Двуликий бог. Книга 2

Разве мог Нарви выстоять в этой бесчестной схватке? Он боролся за жизнь до конца, но не посмел причинить зло брату, пусть даже от него осталось одно воспоминание. Настигнув обессиленного аса, колдовской оборотень разорвал моего старшего сына на части. Он разорвал его… На моих глазах… Глазах матери… И отца… Асы кричали и топали, трясли оружием, и поднявшийся звон оглушил меня, вырвал из реальности. Когда с Нарви было кончено, боги сомкнули круг, сломили и зверя. Они уничтожили их! Стравили и погубили моих любимых сыновей, мою кровь, моё продолжение! На какое-то время я впала в яростное беспамятство. Взор застили сплошь алые пятна. Кровь, как много крови… Разорванная плоть и внутренности, вывалившиеся на землю… В порыве безумного отчаяния и исступления я кричала и бросалась на обидчиков, хотя была беспомощна и безоружна, как мои сыновья. Наконец, Тюр схватил меня, подкравшись со спины, и прижал к груди, лишив всякой возможности двигаться. Я не сдавалась: извивалась и рвалась, била сильного аса ногами и кричала-кричала-кричала, срывая голос до хрипоты.

— Нет! — прорвался в моё сознание знакомый до боли голос, полный неуправляемого бешенства, дрожащий от неудержимой лютой ненависти. Замерев и на миг перестав сопротивляться, я взглянула в распахнутые глаза обманутого отца. Они сверкали так, что, казалось, могли метать молнии, и в расширившемся от возбуждения чёрном зрачке собирались отголоски пламени, постепенно вырождавшегося из красно-оранжевого в изумрудное. — Один! У нас был уговор! — хриплым голосом кричал двуликий бог, и в облике его происходили пугающие изменения: и без того острые черты лица заострились ещё сильнее, выразительные губы скривились от ярости, а глаза подёрнулись колдовским зелёным огнём, которого я так боялась. — Слышишь, клятвопреступник! У нас был уговор! — всё вокруг загорелось алым пламенем, и в лицо ударило жаром. Вспыхнула сухая трава, объяло огнём деревья и кустарники, и кольцо предателей само оказалось в окружении.

— Ты уверил всех нас и не раз, что уговоры ничего не значат для бога лжи и обмана, — ледяной уничижительный тон Всеотца вернул меня в реальность. Злость влилась в жилы, и я с новыми силами рванулась из объятия бога войны. — Что же так кричать?.. Мирись с последствиями! Смерть рождает смерть. Твоим отпрыскам и твоей проклятой крови не место на земле, — Локи не ответил. Он дышал глубоко и часто, словно задыхался, волосы и глаза его пылали, а под кожей проступала знакомым калёным золотом каждая крошечная жилка. Узкие губы перекосило, и бог огня издал то ли рык, то ли вой, и окружавшее нас пламя взвилось до небес, перекинулось на асов и ванов. Послышались отчаянные стоны и вопли, боги заметались из стороны в сторону. Поднялась страшная суматоха. Не утратив хладнокровия, Один подал знак старшему сыну.

Тор-громовержец вскинул Мьёлльнир над головой, и земля задрожала. Небеса раскололись, раздался страшный раскат грома, и могучая ледяная молния ударила в молот, заполнив его своей мощью. Рыжебородый ас замахнулся и со всей силы ударил Локи в грудь. Я закричала голосом, которого не узнавала, сорванным до самой глубины груди. Тело бога обмана сотрясло силой молнии. Несколько страшных долгих минут, любимый мной ас бился в судорогах, брошенный на землю, затем затих лицом вниз. Пламя ослабло, исчезло, и обожжённым асам наконец удалось потушить свои волосы и одежды. Лес и сухая трава продолжали гореть. Я не знала, жив ли лукавый ас или нет, а потому окончательно лишилась рассудка.

— Один, ты слышишь меня, проклятый бог?! — кричала из последних сил, сама не слыша своего голоса, оглохнув от воплей отчаяния и боли. — Где ты, клятвопреступник и братоубийца?! Где ты, я хочу взглянуть в твои глаза! Я — твоя плоть и кровь, твоя последовательница и дочь твоего любимца — взываю к тебе! Покажись! — отец ратей молча вышел из-за спин своих соратников, остановился в паре шагов, глядя как на неразумное дитя, затеявшее крик на пустом месте. Однако я и не думала униматься. — И ты ещё смеешь стоять передо мной?.. Ты — жестокий лживый бог! Чем ты искупишь эту вину?! Чем смоешь убийство названного брата и пренебрежение к клятве, скреплённой кровью?.. — лишившись всякой воли, понизила тон, посмотрела прямо в его лицо, расплывающееся и исчезающее от набегавших горьких слёз. — Ты даже сыновей моих не пощадил! В чём их вина, чем они перед тобой виноваты?! В любви и верности отцу их проступок?.. Кто ты такой, чтобы судить о проклятой крови?.. Ты, вероломный нидинг! Трус, творящий зло чужими руками! Как ты смеешь смотреть мне в глаза?..

— Ты не в себе, Сигюн, не понимаешь, что говоришь, — смягчившимся тоном отвечал он, точно мои слова ничуть не задевали его деланного достоинства. Руки праотца коснулись моего грязного, обожжённого, заплаканного лица, отчего всю меня передёрнуло. Я вырвала подбородок из ненавистных пальцев и как могла отвернулась, не скрывая своего гнева и презрения. — Уведите её. Верните в Асгард и заприте в чертоге. Пусть придёт в себя и одумается. Берегите её, в ней течёт кровь Бальдра.

