Дьявол по соседству

– Инструменты у меня в сарае.

– Он говорит, что они у него в сарае, - сказал Коджозян.

– Конечно, а где еще им быть?
– спросил Шоу.

Парень повел полицейских за дом, и всю дорогу они нахваливали его двор, траву и дорожку. Судя по их словам, все они были очень впечатлены. В сарае на полках висели сияющие чистотой садовые инструменты. Лопаты были отсортированы по размеру. Доннел определенно был из тех, кто считал, что все имеет свое место, и место есть для всего.

Уоррен схватил лопату, восхитившись чистым лезвием.

– Хорошо, - сказал он.
– Очень хорошо. Постараемся не пачкать ее сильно.

– Все в порядке, - пробормотал Доннел.
– Я... я, наверное, просто аккуратист.

– Ничего страшного, - сказал Шоу, вытирая с лица пот.

– Если я получу ее назад, то не буду волноваться.

Уоррен протянул лопату Коджозяну.

– Вы получите ее назад. Я прослежу за этим. Мы - копы, так что можете нам доверять. Мы - не воры, вы же понимаете?

– О, я не это имел в виду.

– Веришь этому парню, Коджозян?
– спросил Шоу.
– Он думает, что ты - вор. Думает, что ты не вернешь ему лопату. Как тебе такое нравится?

Здоровяк ощетинился.

– Мне совсем это не нравится.

Доннел смотрел на них, думая, что они шутят, но лица у всех были каменные. Они не видели ничего смешного в парне, который принял их за воров. На самом деле, по их мнению, не было хуже человека, который не доверяет копам. Куда катится мир?

Доннел лишь покачал головой, почувствовав в этих троих то, что ему совсем не понравилось. Что-то дикое и страшное.

– Послушайте, офицеры, я ничего не имел в виду. Совсем ничего.

Трое мужчин окружили его, будто не хотели, чтобы он убежал. И Доннеел почувствовал это. Лица у них стали жесткими, глаза блестели, как базальт. Они облизывали губы похожими на розовых червей языками. У Шоу заурчало в животе.

– Может, он хочет, чтобы мы прямо сейчас вернули ему лопату?
– произнес Уоррен.
– Вам лучше отдать ее ему.

Коджозян пожал плечами и со всей силы обрушил ее Доннелу на голову. Раздался звонкий звук удара, и Доннел упал к их ногам. Голова у него от левого уха до правой брови была рассечена, из раны хлестала кровь. Коджозян ударил его заляпанным кровью ботинком, но Доннел не шевелился. Он продолжал истекать кровью.

– Ну, что за человек?
– произнес Шоу.
– Некоторых просто невозможно убедить, понимаете, парни?

Они прекрасно все понимали.

Они взяли три лопаты, грабли и тележку, чтобы легче перемещать "жмура". Шоу и Коджозян вышли на солнечный свет.

– Эй, - позвал Уоррен.
– Вы же не собираетесь просто оставить его здесь, верно?

– А почему нет?
– поинтересовались они.

Уоррен покачал головой.

– Этот парень любит, чтобы все было аккуратно. Мы должны это уважать. Помогите мне.

Коджозян поднял тело к торчащему из стены крюку. Пока он держал Доннела, Шоу и Уоррен принялись насаживать тело на крюк. Тот с влажным хрустом вошел в череп прямо под затылком. Доннел держался хорошо.

– Так-то лучше, - сказал Уоррэн.
– Доннел оценил бы это.

– Надеюсь, что когда умру, буду выглядеть очень аккуратно, - сказал Шоу.

Коджозян стал рассматривать кровь у себя на руках. Он был буквально заворожен ею. То и дело нюхал руки. Наконец, с нескрываемой глуповатой улыбкой потер кровь указательным пальцем правой руки и принялся разрисовать себе лицо. Провел крест-накрест две линии от скул к вискам, и их пересечение пришлось как раз на центр носа.

Двое других, казалось, не обращали на это внимание.

Они просто стояли там несколько минут, любуясь своей работой. Доннел висел на стене, из левого глаза по лицу бежала кровь. Какое-то время они слушали стук ее капель, затем отправились позаботиться о мальчишке...

13

В тот день Мейси Мерчант шла домой из школы словно в тумане. Она не понимала, что случилось. Знала лишь, что испугалась. Очень сильно испугалась. Она снова и снова мысленно возвращалась к произошедшему, но встречала лишь пустоту. Абсолютную пустоту.

Это была какая-то бессмыслица.

Конечно же, она не могла противостоять ни Челси Пэрис, ни Шэннон Китти, ни кому-то еще из их наглой элитарной компании. Но раньше она никогда не пререкалась с ними. Никогда не осмеливалась. И, конечно же, никогда не нападала на кого-либо из них. Мейси вообще не помнила, что когда-то дралась. Челси и Шэннон всегда плохо к ней относились, но даже когда они толкали ее в коридорах или выбивали учебники из рук, она никогда не давала сдачи.

Ты сделала больше, чем дала сдачи, Мейси,– прозвучал жесткий голос у нее в голове. Ты атаковала. Атаковала Челси. Воткнула ей в щеку чертов карандаш.

О, боже. Боже милостивый.

Дело в том, что она отлично помнила, как сделала это.

Помнила абсолютную ненависть и отвращение, которые внезапно испытала к Челси. Будто по ней распространялся какой-то яд, пока... пока она не потеряла над собой контроль. Внутри у нее все кипело, и она принялась обзывать Челси всякими словами.

Затем схватила ее.

Ударила головой об парту.

Потом воткнула в нее карандаш.

А эта кровь... Боже, ее запах. Он вызвал у нее голод. И рот у нее наполнился слюной. А хуже всего, гораздо хуже всего было то, что он вызвал у нее возбуждение.

От одного воспоминания об этом ее затошнило.

Мистер Бенц утащил ее в кабинет, а Челси отвели к школьной медсестре. Она помнила, как мистер Шор, директор, обвинил ее в нападении. Спрашивал ее снова и снова, почему она, круглая отличница с безупречной репутацией, сделала нечто столь ужасное и жестокое. Челси отвезли в больницу. Ей потребуется наложение швов. Пока Шор продолжал распекать ее, Мейси просто сидела и слушала, а тот черный яд по-прежнему кипел у нее внутри. Она продолжала улыбаться, даже когда Шор попросил ее убрать с лица эту чертову ухмылку. Но она не могла. Будто кто-то улыбался за нее, заставлял думать и делать всякие ужасные вещи, а она была здесь просто не причем.

Пока Шор бушевал, она смотрела на его круглый живот, выпирающий из-под накрахмаленной белой рубашки. Какое месиво будет, подумала она, если кто-то вскроет его ножом.

А потом... то, что охватило ее, куда-то ушло.

Мейси расплакалась.

И это были не притворные крокодильи слезы, она расплакалась по-настоящему. Чем бы ни было это ужасное принуждение, когда оно отпустило ее, из, казалось бы, разорванных внутренностей хлынула кровь. Эта кровь была прозрачной и лилась у нее из глаз, но в ее воображении она была красной и обжигала щеки. Даже Шор смягчился, когда увидел это.