Дьявольская карусель

Душевая комната в "спецухе" была местом без жадости, где состоялось его знакомство с нравами заведения и критической точкой, вокруг которой поверќнулась его жизнь, снова превращаясь в нож мясорубки, - там как в запечатанной комнате Синей Бороды ожидала его ловушка и момент истины о самом себе.

Он закемарил на дежурстве, сидя за столом на первом этаже, - поэтому и пропустил момент, когда они проскользнули в душевую. Вообще-то, спать было нельзя, дежурства для того и учреждались, чтобы пресекать такие передвижеќния, но, - черт попутал. Вероятно, они уже знали, что перед окончанием деќжурства и до рассвета, он сам ходит в душ. Душевая комната запиралась на ключ, а разнополые помывочные дни чередовались, чтобы не допустить случайќных контактов, но охотницы не только выследили его, но и запаслись отмычќкой.

Когда, еще слегка спросонья спустившись в полуподвал, он сунул ключ в замочную скважину, - незапертая дверь душевой неожиданно открылась и он увидел голую женщину, стоящую к нему спиной,. Разумеется, как воспитанный чеќловек, Алеша тут же прикрыл дверь. И прирос к полу. Он не мог сделать ни шагу, ноги не слушались его. И он стоял там, таращась в черный дермантин двери, на который сетчатка его глаз проецировала изображение женщины, - ее спину с глубокой ложбинкой, ее зад, ее ноги. Через несколько томительных мгновений, до него дошло, что голая женщина, - это девочка Инга Зиброва. Не это ничего не изменило, - его тело зажило своей жизнью, оно отказывалось повиноваться. В следующее мгновение в его голове пронеслась серия видений, напоминающих десяток порнофильмов, прокручиваемых одновременно и с огромной скоростью. Он распахивал дверь, он врывался. Он тихо проскальзывал внутрь. Дверь открывалась и стоя на пороге, Инга призывно улыбалась ему. Инга визќжала, стоя на четвереньках, когда он насиловал ее сзади. Он распинал ее на мокром полу, стуча коленями об кафель. Он прижимал ее к стене, тискал ее грудь, выл, кусался и его мозг переживал по оргазму в каждом кадре и в каждом нейроне. Он успел сделать ей предложение, жениться, съездить на Багамы и провести с ней тысячу и одну ночь в отелях на побережье, - почти не видя ее лица, - весь мир с его пальмами, островами и щербатым кафелем заслонила ее задница со следом от бикини и сияющими каплями воды на белоснежной коже.

В конце-концов, он обнаружил себя сидящим за столом на первом этаже и перебирающим какие-то бумажки, на которые падали капли пота с его лба. Он тяжело дышал, был насквозь мокр, как-будто переплыл океан и не поднял головы когда троица гуськом проплыла мимо него в свою комнату. Но успел увидеть последнюю, - Эвелина улыбнулась ему через плечо, глянув на него из темного проема двери, - она поймала его взгляд, она его поймала.

Разумеется, если бы кто-то рассказал ему такую историю раньше, он бы только усмехнулся. Но теперь ему было не до смеха. Он добрался до дому, завалился спать и весь день видел во сне голую Ингу, а ночью проснулся и сидя за буќтылкой водки, понял, - что бомба взорвалась, нельзя безнаказанно душить либидо, нельзя безнаказанно заглядывать в душевую к купающимся девочкам, - око за око, Анакреон превращается в козлика.

Г л а в а 9.

Может быть инцидент и не получил бы своего развития, - если бы он не был лишь первым актом, заранее заготовленного сценария. На следующий день, Зеќбра уже не смогла сбить его с ног взглядом в упор, - как она это сделала да веча задом, - он даже разозлился, хотя и должен был признать, что девка сногсшибательно красива, не так уж по-кобыльи тупа и по яйцам ему попала крепко. В тот же день, они снова явились к нему, - на урок.

