Двуногое всесилие

И, знаете? Я полагал, что про банки — это миф.

Нифига!

Последним этапом моего нехитрого, в общем-то, плана, было вживание в питерскую реальность, что сделать было проще, чем высморкаться, особенно, когда время на часах показывает три часа ночи. Добираемся до Невского, ищем компанию бухой молодежи, похожей одновременно на бомжей, неформалов и говнарей, молча (!) прибиваемся к ней, не менее молча пьем гостеприимно протянутый алкоголь. Короткий, но широкий жест красненькой двадцатипятирублевой купюрой после озвученного сакраментального вопроса «нам надо согреться» — делает тебя в компании своим по самые ноздри. За очки пытается спросить только низенькая датая студенточка в больших очках и с не менее большими прыщами, но я просто делаю вид, что её нетрезвые вопросы откуда-то от пояса до меня не доносятся.

Полтора часа гульбы, и я вместе с этой студенточкой тащу отключившегося художника в его мастерскую, причем, предварительно уже получив от него разрешение «зависнуть». Дальше легкая проза жизни в виде сопящего у себя на продавленном диване хозяина хаты и обиженно уснувшей на раскладушке девочке, которой холодный и загадочный верзила отказал в интиме, любви и ласке. Еще бы. Что мне с этим хомячком делать? И куда? И, самое главное, где? Раскладушка моих килограммов бы не пережила, а пол в мастерской мыли революционные матросы, причем плохо.

Поздним утром я окончательно купил сердце хозяина хаты тем, что накупил продуктов и даже немного пива. Виталик, так звали художника, во всю цыплячью грудь орал, что я ему теперь дороже брата и вот сейчас, как только он немного придёт в себя, то обязательно позвонит своим друзьям, чтобы они принесли сюда нормальную кровать. Похлопав его по плечу, я сообщил, что лучше матрас, да и то, мне только на пару-тройку ночей, а там найду себе что-нибудь. Искать так-то не собирался, мне важен был сам Виталик и его гости на случай, если понадобятся свидетели. Ну… и кое-что еще.

Теперь, получив кое-какую базу в Северной Пальмире, я приступил к решению основной задачи, которую сам себе тут и нарезал. Я хотел выйти на того, у кого нет никакого стимула действовать мне во зло, но при этом есть ресурсы и информация.

Мне нужен был Валиаччи.

А что нужно для поиска совершенно неуловимого лидера «Стигмы», ушедшего в глубокое подполье? Питер, легализация, Виталик и немножечко… цинизма. Ну, или скажем иначе? Памяти из другого мира?

Я прекрасно знал, что замечательные люди, проживающие в Литовской и Латвийской ССР, как и в прекрасной Польской Народной Республике, бывшей якобы союзником, всегда отличались двумя вещами — ориентацией на Запад и большой обидой на окружающий мир, которому предложить им было хер да маленько, а вот потребовать (не попросить!) желалось куда больше. И соответственно, именно в этих трех государственных образованиях идеи «Чистоты» нашли наибольший отклик. Какое-никакое эхо этих идей, да еще и в Питере? Обязательно будет. Так что я приготовился клевать по зернышку, пока не доклююсь до нужного.

Только вот разные неформалы и прочие сатанисты у нас в Советском Союзе существа пугливые и осторожные, поэтому придётся провести кое-какую начальную подготовку с Виталиком и его знакомыми, заваливающимися к художнику с дивной регулярностью.

Тем же вечером, после прогулки на несколько часов, я пришёл назад к Виталику, выложив три пакета еды и выдохнув кубометра два жуткого перегара. Добыв из одного пакета бутылку кагора и поллитру, я принялся делать из них коктейли, мрачно курить и смотреть на Питер. Художник, натура тонко чувствующая, молча писал картину на холсте, изредка шмыгая носом в знак поддержки. Или может быть потому, что из пакетов пахло жареной курой-гриль.

— Виталик, — пьяно и серьезно спросил я, — Ты за сколько мой портрет напишешь?

— За деньги, — тут же отреагировал раб искусства.

