Дьявол внутри нас

Эта компания стала приходить к молодым супругам все чаще, и хотя Маджиде, не желая противоречить Омеру, не высказывала своих чувств, она с большим трудом скрывала неприязнь к друзьям мужа. Придя из консерватории, она прибирала комнату, готовила ужин и немного отдыхала. После памятного вечера у них с Омером установились прежние хорошие, дружеские отношения. Но ничего еще не было решено. Оба чувствовали, что нужно о многом поговорить, во всем разобраться. Им предстояло заново раскрыть друг перед другом свои души, словно они только что познакомились, и заново полюбить. А пока их отношения скорее напоминали перемирие, основанное на взаимном доверии.

Но долго так не могло продолжаться. Им приходилось по-прежнему таиться друг от друга, и это вновь вызывало взаимное недовольство. Маджиде, например, хотела раз и навсегда выяснить отношение Омера к приятелям. Она видела, что он не слишком привязан к ним и продолжает общаться с ними лишь по привычке, потому что не видит повода для разрыва. Но Маджиде не находила в себе решимости начать разговор первой. В тот памятный вечер, когда они ходили слушать музыку, ей захотелось уйти, потому что она не в силах была вынести глупой болтовни этих знаменитостей, к тому же сидевший рядом с ней профессор Хикмет, пьянея, наглел все больше и больше. Он то и дело наклонялся к ней, говорил невероятные пошлости, и Маджиде задыхалась от дурного запаха, который шел у него изо рта. Делая вид, что он очень пьян, профессор болтал под столом руками, явно пытаясь прикоснуться к ее ногам и погладить колени. Веки его еще больше покраснели, словно у тяжелобольного, и он плотоядно поглядывал на грудь Маджиде.

Если бы сейчас рассказать обо всем этом Омеру, он сразу бы поверил ей и отвернулся от всех своих товарищей сам. Было ясно, что после инцидента с кассиром он сам желал этого. Но ведь вместо того, чтобы решительно и спокойно порвать с этой компанией, Омер мог устроить безобразный скандал профессору - слишком нервным и рассеянным он стал. Это настораживало Маджиде. Даже если бы она была права, если бы Омер согласился с ней, он был бы недоволен тем, что ему испортили настроение. Она знала также, что Омер предпочитает не касаться неприятных вопросов, избегает конкретных решений и действий. Его приводила в трепет мысль о том, что нужно что-нибудь предпринять, все равно - плохое, или хорошее; он был склонен жить, ничего не замечая, пока наконец события не загоняли его в угол, и тогда, чтобы разом разделаться с мучительными вопросами, он поступал так, как в тот момент взбредало ему на ум.

Маджиде тоже никак не могла прийти к окончательному решению. После скандала Бедри приходил только один раз, и то вместе с Омером. Посидев всего несколько минут, он поспешно откланялся. Судя по его виду, он знал о поступке своей сестры и чувствовал себя виноватым перед Маджиде. Бедри успел только рассказать, что встретил одного своего балыкесирского приятеля, от которого узнал, что мать Маджиде очень беспокоится о ней.

–  Да, - призналась Маджиде, - я плохая дочь. Три месяца ничего не писала…

Но что она могла написать? Трудно и, пожалуй, даже невозможно объяснить матери свой поступок. Если бы ее брак был зарегистрирован, то, может быть, это было бы и проще. Она боялась также, как бы ее сестра и шурин не наделали глупостей и не обратились в полицию. Правда, род Омера, несмотря на то, что окончательно обеднел и распался, считался в Балыкесире весьма знатным и уважаемым. За честь породниться с ним Маджиде многое бы простилось.

Но тут события замелькали с такой быстротой, что жизнь Маджиде в течение одних суток приняла совсем иное направление.

XXII

Профессор Хикмет и Нихад со своей свитой пригласили Омера с супругой на вечер благотворительного общества. В тот день Омер очень устал: у него не было денег, он не обедал и прошел пешком от Такси-ма до Сиркеджи. Поэтому идти на вечер ему не хотелось. Он думал, что Маджиде тоже не захочет, и начал было отказываться, но профессор Хикмет заметил:

–  Наша Маджиде-ханым хотела посмотреть. Ребята так старались… Будет музыка, спектакль. Надо их воодушевить. Мы помогаем чем можем, а вы уж, пожалуйста, потрудитесь хотя бы прийти.