"Оральная практика", - вот что крутилось в его воспалившемся мозгу, когда они читали текст, тщательно артикулируя звуки, - у Гелы губы были еще лучше чем у Инги, а у Эвелины, - столь исчезающе нежны, что их прикосновение ощущалось на расстоянии, он чувствовал, как у него приподнимается крыша от ее дыхания. Все трое пришли в облегающих эластиковых шортах и майках, - после физкультуры. Его изнывающий нос чувствовал, что им требуется душ, они все, черт возьми, вчетвером нуждались в нем, - но душ в "спецухе" был недоступной роскошью в непомывочный день. Если бы предыдущей ночью, после принятой поќлубутылки водки, Алеша не принял меры, - он бы изныл от нужды, не высидев до конца урока. Но его либидозный организм требовал не одной ночи и не одќной пары рук для профилактики, он восстанавливался столь быстро, что к конќцу Алеша приблизился уже с дрожащими руками и выжатым, как лимон, он так рявкнул на учениц, - что они, переглянувшись, пулеметной очередью вылетели из классной комнаты. Но он продолжал видеть их то здесь, то там втечение всего рабочего дня, они путались в мыслях и были за каждым углом запутанных коридоров, - если только действительно были, - их глаза, их губы, их задницы, их груди с сосками пропечатывающими копеечный эластик сплетались в оргии тел, - шестирукой, как индусская богиня и пронзали его, как голема, шестикоќнечной печатью, они были, - 666,- вырезанным на его сжимающемся в кулак серќдце, ударом, тройным прыжком в пропасть, шестилучовой звездой, испепеляющей его мозг. Если бы директриса заведения, - ведьма с жестяной волосней и жеќлезными зубами, - могла увидеть мысли и яды бродящие в сердце учителя ангќлийской словесности, она погналась бы за ним с ржавой пилой, чтобы кастри-ровать, загнав в глухой угол, под хохот и улюлюканье столпившихся за ее коќстлявой спиной суккубов.

Все складывалось один к одному, баш на баш, как зерна на четках Сатаны, - уже отработав срок и собираясь домой, он вдруг был призван в кабинет настоятельницы.

Она встретила его стоя, с тощей папкой под мышкой и сказала, - Мне очень жаль, но придется поработать, - голосом гвоздя по стеклу, отметающим все возражения.
– Учитель труда не вышел и не сообщил, возможно заболел, - она постучала крестцом по дребезжащей дверце канцелярского шкафа, - А может, напился или слава те Господи, попал под машину. Короче, дам ключ от телевизора и отгул к выходному. Надо подежурить сверхурочно, - нет выхода.

– Вряд ля Господь был виновен в том, что трудовик напился, попал под машиќну и заболел, - щелкнули четки и черный шар закатился в лузу, - выхода не было.

Г л а в а 10.

Около полуночи, Алеша сидел за столом в пустом коридоре и смотрел на лист бумаги, в конусе света от настольной лампы и свои руки. Руки рисовали, как заведенные,- женщину сзади. Рисовальщиком Алеша был плохим и чудовищные задницы, которые он пытался втиснуть в одну проекцию с чудовищными грудями, напоминали помесь "Герники" с кошмарами Босха. Но эрекцию вызывали чудовищную - или эрекция разума вызывала чудовищ?

Еще пару недель назад он стал молодым учителем, завязавшим с тяжелым прошлым и вышедшим на светлую дорогу в темных джунглях спецшколы, - впереди вставало солнце. Что случилось? Разве кто-то вычистил его сознание и наќчал с нового листа, - рисовать задницы? Он остался тем же, - те же руки, те же ноги, одна голова. Что же делает его способным на любые безумства, что превращает его в пятилучевую звезду, готовую сжечь себя и все вокруг? Кто перечеркивает весь жизненный опыт и чертит курс его жизни, - каплями половых гормонов в его крови? Кто этот Тот, рисующий знаки?

Они появились бесшумно, из темноты своей спальни, не произведя ни звука и не примяв ни единого ядовитого цветка в его мыслях, - но он почувствовал. И поднял голову от портрета Инги сзади, - она стояла перед ним в фас. Он судорожно сжал руки на своем листе бумаги, - Инга облизнула губы.