— Я никогда не одумаюсь, Один, владыка проклятых земель! — снова закричала я, упираясь Тюру. Отец асов неожиданно обернулся и остановил сына. — Ты верно расслышал! Я никогда не одумаюсь теперь, когда ты погубил всех, кого я любила! Я проклинаю тебя, Один-Всеотец! Я проклинаю тебя и всех твоих сынов до последнего колена! Вы все сгорите в огне, уйдёте в муках! Дети Локи отомстят за отца, и пошли мне провидение возможность насладиться этим зрелищем! Вы можете убить Локи, убить наших сыновей, но за ним придут другие! Огонь Сурта выжжет ваш дрянной падший мир! И надеюсь, судьба позволит мне дожить до того дня… — Один переменился в лице. Злость исказила его до неузнаваемости, и в следующую минуту он ударил меня по лицу. Не раскрытой ладонью, как мог позволить себе бог огня в минуту особой ярости. Кулаком. Голова раскололась от того удара — настоящего мужского удара, подлого и безудержного. Ощущая, как горячая вязкая жидкость стекает по горящему от боли лицу, я бессильно обвисла во власти бога войны.

Глава 34

Когда Один пришёл ко мне снова, рана на лице успела затянуться. Если бы только все раны затягивались так же быстро… Я не снимала траур и позабыла, как улыбаться. Мои родители погибли, а любимый супруг и сыновья были зверски убиты. Судьба ничего не оставила мне, всё отобрала! Не пощадила, не сжалилась, не простила. Чем, чем я заслужила подобный исход? Пережить и потерять всех, кого я так сильно любила, одного за другим! Мысли о том, чтобы свести счёты с жизнью, посещали меня всё чаще, становились навязчивыми. А я… и правда не находила причины жить дальше. Моё жалкое никчёмное существование утратило смысл. Мне больше не о ком было заботиться, не за что бороться. От меня и самой уже ничего не осталось. Но провидению этого оказалось недостаточно! Словно измываясь надо мной, оно заставляло меня жить с невыносимой болью и скорбью, воплотившись в воле Всеотца.

Несмотря на все сказанные страшные слова и брошенные проклятия, Один не позволил мне умереть. Вернул в золотой чертог, ставший злой насмешкой, чудовищным напоминанием, и приставил своих личных слуг, следивших за каждым моим шагом. Я не понимала, отчего отец ратей так дорожил моей кровью, ведь оставался ещё Форсети — наследник, спокойный, сдержанный и покорный. Пристальное внимание праотца ко мне в обход старшего брата наводило на пугающие мысли. Я как могла отгоняла их, выдворяла из своей головы, однако сердце тревожно замирало. После всего пережитого я не верила, что судьба хоть раз улыбнётся мне, что оставит хоть крошечный лучик надежды, чтобы не сойти с ума от горя. И я не готова была узнать ужасающую правду. Новую потерю я бы точно не сумела пережить.

Когда владыка богов и людей вошёл в мои покои, я сидела в кресле у очага, бездумным и пустым взором уставившись в огонь. Жаркие языки пламени стали моим последним утешением, напоминанием о любимых асах. Я не поднялась со своего места, не удостоила повелителя асов и взглядом. Я ненавидела его со всей силой, на которую была способна моя измученная душа, и не желала видеть суровое лицо, слышать сухой голос. Голос убийцы и лжеца. Голос подлеца, погубившего своего названного брата и двух невинных молодых наследников. К несчастью, моего мнения никто не спрашивал. Двое слуг Одина схватили меня под руки и вынудили подняться, приблизиться к собеседнику. Стиснув зубы, я упорно избегала грозного взора.

— Ты презираешь меня, дочь Бальдра, — без приветствий начал старший среди богов. Голос Всеотца остался старческим и чуть скрипучим, но больше не было в нём былого тепла и любви, как не осталось их и во мне. Захлебнувшись отвращением, я искривила губы. — А сама слепа, не видишь истины. Локи заслужил свою судьбу. Знай же, что именно он вложил в руку Хёда стрелу из омелы, которая единственная могла убить твоего отца. Совпадение ли это? А после, приняв облик старухи Тёкк, бог обмана отказался оплакивать всеми любимого аса, чтобы позволить Хель оставить его в своих владениях. И это могло быть ему прощено, если бы не страшные слова, каким он дал волю на пиру у Эгира, потешаясь над роковой судьбой богов в час Рагнарёка, воспевая торжество Сурта…

— Не смей произносить имени господина, — прошипела я не хуже ядовитой змеи, вся сжавшись и напрягшись, точно готовясь к смертоносному прыжку, последнему удару. — Убийца, оправдывающий убийцу… Неужели ты думаешь, что я поверю твоим словам после того, как ты на глазах безутешной матери жестоко погубил её сыновей?.. Ты растерзал их, и моё сердце окаменело. Ты отнял у меня мужа, и тем самым вырвал его из груди. Ты, обрёкший меня на этот брак, предрекавший счастье! Что пошло не так, Один-Всеотец? Я полюбила? Приняла сторону Локи? Отказалась подчиниться? За что ты так беспощадно казнил меня?.. — древний бог сжал губы, но ничего не ответил. Мне показалось, что стареющее лицо побледнело, а мудрое око потускнело, утратило ясность. Передо мной стоял не грозный владыка, а угасающий смертный, тщетно пытавшийся претить смене времён. — Молчишь? И верно. Сотворённому тобой нет оправдания! Не унижайся до такой мерзкой лжи. Не смей порочить мой слух и память о повелителе. Знай, что я не отказываюсь от своих слов: я проклинаю тебя и весь твой род! Я буду проклинать тебя до последнего вздоха и умру с проклятием на остывающих губах.