Дьявольская альтернатива

В комнате наступило мертвое молчание.

– И я тоже, – заявил Шушкин.

Восемь против четырех, подумал Рудин, бесстрастно наблюдая за остальными. Восемь против четырех, если два этих куска дерьма перейдут на другую сторону.

– Я вас понял, товарищи, – ничем не проявляя своих эмоций, промолвил Рудин. – Содеянное никогда не станет достоянием гласности. Никогда.

Спустя десять минут заседание возобновилось в присутствии стенографисток единодушным выражением сожаления по поводу внезапной болезни товарища Иваненко. Затем внимание собравшихся сосредоточилось на только что представленных цифрах урожая пшеницы и других зерновых.

Лимузин марки «ЗИЛ» Ефрема Вишняева выскочил из Боровицких ворот в юго-западном углу Кремля и стремительно полетел через Манежную площадь. Милиционер, дежуривший на этой площади, остановил все движение, предупрежденный по рации, что из Кремля выезжает кавалькада машин членов Политбюро. Через несколько секунд длинные черные автомобили ручной сборки с бешеной скоростью промчались по улице Фрунзе мимо министерства обороны в сторону домов привилегированной публики на Кутузовском проспекте.

Рядом с Вишняевым в машине последнего сидел маршал Керенский, принявший приглашение присоединиться к своему партнеру. Перегородка между вместительным задним отделением и шофером была поднята, ни один звук не мог прорваться за нее. Занавески были задернуты, чтобы пешеходы ничего не могли рассмотреть.

– Он вот-вот падет, – брюзгливо заметил Керенский.

– Нет, – отпарировал Вишняев, – он стал на один шаг ближе к этому и намного слабее без Иваненко, но о падении пока не может быть и речи. Не следует недооценивать Максима Рудина. Он будет драться, как загнанный в тайге медведь, прежде чем его удастся скинуть, но он в конце концов падет, потому что должен пасть.

– Согласен, но у нас не так много времени, – сказал Керенский.

– Меньше, чем ты думаешь, – пробормотал Вишняев. – На прошлой неделе в Вильнюсе были продовольственные бунты. Наш друг Витаутас, голосовавший в июле за наше предложение, начинает нервничать. Он едва не перешел на другую сторону, несмотря на весьма привлекательную виллу, которую я предложил ему рядом со своей в Сочи. Теперь он вновь на нашей стороне, и вдобавок могут присоединиться Шушкин и Степанов.

– Но только в том случае, если убийцы ускользнут или правда о происшедшем будет опубликована за рубежом, – напомнил Керенский.

– Совершенно верно. Значит, это и должно произойти.

Керенский повернулся к нему, поерзав на заднем сиденье, его лицо с нездоровым румянцем приняло кирпичный оттенок под массой седых волос.

– Раскрыть правду? Всему миру? Мы не можем этого сделать, – взорвался он.

– Естественно. Круг людей, которым известна правда, слишком ограничен, а простых сплетен будет недостаточно. Их легко можно будет опровергнуть: можно будет подыскать актера, похожего на Иваненко, прорепетировать с ним и потом показать на публике. Значит, за нас это должны сделать другие. Причем абсолютно убедительно. Телохранители, которые присутствовали при убийстве в ту ночь, сейчас недоступны, – они в руках у кремлевской охраны. Остаются, следовательно, сами убийцы.

– Но мы вряд ли сможем до них добраться, – выдохнул Керенский. – КГБ сделает это прежде нас.

– Возможно, но мы обязаны попытаться, – сказал Вишняев. – Давай говорить начистоту, Николай. Теперь мы боремся уже не за власть над Советским Союзом – мы сражаемся за нашу жизнь, так же как и Рудин, и Петров. Сначала была пшеница, теперь вот Иваненко. Еще один скандал, Николай, – всего один, независимо от того, кто за него будет нести ответственность, пойми это, независимо от того, кто будет ответственен, – и Рудин свалится. Значит, должен быть еще один скандал. И мы должны побеспокоиться об этом.

