Двухгодичник. Сказки про Красную армию

Географически Ярмолинцы отстояли от областного центра километров на тридцать, и имели сношение с Хмельницким посредством автобусного сообщения. Еще километрах в пяти от п. г. т. была ж/д станция, один конец пути которой смотрел в сторону Киева, а противоположный – в Каменец-Подольский. Рядом со станцией дислоцировалась «ссыльная» дивизия. Сейчас уже не помню, то ли общевойсковая, то ли танковая (но танки там точно водились). Наша рота столовалась (то есть получала провиант) в сей дивизии. Этимология прилагательного «ссыльная» применительно к той дивизии достоверно не выяснена. По одной из версий, выдаваемой нашими прапорщиками, так ее прозвали местные же офицеры этого доблестного соединения. Заканчивает какой-нибудь офицер положенный срок тянуть где-нибудь на Новой Земле или ЗабКВО, и ему предлагают следующие места службы, про которые он, естественно, предполагает, что они будут однозначно лучше. Бо хуже уже быть ну просто не может. И вот предлагают ему Украину, житницу, так сказать, и цивилизацию, имея в виду окрестности ж/д станции нашего п. г. т. Офицер этот рад радешенек, а когда добирается, то оказывается, что вся цивилизация – это пивной ларек на станции, а до ближайшего города тридцать верст киселя хлебать. Да еще во всей округе местному населению тридцать рублей гробовых платят в качестве компенсации за осадки из чернобыльского облачка. Военным, правда, этот тридцатник не перепадал, им же по штату облучаться положено. Ладно, хватит про ссыльную дивизию, будут еще про нее картинки.

Советское государство любило свою Рабоче-крестьянскую (простите, совейскую) армию. Я, как лейтенант, получал денежного довольствия целых двести пятьдесят рублей, а выпускник института мог рассчитывать максимум на сто двадцать – сто шестьдесят деревянных на первом своем месте работы. Питание и шмотки тоже входили в список забот нашего несуществующего теперь государства о своих защитниках: офицерах и прапорщиках. Точной периодичности посещения нашей роты автолавкой я не помню, но, кажется, раз в неделю была продуктовая автолавка, привозящая все необходимое от мяса и масла до сыра и колбасы. Конечно, кавьяра и фуагры там не водилось, но когда в нашем магазине на прилавке пылились только пирамиды консервов «Мясо нутрии», автолавка была признаком принадлежности к другому миру. Промтоварная автолавка отмечалась у нас, по-моему, раз в месяц. Помню, в один из таких заездов на втором году моей службы я справил своей жене две пары австрийских сапог по сто двадцать руб. каждая. Значит, денежки у меня тогда водились (где же они теперь?). Ведь ежели сто двадцать помножить на два, то получается двести сорок, а коли их вычесть из двухсот пятидесяти (моей зарплаты), то получится десять рубчиков на весь оставшийся месяц. Единственное, что не удалось решить СССР, даже в отношении любимой своей армии, так это квартирный вопрос.

Проклятый квартирный вопрос – скольким людям (и не только москвичам) он жизнь испортил. Офицеры не были выше этой проблемы. И это была не только частная проблема двухгодичника, который непонятно кому и нужен-то. Мой командир тоже мыкался и по съемным квартирам и жил в бесхозном заброшенном доме, который потом передал мне по наследству (пока реальная его хозяйка не появилась). Ну ладно, давайте про себя, любимого, расскажем.

Приехав в п. г. т., я сначала остановился в гостинице, и хоть номер был не single, приходилось мне платить за оный что-то от двух до трех своих кровных рубликов в сутки. Оплата жилья на постоянном месте дислокации в обязанности Министерства обороны не входила. Даже горничная в гостинице посоветовала мне хату искать. Второе пристанище с помощью вездесущего старшины нашлось достаточно быстро. Но как нашлось, так и потерялось. Тамошняя хозяйка пыталась кормить меня как на убой и очень огорчалась, когда я, с трудом съев половину очень вместительной тарелки действительно восхитительного борща, ко второму уже и притронуться не мог. Это так опечаливало мою квартиродательницу, что, некоторое время повсхлипывав: «Ну что же дитына така – и не исты ничого», – она таки и отказала мне в своем временном пристанище. Может, она ждала еще каких-то форм оплаты, кроме денег, но официальная ее версия была, что мне якобы ее стряпня не нравится, хотя я и неоднократно уверял ее в обратном. Потом была опять гостиница. Затем я договорился с командиром, что буду жить в канцелярии роты, – там койка солдатская стояла. Далее, когда командир съехал из заброшенного дома, то передал мне ключи от него. Помню, как-то, вернувшись с ночного дежурства, я обнаружил на подушке огроменный кусок штукатурки, упавшей, видимо, в мое отсутствие, убить этот шматок, может быть, и не убил бы, но дураком легко бы сделал (хотя некоторые и так меня таковым считали, раз уж я в армию пошел служить). После заброшенного дома были еще две хозяйки. А там, слава богу, и два года долга Родине закончились.