Омер заикнулся было, что у него совсем нет денег, как профессор сунул руку в карман и вытащил две лиры.

–  Что ж вы мне сразу не сказали?
– попенял он Омеру, вручая деньги.

–  Если надо, я тебе еще дам, - вмешался Нихад. Омера так и передернуло. Он подумал, что тот

предлагает ему деньги кассира, и с ненавистью посмотрел на него. Но Нихад не обратил на это никакого внимания.

–  Пойдем!
– скомандовал он.

Все они вышли из дому, сели в трамвай и доехали до квартала Шехзадебаши. Когда они проходили мимо переулка, ведущего к дому тетушки Эмине, Маджиде вдруг охватил страх, она не удержалась и оглянулась. Ни в одном из окон не было света. «Наверное, ужинают в зале», - подумала Маджиде.

Они вошли в старый особняк. В огромном разукрашенном вестибюле рядами были расставлены стулья. Драпировка из байковых одеял в конце вестибюля обозначала сцену. Вокруг было пусто.

–  Мы, наверное, рано пришли, - предположил Омер.

–  Наверное, - согласился профессор Хикмет.
– Пройдемте-ка в кабинет председателя. Там наверняка уже собрались все наши друзья. Поболтаем!

Они вошли в довольно большую комнату. Здесь действительно было полно народу. Сквозь клубы табачного дыма Маджиде разглядела человек двадцать. С большинством из них она познакомилась, когда ходила с Омером в ресторан слушать музыку. Напротив двери за большим письменным столом сидел высокий блондин средних лет с лошадиным лицом и зачесанными назад вьющимися волосами. Очевидно, он и был председателем этого общества. Пожилой круглолицый человек с узенькими глазками и редкими волосами, сидевший рядом с председателем в старомодном темно-вишневом сафьяновом кресле, произносил горячую речь, мерно рассекая рукой воздух, будто читал наставления или отдавая приказания.

Омер обернулся к Маджиде.

–  Это очень известный в прошлом человек. Занимал важные государственные посты, сейчас на пенсии. Но по-прежнему любит верховодить. Слушай внимательно, у него отлично подвешен язык.

Вновь пришедшие расселись, и оратор продолжал свою речь. Он говорил долго и обо всем. Трудно было понять, что, собственно, он пытается доказать, настолько различные темы он затрагивал. Он коснулся и ремонта стамбульских мостовых, и посещения баров турецкими студентами, обучающимися в Европе, и обеспечения крестьян тракторами, и экспорта табака в Германию. Потом завел речь о том, что назрела необходимость создать привилегированную группу людей для управления страной, но так как обычным путем это сделать трудно, то, по его словам, в каждом учебном заведении следует отобрать вожаков - представителей разных сословий, и воспитывать их по специальной программе. Для подтверждения каждой своей мысли он приводил примеры из собственной жизни и, очевидно, весьма богатого административного опыта.

Воспользовавшись паузой, которую говоривший сделал для того, чтобы перевести дыхание. Исмет Шериф, сидевший все это время с сигаретой во рту, взял слово и, дабы не подвергнуться той же участи, что и предыдущий оратор, заговорил совсем без пауз, сливая слова и фразы в один сплошной поток. Он тоже касался множества тем, но из желания пустить пыль в глаза, выражался еще более туманно, витиевато и патетично. Примеры он приводил не из своей деятельности, а из своих произведений.

Во время его речи Маджиде увидела, что в комнату вошел Бедри. Омер сделал ему знак рукой.

–  Садись с нами, - сказал он, когда Бедри приблизился.
– Наш Исмет Шериф, несмотря на постигшие его неудачи, никак не образумится и все продолжает умничать. Сейчас я его поддену!

–  Я подробно проанализировал в своих романах, - говорил тем временем «великий публицист», - какой эффект производят на психологию толпы и формирование общественного мнения эти данные, являющиеся важным фактором в прогрессе нашей социальной жизни.

–  Простите, маэстро, - удивленно спросил Омер, - разве у вас есть романы?