В "спецухе" особым шиком считалось обрезать ночные рубашки намного выше колен, - убирая заодно и ненавистный штамп. За это наказывали, но девочки в один голос оправдывались тем, что материя им нужна для гигиенических надоќбностей. Это была правда, - тампонами здесь не пахло.

В воздухе витал аромат особой смеси, применяемой в "спецухе", - аптечный запах кока-колы и спиртовой настойки боярышника, - бутылкой, Гела покачивала в руке, Эвелина появилась последней.

– Пожалуйста, - сказала Инга, наклоняясь к столу, - Ну, пожалуйста, - развяќзанные у ворота тесемки ее рубашки, почти коснулись Алешиных рук, стиснутых на ее портрете.
– Что?
– хрипло каркнул он.
– Ну, пожалуйста, пустите нас в душевую, - сказала Инга.
– У нее сегодня день рождения, прямо сейчас, - сказала Гела, - Что же нам, клей нюхать под одеялом, как свиньи?
– Мы ниќчего страшного не сделаем, - тихо сказала Эвелина, - Можете пойти с нами и посмотреть.
–

И он пошел с ними посмотреть, - Мальчик-Кровавый-Пальчик, ведомый тремя девочками-людоедками.

В запретной комнате Эвелина извлекла откуда-то секретную лампочку и вруќчила ее длинной Инге. Длинная Инга заменила ею обычную и вспыхнув алым, инфернальное пространство предбанника быстро налилось багрово-синим светом, - лампочка оказалась окрашенной красной гуашью, половина которой моментально обгорела и все вокруг приобрело оттенок венозной крови. Напряженно гудело в трубах или в ушах, бились сердца, не слыша друг друга, каждое, - за фиолетовыми кулисами собственной похоти, крылатые тени замерли под потолком, - на багровой сцене, в атмосфере дешевого мыла и пота, разыгрывалась четырехгрошовая драма, - орел или решка?

– Блядь, - сказала Гела, - Я извиняюсь, - она подняла хлопнувшую об пол буќтылку. Раздались редкие аплодисменты, - Хорошо, что пластиковая, - ироничесќки сказала Эвелина.

Когда они спускались вниз, у них ничего не было, кроме сиротских рубашек на голом теле и бутылки в руке Гелы и вдруг, - откуда-то из темных углов, появился пестрый плед, медная ваза с фруктами и тонкие пиалы, расписанные розовыми цветочками, - Алеша понял, что его разрешение на вход, было просто входным билетом на заранее подготовленный спектакль.
– Скорее, скорее, - подгоняла Эвелина, - Скоро полночь, скоро Зебра роќдится.
– Действительно ли родилась Инга в полночь, проверить было невозможно, - но что значила действительность в инфернальном пространстве действа и чем этот час был хуже любого другого, для начала праздника жизни?

Наступление полночи определили в основном по пальцу, поднятому к багровому глазу лампочки и по сломанному электронному будильнику, из которого нужную цифру выбили еще вчера, если она сама не вмерзла туда год назад. В специальном коктейле 65-градусной настойки боярышника оказалось больше, чем кока-колы, - он обжег горло, - Зебра выскочила в мир, топча его золотыми коќпытцами.

Улыбаясь улыбкой клоуна он сидел среди трех веселящихся Катти Сарк, не имеющих возраста, как фигура на форштевне корабля, разрезающего багровые волны времени и смотрел на розовую попу новорожденной, положившей подќбородок на поднятые колени, - с каким еще выражением лица он мог это делать? Условная полоска ее бикини мешала видению подробностей, как черная повязка на глазу пирата, он дурацки мигал, удерживая клоунскую улыбку, чтобы не сползла, обнажая оскал черепа, который он уже чуял своим дурацким носом, он и был клоуном, посреди праздника ночи, - центром праздника - и ему это нравилось.