Ну что ж, основное место действия как-то описано, декорации худо-бедненько расставлены. Остальное по – месту и в рабочем порядке.

Патрули

Память за два года службы сохранила три эпизода, когда мои пути пересекались с патрулями. Первая встреча с военными блюстителями порядка произошла на территории военного городка «ссыльной» дивизии. Прямо на крылечке хаты Петровича. Ему в этом городке выделили квартиру в двухэтажном домике (у нас в Подлипках такие халупы «финскими» назывались). Квартирка была с печным отоплением и титаном вместо горячей воды. Вот именно этот титан и послужил поводом для тогдашнего посещения обители Петровича.

В то время в нашем п. г. т. остановили на длительный ремонт общественную баню. Ну мне, с моей водобоязнью, это была невелика потеря. Но все-таки изредка-то надо было мыться, бо не вся грязь, высохнув, отваливалась. Солдатиков, по договоренности с директором кирпичного заводика, мыли в душе оного. Я тоже иногда там отмечался, но такой тимбилдинг меня как-то не очень вдохновлял. И когда Петрович пригласил меня к нему помыться – я не шибко долго раздумывал. Помылись, откушали с самогончиком, и я вышел покурить на его крылечко. Дело было летом. К Петровичу я пошел в форме и по сему на крылечке стоял, имея внешний вид, отличающийся от картинок в уставах, а именно: в тапочках на босу ногу, в гимнастерке, застегнутой только на пузе, и с галстуком, зацепленным за погон, разумеется, без фуражки. А тут мимо дома Петровича решил прошествовать местный патруль из этой «ссыльной» дивизии. Патруль вроде был солдатский, бо возглавлял его капитан, и еще пара солдат сзади плелись. Да ссыльные к нам вообще не цеплялись. Определялось, кто есть кто, очень просто – у нас петлицы были черные, а у них красные. Ну вот, идет этот патруль. Капитан дипломатично в другую сторону отвернулся (не думаю, что ему мой вид был омерзителен), а вот солдатики его решили выпендриться. Проходя мимо, усмехнулись и отдали мне честь, уж не знаю, что мне больше не понравилось: усмешка или честь, но меня реально переклинило. Я как заору: «Капитан!!! Почему ваши солдаты устава не знают? За сколько шагов надо на строевой шаг перейти при отдании чести? Товарищи солдаты, вернитесь и отдайте честь по уставу». Капитан обернулся и посмотрел на меня с какой-то грустью в глазах. Наверное подумал: «Ну его на фиг, лейтенантишку этого. Сам ведь не лучше бывал», – и поэтому решил со мной не связываться. А солдаты вернулись, за пять шагов перешли на строевой шаг и отдали мне честь по уставу, уже не улыбаясь.

Второй патруль, который до меня причепался, был офицерским в славном городе Хмельницком. Это был майор и двое, кажется, курсантиков. Я отдал им честь, а майор в ответ выдал: «Товарищ лейтенант, почему курите на ходу?» Я за словом в карман не полез: «Товарищ майор, я устав тоже читал. Там сказано, что военнослужащий должен воздерживаться от курения и еды на ходу. Я воздерживался сколько мог, больше не могу». Видать, у майора было хорошее настроение, потому что он улыбнулся и махнул мне рукой: дескать, иди дальше и кури пока, лейтенант.

Третья встреча с патрулем была самая короткая и неприятная для меня. Только я сошел с поезда на платформу Киевского вокзала, прибыв в законный отпуск, так сразу же на этой платформе нарисовался патруль. Эти шаркуны паркетные завели меня в нерабочий вестибюль метро Киевская, отобрали отпускной билет и отправили стричься. Видите ли, для Ярмолинец у меня прическа была нормальной, а для Москвы ненормальной. Постригшись, я опять нашел этих козлов, которые мне еще в билет отпускной написали, что я имел неопрятный внешний вид. Мне, собственно, на эту надпись было хрен ложить, а для кадровых офицеров таковое оченно не приветствовалось.

