Дьявольщина

– Кухня, там, – кивнул он за спину девушки.

Та повернулась, и слегка покачивая бедрами, прошла в небольшое помещение освещенное луной. Ночное солнце провело по контуру ее тела»«рукой»», оставляя за собой еле видимый след, от чего мужчине показалось, что девушка одета в серебро. Непонятно почему сердце его застучало сильнее обычного. Мирослава обернулась, вопросительно подняла брови.

– Сюда?

– Да… Подожди, свет включу.

Нашарив выключатель, он нажал его. Прищурился от яркого света. Под лампой соседка, не растеряла своего очарования, скорее светильник подчеркнул то, на что Степан не обратил внимания. Как небрежно из-под халата выглядывает лямка ночной рубашки. Что ушки у нее чуть заостренны к верху и крохотные волоски на них кажутся золотыми. На руке, обхватившей пустую банку, поблескивает тонкое колечко на указательном пальце.

Ковальчук вспомнил, что Лариса тоже носит кольцо – его подарок на первую годовщину – на указательном пальце. Она любит кольца, у нее целая шкатулка, в которой сам черт ногу сломит: от простых, до драгоценных. Он частенько любил ее баловать такими подарками.

– Степа, ты уснул? – плеча коснулась мягкая ладошка.

Мужчина тряхнул головой, образ жены улетучился, уступая место большим зеленым глазам соседки.

– Задумался… Ты, кажется, соль хотела? – вспомнил он. Посмотрел на закрытые шкафы. – Она где-то здесь была, – добавил неуверенно: – наверно.

За первой дверь оказалась посуда. За второй специи и крупы. Третья… четвертая – все не то.

– Может внизу поискать, – предложила Мирослава, указывая на встроенные шкафы.

Ковальчук присел на корточки, открыл ближайшую, но и тут его ждало разочарование.

– Посудомоечная машина, – выдохнул он. Произнес, извиняясь: – Здесь Лариса командует, я только посуду мыть помогаю, да чайник готов поставить.

Девушка произнесла настороженно:

– А мы ее не разбудим? – произнесла заговорщицки. – Представляешь, что она подумает, если увидит нас?

Степан взглянул на нее снизу. Быстро отметил, что так она выглядит еще краше. Распущенные волосы были, словно огнем объяты. Полы халата слегка разошлись, обнажая край короткой ночной рубашки, из-под которой начинались стройные ноги. На округлых коленях были ямочки. Отогнав ненужные мысли, он отвернулся к столу.

– Ее нет, – помолчал, и добавил поясняя: – Поссорились мы… Соль, – протянул удивленно, рассматривая в руках бело-синюю картонную коробку, которую обнаружил на одной из полок. Поднялся, не глядя на девушку, протянул начатую пачку. – Держи. Думаю, хватит.

Та неуверенно взяла ее.

– Куда мне столько, я же не на роту солдат готовлю? – на его грудь легла ладошка. – Мне жаль, что вы поругались с Ларисой. Она прекрасная женщина.

– Ничего, бывает, – поморщился он, слегка отстранился. – Семейная жизнь не бывает безоблачной… Тебе что-то еще нужно? Сахар, дрожжи… из чего там делают пироги?

Мирослава смутилась, опустила руку.

– Нет, – показала пачку соли, – этого достаточно.

Часы пробили три часа. Луна, подмигнула из-за проходящей тучи, похоже, утром снег пойдет. Звезды исчезли с небосклона, оставляя свою царицу в гордом одиночестве. В морозном окне отражались две фигуры, стоящие друг напротив друга. Между ними витала неловкость, но они молчали, словно боясь, что слова разрушат нечто незримое.

– Мне завтра на работу надо, – хрипло произнес Степан, откашлялся.

Мирослава будто очнулась от раздумий.

– Да, да – извини. Не хотела тебя задерживать, сам понимаешь, когда нам взбредет что-то в голову, хоть вешайся. Я вот ночью пирогов захотела, – улыбнулась смущенно.

Они вышли в темный коридор. Девушка уперлась в закрытую дверь. Чтобы открыть ее, Степану пришлось обойти соседку. Однако вместо того чтобы попросить, он кончиками пальцев приобнял ее за талию и повел в сторону. Замок щелкнул, открываясь; Ковальчук потянул ручку, за дверью показался полутемный коридор. Мирослава прошла вперед, встала в проеме. Большие глаза в обрамлении длинных ресниц, взглянули на него.

