Дядя Сайлас. В зеркале отуманенном

Этот весьма учтивый джентльмен, робкий, явно склонный к чтению и к философствованию, который, пребывая в нашем кругу, все же казался здесь до некоторой степени инородным телом, — этот человек, хранивший, как я начал подозревать, перипетии своего существования в строжайшей тайне не только от света, но и от своих ближайших друзей, — осторожно взвешивал в уме некоторые идеи, имевшие касательство ко мне.

Незаметно для него я проник в его мысли и теперь всячески старался усыпить бдительность собеседника и не выдать случайным словом, что у меня зародились кое-какие догадки по поводу как его личных обстоятельств, так и планов, связанных с моей особой.

После нескольких минут разговора на общие темы мистер Дженнингс наконец сказал:

— Меня очень заинтересовали, доктор Гесселиус, некоторые ваши работы о метафизической медицине, как вы ее называете. Я их читал на немецком лет десять — двенадцать назад. Они переведены на английский?

— Нет, уверен, что нет, в противном случае я бы знал. Думаю, для этого потребовалось бы мое согласие.

— Около двух месяцев назад я просил здешних издателей достать мне эту книгу в оригинале, на немецком, но мне сказали, что она разошлась.

— Да, это так — она уже несколько лет как распродана. Моему авторскому тщеславию льстит, что вы не забыли мою книжечку, хотя, — прибавил я с улыбкой, — десять — двенадцать лет достаточно большой для этого срок. Остается предположить, что затрагиваемые в ней предметы являются постоянной темой ваших размышлений либо какие-то недавние события возобновили ваш к ней интерес.

Эти слова, сопровождаемые пристальным взглядом, внезапно повергли собеседника в растерянность, так что он напомнил мне глупо зардевшуюся от смущения девицу. Мистер Дженнингс уставился в пол, не зная, куда девать руки, скрестил их на груди, и на мгновение вид у него сделался не только ошеломленный, но, можно сказать, виноватый.

Я наилучшим способом помог ему преодолеть неловкость, а именно притворился, что не заметил ее, и как ни в чем не бывало продолжал:

— У меня самого, случалось, возрождался интерес к какой-либо давно оставленной теме: одна книга наводит на мысль о другой, и часто приходится сломя голову гоняться за материалами, с которыми имел дело лет двадцать назад. Но если вы по-прежнему хотите иметь у себя мою книгу, я с радостью исполню ваше желание; у меня осталось два-три экземпляра, так что почту за честь преподнести вам один из них.

— Вы чрезвычайно любезны, — ответил мистер Дженнингс, вполне овладев собой. — А я уж было отчаялся; не знаю, как вас и благодарить.

— Умоляю, ни слова более. Это, право, такая малость, что и предлагать неловко. Еще одно слово благодарности, и я в порыве самоуничижения брошу книгу в огонь.

Мистер Дженнингс рассмеялся. Он осведомился, где я остановился в Лондоне и, еще некоторое время побеседовав со мной о том о сем, удалился.

Глава II Доктор расспрашивает леди Мэри, и она отвечает

— Я в восторге от вашего викария, леди Мэри, — сказал я, как только мистер Дженнингс удалился. — Он много читал, путешествовал, думал, страдал, наконец, так что из него просто обязан был выйти великолепный собеседник.

— Так оно и есть. А самое главное — он очень хороший человек, — ответила мне хозяйка дома. — Я пользуюсь его неоценимыми советами в делах, связанных со школами и прочими моими скромными начинаниями в Долбридже, и он не жалеет усилий, хлопочет, не считаясь со временем, если может быть чем-либо полезен. Вы не представляете себе, сколько в нем доброты и до чего он умен.

— Приятно слышать, что мистер Дженнингс такой замечательный сосед. Я имел случай оценить его как собеседника и нашел, что он человек кроткий и располагающий к себе. А в придачу к тому, что сказали мне вы, я тоже, кажется, могу кое-что о нем поведать.

— Да что вы говорите!

— Во-первых, он холост.

— Да, верно. Продолжайте.

— Он писал, но теперь не пишет, забросил это занятие года, вероятно, два-три назад. Книга его была посвящена какому-то отвлеченному предмету — возможно, теологии.

— Что ж, он действительно писал книгу, не могу только припомнить о чем, но не на интересующую меня тему; так что, скорее всего, вы правы. А сейчас он в самом деле больше не пишет — верно.

— И хотя он здесь сегодня не пил ничего, кроме чашечки кофе, он питает слабость к чаю, — или, по крайней мере, питал, — и вкус у него экстравагантный.

— Да, чистая правда.

— Он пил зеленый чай, причем в больших количествах — так? — продолжал я.

— Ну и ну! Из-за этого зеленого чая у нас дело едва не доходило до ссор.

— Но сейчас он отказался от этой привычки.

— Да, полностью.

— А теперь еще кое-что. Знали вы его мать или отца?

— Обоих. Отец умер всего лишь десять лет назад. Они жили неподалеку от Долбриджа. Мы с ними были в близких отношениях, — ответила леди Мэри.

— Далее, либо матери мистера Дженнингса, либо отцу, — скорее всего, отцу — являлись призраки.

— Да вы волшебник, доктор Гесселиус.

— Волшебник или не волшебник, но я прав? — улыбнулся я.

— Без сомнения. Его отец был человек замкнутый и с причудами; он вечно досаждал моему отцу пересказом своих снов. В один прекрасный день он поведал очень необычную историю: о том, как ему встретилось привидение и они разговаривали. Этот рассказ мне особенно запомнился по той причине, что я отчаянно боялась мистера Дженнингса-старшего. Дело происходило задолго до его смерти, во времена моего детства. Мистер Дженнингс был человек молчаливый и хмурый. У него была манера появляться в гостиной в сумерки, когда я сидела там одна. В таких случаях я воображала себе, что вижу выглядывающих у него из-за спины духов.

Я улыбнулся и кивнул.

— Ну а теперь, когда я окончательно утвердился в роли волшебника, пришла пора пожелать вам доброй ночи.

— Но каквы все это узнали?

— По расположению планет, разумеется, как делают цыгане, — ответил я, после чего мы попрощались в самом веселом расположении духа.

На следующее утро я отослал мистеру Дженнингсу его вожделенную книжицу, приложив к ней записку. Вернувшись домой вечером, я узнал, что мистер Дженнингс наведывался сюда в мое отсутствие и оставил свою визитную карточку. Он осведомлялся, дома ли я и когда меня можно застать.