— Ну конечно, за деньги, — вяло возмутился я, — А по времени?

— Гм… — золотой телец всё-таки смог сделать то, чего не сделала кура — оторвал творца от работы, — Ну, сегодня для Ельцовских заканчиваю, а значит, завтра пью, послезавтра пью, послепослезавтра у Маришки Агалиной день рождения, так что в воскресенье начнем, и, думаю…

— А если побыстрее? — сделал я голос совсем замогильным и грустным, одновременно показывая творцу худенькую пачку фиолетовых денежек.

Виталик сделал то, что я от него и добивался — он насторожился. Деньги-то для него что? Возможность весело попьянствовать, немного пожрать, отдать долги — да и всё. А вот когда твой постоялец внезапно начинает спрашивать странное… тут хороший товарищ задаст себе вопрос. А потом тебе.

— Вить… — художник подошёл к подоконнику, — У тебя что, случилось чего?

— Да… — брезгливо кинув деньги на свободное место, я вновь всосал стакан дикой бурды, при виде которой у Виталика дернулся глаз, — Нормально всё…

— Не, что-то это не нормально. Ну-ка давай-ка мы с тобой… покушаем. А ты мне может чего и расскажешь…

Мысленно поздравив себя с удачной подсечкой, я приготовился вдохновенно врать питерскому художнику сложную и трагичную историю простого саратовского парня, поклонника рока и выездов на природу, который, как-то раз вернувшись домой, увидел любимую невесту в жарких, потных и вонючих объятиях какого-то стакомовского неосапианта. А затем, получив от него в морду и испытав всяческое унижение, решил начать жизнь с нового листа в Питере. Но вот, не отпускает.

Шитая даже самыми белыми нитками история всё равно будет покупаться до тех пор, пока слышащие её уши соединены с жаждущими драмы сердцами.

Глава 14

Руки вместе, ноги врозь!

— Вить, а расскажи про Саратов? Как вы там?

— Мне рассказывать или собираться?

— Ну рот-то у тебя свободен!

— Я зубы собираюсь чистить…

— Ну как почистишь!

— Эх…

Как там говорят? Когда перед вами закрывается одна дверь, то где-то открывается другая? Ну тут слегка наоборот — стоило заткнуть одну дырочку, как из второй полилось сплошным потоком, не собирающимся останавливаться. Придётся мне это пока потерпеть…

О чем это я? Ну, скажем так, хомячок нашёл своё счастье… по самые гланды. Хорошо, что шутка про открывающиеся двери сработала только насчет рта и только один раз, иначе бы меня ждали б слишком уж питерские впечатления, но последнего удалось избежать. Нина Лешина, та самая студенточка, и оказалась одновременно средством исцеления моего разбитого саратовского сердца, а также и Вергилием в мир питерского андеграунда. Будущим. Вот щас рожу умою, зубы почищу, про Саратов ей расскажу — и пойдем.

И, да. Насчет «хомячка» я шучу. Мои брюнетки, Вероника и Янлинь, вот они да, воплощение хрупкости и миниатюрности, но при этом у них подтянутые фигурки в тонусе, из-за чего они выглядят гармонично. А вот у товарища Нины плечи узенькие и впалые, бедра широкие, очки массивные, длинная шерстяная юбка скрадывает фигуру (а кому ты ноги покажешь, полторашечка? Таксе?) — хомячок и есть. Подслеповатый. Но, как оказалось — очень и очень информированный.

…не заткнешь.

Впрочем, не жалуюсь. Главное, что обошлось с демонстрацией моей прекрасной рожи лица. Виталик её почти не видел из-за того, что я либо носил очки, либо специально маячил у него в боковом зрении, когда тот работал, ну а с Хомячком (вот приклеилось-то!) мы свои очочки возложили в изголовье брачного ложа, так что она и до этого момента ничего особо-то и не видела из-за перепада высоты, и после — по причине своей отчаянной близорукости. Ну а после секса шансы именно на негативное отношение с моей экспатией довольно низки. Впрочем, продолжения банкета у Нинки не планируется, она уже ведет меня туда, куда надо.