Двугорбый Янус
Шрифт:
Апостолов зачарованно смотрел.
– Николай Иванович! – с укоризной сказала Оленька. – Вот, как часто вы бываете дома! Вот, что вы знаете о собственной мебели! Между прочим, эта модель устарела! Просто я немного занемогла, поэтому не смогла поменять на новую.
– М-да, – протянул профессор.
– А что, «м-да», Николай Иванович? Разве отец национальной идеи не заслужил нормальных бытовых условий?
– Но откуда это?
– Из магазина-салона.
– Кредит?
– Зачем? Денег что ли нет?
– А они есть?
– Вот до чего доводит сгорание на
– Почему?
– Все научные люди не приспособлены к жизни, – вздохнула Оленька.
В дверь позвонили. Апостолов подскочил.
– Секретарь откроет, – устало зевнула супруга.
– А горничная? У нас нет горничной?
– За зарплату секретаря он должен вылизывать всю квартиру!
Апостолов всё же встретил гостей.
– Здравствуйте, Николай Иванович! – хором поздоровались медработники, держа перед собой в развернутом виде дипломы и сертификаты.
Апостолов опешил, но на документы посмотрел. Всё соответствовало действительности – никаких шуток и розыгрышей.
– А! Вот и наша больная! – воскликнула пожилая докторша, обходя вокруг кресла. Остальные двое заняли место напротив наизготовку: что подать?
Женщина в белом халате присела на краешек кресла и приступила к осмотру беременной. Апостолов с тревогой наблюдал за движениями её пальцев. Сердце академика замерло, а докторша ничего особенного не делала! Она пощупала пульс, измерила давление, приняв из рук ассистентов древнюю акушерскую трубку, поставила её на живот Оленьки, послушала и улыбнулась.
– Люблю своими ушами послушать, своими руками пощупать! Что поделаешь, старая закваска, – вздохнула она, принимая из рук ассистентов мини-аппарат. Докторша положила датчик на живот беременной: на табло «загорелись» цифры. Вначале электронные восьмёрки а затем все параметры внутриутробного состояния плода: сердцебиение, пульс, давление в маточных и плацентарных сосудах. Докторша включила какую-то кнопочку в пульте управления.
– Тукт-т-таа! Тукт-т-та-а! – огласилась комната ясным звуком сердцебиения ребёнка.
– У плода можно прослушать четыре сердечных тона, а не два как у взрослых, – говоря в сторону, поведала профессорша, обращаясь к воображаемым студентам.
– А у взрослых их уже нет? – заинтересовался профессор Апостолов.
– Есть. Только прослушать их крайне сложно, они накладываются друг на друга.
– А техника?
– Вот потому-то я и люблю слушать собственными ушами, Николай Иванович! Я уж по старинке, а техника и помехи дает, и что угодно! Да вы сами знаете, какое барахло нам шлют из-за границы! – доктор начала собирать аппарат.
Апостолов внимательно смотрел, обращая внимание на суетливость её движений. Но тон разговора: неторопливый, и размеренный – свидетельствовал об обратном! Так ничего не поняв, Апостолов переключил внимание на ассистентов, склонившихся над акушерским кейсом.
Повернувшись друг к другу лицами, они как будто отразились в зеркале: один – отображение второго.
– Братья? – удивился Апостолов. В документах он не видел двух одинаковых
фамилий.– Хуже, – широко улыбнулся один из докторов, – близнецы!
– А фамилии?
– Разные! – защёлкивая, саквояж, радостно поведал второй близнец. – Один – мамин. Другой – папин!
– Надо, же, – зачарованно протянул Апостолов.
– Всякое в жизни бывает, – согласно кивнула, женщина. – Ну, до свидания!
– Как это?
– Всё абсолютно нормально!
– Но ведь, – попытался возразить Апостолов.
– Вы сами слышали, как стучит сердце плода! – ласково сказала докторша, а в глазах её профессор прочёл: «Я же не лезу в Вашу социальную сферу родителя национальной идеи, дражайший Николай Иванович!»
– Скоро роды?
– А вы как считаете? – спросила докторша.
Ассистенты, стоявшие по обе стороны от неё, склонили головы к профессорше, и сейчас они показались очень уж симметричными. Две лошадиные морды, да и только!
– Я думал, сегодня, – неуверенно пролепетал Апостолов. – Живот болел, Оленьку дважды вырвало!
– Нет, Николай Иванович, ещё не срок! Успокойтесь, пожалуйста! Я рекомендую одну микстуру, и всё станет хорошо!
– Какую?
– Состав её сложен, но абсолютно безопасен для матери и плода! – заверила докторша, вынув из кармана шёлкового халата маленький тёмный пузырёк.
Пока профессор оглядывал флакончик, тщетно разыскивая этикетку, бригада докторов тихо и незаметно покинула квартиру.
– Это и есть твой индивидуальный доктор?
– Да! – беспечно зевнула супруга. – Я же обещала, увидитесь!
– По крайней мере, профессор, – пробурчал Апостолов.
– И почётный, и действующий член-корреспондент, то есть академик! Как и ты, впрочем.
– Я? Ах, да. – вспомнил Апостолов церемонию награждения. – А можно поинтересоваться, по какой линии она заработала эти регалии?
– По акушерской, какой ещё-то?
– Понятно, ты не знаешь, по какой, – рассуждал вслух профессор, – можно получить учёную степень на крысах, а стать профессором акушерства.
– Не-а! Никаких животных, тем более, крыс! Она магистр тибетской медицины!
– Понятно!
– Успокоился? Удовлетворился?
– Вполне. Только почему ты сразу не сказала? Что это за тайна такая? Народная, медицина, между прочим… – продолжил экскурс в историю Николай Иванович. Лекцию он читал уже в пустой комнате. Увлёкшись собственными мыслями Апостолов не заметил, как Оленька выскользнула в спальню. До её слуха долетали чрезвычайно умные, но монотонные и скучные слова, прервавшиеся внезапным вопросом:
– Только вот, почему она так суетливо перебирает пальцами?
– Кто? – крикнула Оленька.
– Профессор эта!
– Какой же вы наблюдательный, Николай Иванович!
– От чего так много сарказма? – Апостолов не понимал: почему во время беременности из ласкового набожного котёночка супруга на глазах превратилась в хищную беспардонную пантеру.
– «Слона-то я и не приметил»! – процитировала жена противным голосом. – Да у неё же по три пальца на руках! Поэтому кажется, что она часто перебирает ими – промежутки широкие!