Дядюшка Дэн – по дороге на войну и обратно

Лицо Яськи скомкалось стыдом и желанием этого самого «как мужик – мужику»:

– Он сказал – верит в непорочное зачатие…

– Что ж в том плохого?

– Он потом добавил: «Вот и Яська у нас от непорочного зачатия. Посидела ученица с учителем истории на лавочке под ясенем, у речки – вот тебе и Яська».

– Да-а, однако, в прозорливости твоей маме не откажешь. Понимаю – плохо на душе у тебя, парень, от того прискорбного факта, что некому мать защитить. Я ведь тоже рос один у мамы, очень больной мамы… Всякие унижения приходилось перемалывать. Настроение иногда было…

Они оба замолчали, вспоминая и перемалывая нервом и желваком каждый своё, но уже в унисон…

– А хочешь, рецепт твоего исцеления от хандры покажу. Там у тебя под крыльцом не бочка ли?

Во дворе странный дядька разделся, неожиданно для Аглаи, обнажив угловатый, но сильный мускулистый торс. Он хотел снять и брюки, но, заметив её в окне, остановился, оставив и непрезентабельную майку, судя по виду – застиранную неоднократно впопыхах, скорее всего, прямо под краном:

– Давай, таскай холодную воду в бочку, и бегом.

Когда бочка наполнилась холодной колодезной водой, приказал:

– Лезь, поможет!

– Да ну… – Яська разочаровался.

– Лезь!

– А самому слабо?

Сэнсэй «сделал ручкой» нечто, вроде: «Спокойно, Вася» - и шандарахнулся, не снимая брюк и майки, в бочку.

Вода вытолкнула подземельным чистым ключевым холодом. Артур Карлович вылетел из бочки как ужаленный:

– А теперь ты! Что, слабо?

Яс осторожно полез в воду, постепенно погружаясь и испытывая страдания.

– Да не мучайся! – вконец обнаглевший дядька подтолкнул его плечи, и Яс свалился головой вниз. И тут же, едва не захлёбываясь водой, холодом и возмущением, появился над краем бочки. Но его мучитель опять силком засунул его под воду.

Яростный Яська вынырнул и, дерзко, в отместку схватив голову обидчика за редкие волосёнки, утопил её… Потом ещё и ещё… Обмен любезностями взаимоутопляемых продолжался, пока старший утопленник не вынырнул прямо перед лицом Яськи с нелепыми антеннами волос, всклоченными цепким захватом мальчишеских пальцев.

– Лучше б ты Гогу-Магогу так за яйца держал! – посетовал новоявленный марсианин, стараясь пригладить редкие клочки волосьев, не отличающиеся завидной густотой.

Яська хохотал, убегая по двору от этого ненормального, пока оба не шлёпнулись мокрыми задами на крыльцо. Горячие волны охватывали распалённые ледяной водой розовые тела, забывшие о недавней хандре и озлоблении на человеческую несправедливость. Было светло и чисто, будто новый лист жизни начинался с Самой Заглавной буквы.

Аглая принесла полотенце. Яська, ойкая и отбиваясь от материных рук, убежал сам вытираться. Она осталась убирать капли на мужской, ожидаемо сильной спине, на шее, вытянувшей, судя по всему, нелёгкую жизнь, и потому несколько загрубевшей от напряжений, исчерченной толстыми синими венами.

Он не двигался. А спина просыхала под полотенцем и женскими тонкими ладошками, отвечая жаром тела, разбуженным холодной водой и… хотя определение этому «и» ещё не пришло. Но горячая спина уже испаряла не воду, а тонкий запах слегка взволнованного крепкого мужского тела, вернее – кожи, не очень ровной, даже грубовато скалистой на крупных лопатках – крыльях.

Она невольно наклонилась, вдыхая запах мужской силы, и случайно коснулась упавшими кончиками волос его плеч и спины.

Он замер, не зная, как относиться к этому блаженному состоянию…

Но тут тревожно «зазвонил» внутренний будильник. До отъезда группы осталось пол часа.

Полковник вскочил, оказавшись с Аглаей лицом к лицу. Она попыталась накрыть его полотенцем от сумеречного холода. Он принял эту заботу с нежностью, переходящей в тишину ожидания чего-то…

Но рядом с яблони с глухим стуком упало яблоко, испугав и тишину, и…

– Давай лучше ещё по одной… для согрева и на дорожку.

Она кивнула с радостью женщины, понимающей и почитающей глубокие, невысказанные чувства мужчины-господина. Не того господина, что владеет только женским телом, а того – кто питает веру в опору.

Он поднял свою стопку:

– За знакомство!

Она засмеялась, озадачив его.

– А что – мы ещё не знакомы? Артур Карлович, – он искал ещё слова, которые бы чётко определили расстояние между ними в возрасте. На дедушку для её сына он чуть не дотягивал, а для неё… при нарастающей и, увы, осознанной плешивости…

– Полковник… э-э… – слова не находились.

– Аглая, или просто «товарищ женщина» – так ведь?

Дядюшка Дэн покраснел, удивляясь, что она каким-то образом прочла в его мыслях заготовленное, но не высказанное на кургане обращение.

Она смеялась его растерянности, тут же невероятно быстро перепрыгивая от беззаботности в серьёзность, и даже отчаянную, с переходом на «ты», печаль:

– Ты уходишь на войну? Ведь верно?

Он пожал плечами, промолчав.

– Тогда тебе нужен оберег. По обычаю ясов, самый сильный оберег может изготовить и преподнести только самая близкая женщина. У Вас такой нет, я вижу.

– Должно быть, в обереге что-то колдовское, – Артур Карлович скептически улыбнулся. – Какая-нибудь смесь протёртой лапки летучей мыши, замешанной на крови трёхлетнего крокодила?

– Ну-у, почти так. В конце концов, крокодилы в юбках тоже бывают. А в остальном… Не важно, – она интригующе полыхнула румянцем. – Не думаю, что рецепт его изготовления сильно воодушевит Вас. А пока прочтите надпись на донышке серебряной стопки.

Он прочёл: «Штабс-капитану Корзунову от генерала от кавалерии Кутепова за примерную доблесть во славу Отечества. Боже, храни лейб-гвардию».

– Держи её при себе, пока не выйдешь оттуда. И ещё не забудь – в конце придётся поминать погибших. Не спрашивай – я знаю. Обязательно помяни из неё. Мёртвые давно минувших дней в том нуждаются, поверь мне. Просто поверь и не спрашивай ни о чём.

– Я не могу. Старинное, дорогое, наверное, фамильное серебро.

– Когда в ней у тебя не будет надобности – она сама вернётся ко мне, – Аглая странно засмеялась.

– Артур Карлович! Вот! – Яська подошёл и подал ему старые спортивные ярко-красные штаны. – Ваши-то мокрые. Застудитесь. А эти всё равно на меня большие, а на Вас не так малы будут… Научите меня драться?

– Не подлизывайся. Драться – нет. Воевать – хотел бы научить, да боюсь, ты не готов.

– Я не готов?!

– Когда научишься убирать эту дурно-ярость из глаз и из головы, тогда будешь готов. В соперничестве или в войне надо выигрывать, если хочешь – умей переиграть противника. Ярость – плохой советчик.