лакеем, хотя бы мальчишкой на побегушках. Это было престижно, демонстрировало уровень благосостояния, однако имелось здесь и практическое зерно. Прежде лекарка не отдавала себе в том отчета, она либо жила на чьем-то пансионе, либо странствовала, вынужденно претерпевая. Сейчас же осознала, что уход за собой без горячего водоснабжения, газовых плит и прочих стиральных машин требует больших усилий. Бедный — грязен и страдает желудочно-кишечными хворями. Поэтому, чтобы держать себя в нормальном состоянии, требовалось или много свободного времени… или слуга. И от человека, который вхож в приличный дом, допущен к телу благородной дамы, более того, заботится о ее жизни — владение хотя бы одним лакеем ожидалось по умолчанию. Так что Елена не только не поразила общественность, а скорее наоборот, привела реальность в соответствие с нормой.

Елена зевнула, вставать не хотелось. Витора так же шепотом дала отчет в событиях утра: с госпожой баронессой все хорошо, был приступ тошноты, но короткий; гонец доставил посылку из дома юриста; завтрак готов.

— Покажи руки, — вспомнила Елена.

Служанка растерялась, снова уронила поднятый, было, сверток, сморщилась так, будто вот-вот заплачет от страха.

— Покажи пальцы, — сдерживая раздражение, мягче и тише попросила хозяйка. — Глянем, помогают ли припарки.

Конечно эффект от компрессов из вяленых ягод чернабы так быстро себя проявить не мог, но Елене показалось, что суставы кажутся чуть менее опухшими и красными. Значит, следует продолжить, а также пропить курс нескольких испытанных еще на Пустошах трав для общего укрепления организма.

— Больно? — спросила лекарка, сгибая и разгибая мизинцы на больных руках.

— Нет, чудесная госпожа, — пробормотала девушка срывающимся голосом.

— Глупая, — укоризненно покачала головой Елена. — Как я смогу тебе помочь, если не знаю, действует ли лечение?

Тихий шелест ответной речи она и слушать не стала, зная, что там уверения в полнейшем благополучии, довольстве жизнью и так далее.

— Лицо.

С лицом дела обстояли куда лучше, примочки из корневых грибов хорошо рассасывали отеки и синяки. Еще пара недель и о систематических побоях напомнит лишь нос, его, к сожалению, Елена исправить не могла. К счастью хрящ деформировался не настолько, чтобы изуродовать лицо по-настоящему. А расплющенные уши скроются под отросшими волосами.

— Ладно, потом продолжим. Попробуем бинтовать пальцы, — подвела итог лекарка. — Что там?

— Это вам, — Витора подала сверток обеими руками, приседая. — Принесли…

— Ну-ну, — буркнула Елена, видя знакомую печать на сургуче престижного и дорогого цвета «зеленый папоротник».

В свертке оказалась деревянная шкатулка, простенькая, без всяких украшений, но добротно и красиво сделанная, с простым запором в виде крючка со скобой. Елена последовательно достала и положила на кровать письмо, книгу и кошелек. Письмо лаконично сообщало, что по взаимной договоренности Елена завтра будет в свите барона Лекюйе, а не с работодателем. Прочитав скупые строки, женщина глянула в потолок, хотела витиевато выругаться, но покосилась на Витору и промолчала. Лишь подумала, что, в конце концов, люди не должны соответствовать нашим представлениям о них. После женщина заглянула в мешочек и обнаружила там целых тридцать хороших серебряных монет, что порадовало. И, в конце концов, наступил черед книги, той самой, в обложке из простого нелакированного дерева с выжженными буквами. В нее была вставлена записка, сложенная вдвое, простая, без печати и подписи. Записка оказалась столь же кратка и деловита.