Тор Ларсен, одетый в комбинезон и защитную каску, стоял на портальном кране, зависшем высоко над сухим доком в самом центре верфей Ишикаваима-Харима, и смотрел вниз на огромную массу корабля, который в один прекрасный момент станет «Фреей».

Хотя прошло уже три дня с того момента, когда он впервые увидел ее, размер корабля все равно заставлял затаить дыхание. В дни его ученичества тоннаж танкеров никогда не превышал 30 000 тонн, и только в 1956 году впервые в мире на воду было спущено судно большего водоизмещения. Для этих кораблей был выделен новый класс, а их самих стали называть супертанкерами. Когда кому-то удалось превзойти порог в 50 000 тонн, изобрели новый класс VLCC, – по первым буквам английских слов «сверхкрупный корабль для перевозки нефти». Когда в конце шестидесятых превзошли барьер в 200 000 тонн, появился класс ULCC – «ультравместительный корабль для перевозки нефти».

Как-то, когда Ларсен был в море, ему пришлось видеть прохождение мимо него одного из французских левиафанов водоизмещением 550 тысяч тонн. Команда его корабля высыпала на палубу, чтобы посмотреть на него. Сейчас же под ним лежала громада, в два раза превышавшая тот танкер. Как верно заметил Веннерстрем, мир никогда не видел и больше не увидит ничего подобного.

Корабль имел в длину 515 метров или 1689 футов, как десять городских многоквартирных домов. В ширину, от шпигата до шпигата, он имел 90 метров или 295 футов, только надпалубные сооружения возвышались на высоту пятиэтажного дома. Далеко внизу, к полу сухого дока, отходил киль размером 36 метров или 118 футов. Каждая из его шестидесяти емкостей была больше, чем расположенный поблизости кинотеатр. Глубоко в его корпусе, ниже надпалубных построек, уже были установлены четыре паровые турбины, способные вместе развивать 90 000 л.с. в полной готовности привести в действие сдвоенный винт, чьи бронзовые пропеллеры диаметром сорок футов едва можно было разглядеть, – они слабо блистали за кормой.

На всем протяжении его корпуса суетились напоминающие муравьев фигурки – это рабочие готовились уйти с корабля на некоторое время, пока док будет заполняться водой. В течение двенадцати месяцев – почти точка в точку – они резали и сваривали, крепили болтами, пилили, клепали и что только еще ни делали, собирая его корпус. Огромные модули из высокопрочной стали подвешивали при помощи подведенных портальных кранов, чтобы опустить затем точно на место, придавая кораблю его форму. Постепенно люди убирали канаты и цепи, провода и проволоку, открыв наконец полностью его бока, покрытые в двадцать слоев стойкой к коррозии краской, – корабль в нетерпении ожидал, когда же к нему подведут воду.

Наконец остались только подпорки, на которых покоился корпус. Люди, которые создали в расположенном на заливе Изе, возле Нагой, местечке Чита самый крупный в мире сухой док, никогда и не помышляли, что их творение будет использовано таким образом. Только тот сухой док и мог вместить миллионник; а теперь этот корабль, по всей видимости, будет первым и последним судном таких размеров в этом доке. Для того, чтобы посмотреть на церемонию спуска на воду, в док пришли некоторые ветераны, которые вглядывались теперь через барьеры.

Религиозная церемония заняла полчаса: синтоистский священник призвал милость богов на тех, кто построил корабль, тех, кто продолжит работать над ним и тех, кто однажды выйдет на нем в море, – чтобы у одних не было на работе никаких несчастий, а других ожидало счастливое плавание. Тор Ларсен присутствовал при этом, босой, как и все остальные: его главный инженер и старший помощник, главный управляющий владельца по кораблестроению, который присутствовал при строительстве с самого начала, и, наконец, управляющий верфи, коллега последнего. Вообще-то именно два этих человека и спроектировали, а также построили корабль.