– Если ты что-то захочешь, даже просто поговорить, знай, я…

Договорить она не успела. Степан схватил ее за руку, быстро притянул к себе и крепко, будто боясь потерять, поцеловал. Из расслабленных рук, высыпаясь на пол, упала пачка соли. Пустая банка стукнулась об порог и закатилась в квартиру. Мирослава обхватила Степана за шею. Придвинулась, вжимаясь в него небольшой грудью. Дверь за ее спиной неслышно захлопнулась. Темный коридор молчал, словно соучастник на допросе. В квартире негромко тикали часы, на улице раздался одинокий заунывный собачий вой, но мужчина и женщина – соседи по лестничной площадке – не слышали ничего этого. Они были погружены в происходящее, друг в друга.

Сильные руки подхватили Мирославу, пальцы впились в нежную кожу. Она не помнила, как оказалась на постели, волосы разлетелись по покрывалу, тонкий ремешок сбился, раскрывая полы халата. Горячие, настойчивые и в то же время ласковые губы, впивались в нее, заставляя сердце учащенно биться. Ей не хватало воздуха, но она готова была умереть, лишь бы он не останавливался.

Не в силах оставить Славу хоть на мгновение, Ковальчук разорвал рубашку, оторванные пуговицы раскатились по кровати. Он сдернул, ставшей ненавистной и такой тесной, одежду. Распахнутый халат девушки манил своей доступностью, шелковая ночная рубашка под ним будоражила сознание и желание. Не в силах сдержаться, он рванул ткань. Та жалобно вскрикнула и разорвалась, обнажая белоснежное тело. Луна заглянула в окно спальни, освещая хрупкое тело, которое хотелось сжать в объятиях, измять сильными пальцами, овладеть, но не грубо и быстро, а медленно и нежно, наслаждаясь каждым сантиметром, каждой его клеточкой.

Союз двух тел был нерушим: его переплетения, изгибы, формы сменяющие друг друга в любовной фантастической игре заставляли забыть, обо всем на свете. Заставляли забыть, что свет – есть. Тонкие пальцы впивались в его спину, царапали, когда девушка изгибалась, и стон вырывался из ее губ. Он, то затихал, то с новой невообразимой силой разрывал ее легкие, и она отдавалась его власти, даже не стараясь удержать.

В ложбинку шеи скатывались блестящие капельки пота, что тут же иссыхали, не вынося жара разгоряченного тела. Покрывало сползло на пол, одеяло сбилось, открывая алого цвета простыни. Она оказывалась наверху, на боку, но чаще прижатая упругим телом, которое не знало усталости. Она всем существом ощущала, как он входит в нее, то резкими, то медленными толчками. Небольшая грудь подрагивала в такт движениям; набухшие соски, торчали маленькими башенками. Порой он припадал к ним, и ее захлестывала новая волна возбуждения.

Руки и губы девушки путешествовали по его телу, будто пытаясь изучить каждую клеточку. Она впивалась острыми коготками в спину, ягодицы, бедра, заставляя то убыстрять, то замедлять темп. Ее губы коснулись его груди, он почувствовал, как она слегка укусила, и подходящая волна наслаждения смыла его мысли, чувства, эмоции, оставив лишь желание.

Ее громкий стон вырвался из груди. В следующее мгновение он изогнулся, прижимаясь к ней низом живота, и замер, затаив дыхание. Мирослава с радостью чувствовала, как тугие струи бьются внутри, заполняя ее.

Степан откатился в сторону, дыхание тяжелое, грудь вздымается, будто кто-то внутри раздувает кузнечные меха. Тело блестит от пота, он впитывается в простыни, оставляя на них мокрые пятна. Слава лежала рядом, закрыв от удовольствия глаза. Ее рука покоилась на невысокой груди, а вторая была зажата между ног. Рыжий локон прилип к щеке. В ложбинке тонкой шеи блестела капелька пота. Девушка поднялась на локте, взглянула на мужчину, нависая над ним. Прошептала:

– Спасибо, – и поцеловала в грудь.