Старший машины

В армии есть такая, тоже не иначе как почетная, обязанность: старший машины. Есть у нее, наверное, какие-то пересечения по функционалу с гражданским экспедитором. Старшим машины может быть исключительно офицер или прапорщик. Основное предназначение «старшего машины», как я понимаю, чтобы солдат не заехал куда-нибудь не туда, не слил бензин, не взял халтурку или, того хуже, не выдал тайны тайной, как мальчиш-плохиш.

Так как мы пополняли свои запасы продовольствия в ссыльной дивизии достаточно часто, то и я периодически назначался на эту почетную обязанность: старшего машины за продуктами. В ссыльной дивизии, казалось, пили больше, чем у нас (ну ведь всегда кажется, что другие трудятся меньше, чем ты). Сразу после первого развода офицеры и прапорщики ссыльной дивизии, не занятые в нарядах, стройными рядами во главе со своим комдивом шли на станцию пить пиво. А потом менее стройными рядами возвращались в часть ко второму разводу. И вот я, едучи старшим машины, застал такую разрозненную колонну, бредущую по обочине восвояси. Зрелище достаточно печальное, чем-то сродни картине «Бурлаки на Волге», только лямка армейской службы скрыта от невнимательных глаз. Из колонны выделялись майор и подполковник, которые брели, поддерживая друг друга плечами под не слишком острым углом. Услышав шум машины, майор, не оборачиваясь, поднял руку. Солдатик-водитель вопросительно на меня посмотрел. Я кивнул, типа, притормози. Поравнявшись со сладкой парочкой, мы остановились. Я открыл дверцу и наклонился в сторону старших офицеров. Майор посмотрел на меня и, пытаясь четко выговаривать слова, выдал: «Лейтенант, я за себя не прошу, но ты посмотри на подполковника». Я в ответ: «Товарищ майор, это же ГАЗ-66. В нем в кабине только два места. Могу только в кузов посадить». Майор согласился. Мы с трудом запихнули подполковника в кузов, майор залез сам, и наша машина двинулась дальше выполнять боевую задачу.

Опять старшим машины, и опять за продуктами в ссыльную дивизию. На повороте к прод-складам нас тормозит солдатик-регулировщик с красным флажком. Рядом стоит седенький полковник. Вылезаю из машины, вижу: идет солдатский кросс, и нам надобно ждать, пока все солдатики пробегут, повернув за регулировщика. Основная масса пробежала, вдали плетется, хромая, одинокий солдатик. Так и видится подобная картинка из «Максима Перепелицы». Полковник, подбадривая отстающего, кричит: «Ну давай, сынок. Давай, финиш уже близко». Наконец солдатик дохрамывает до поворота и отчетливо в сторону полковника выдает: «Да пошел ты на х…, козел..» Немая сцена.

Следующая картинка уже без моего активного участия. Иду по штабу своего корпуса, наверное, приехал на сдачу экзаменов по допуску к несению боевых дежурств (сдавали их раз в полгода). Рядом, навстречу друг другу, пробегают полковник и старлей. Полковник, приостанавливаясь, спрашивает младшего по званию: «Товарищ старший лейтенант, не желаете съездить старшим машины за бельем?» Старлей, не останавливаясь, только повернув голову в сторону полковника, отвечает: «Не желаю». Может, он блатной какой или у них какие-то особливые отношения (я ни одного из них не знаю), но картинка для армии той поры не шибко распространенная.

Как танк с самолетом столкнулся

Каждый будний день в роте начинался с развода, который заканчивался командами: «Рота, ра-а-а-а-вняйсь! Смирна-а-а!.. На охрану воздушной границы нашей Родины – Союза Советских Социалистических Республик заступить. Во-о-ольно!.. Боевой расчет, напра-а-а-а-аво! На боевое дежурство шаго-о-о-ом… марш!..» После этого сменяющийся радист обычно ставил пластинку с гимном СССР, и боевой расчет, состоящий из трех человек во главе с оперативным, пытался выбить пыль из плаца под шипящие звуки гимна. Но не всем выпадала такая почетная обязанность – быть оперативным дежурным и держать воздушную границу на замке. Чтобы заслужить такое высокое звание, надо было сдать экзамен на допуск к несению боевых дежурств.