Глава первая

Все началось с чертовой пепельницы. С маленькой такой, невзрачной стеклянной плошки с серым налетом пепла на донышке. Полина Романовна знала, что пепельница стоит на каминной полке, и в ней серый кружочек с ноготок мизинца.

Войдя в мой кабинет, она стрельнула глазами в сторону пепельницы и не нашла ее там. В эту самую секунду я понял, что попался – а мне всего лишь нужно было вернуть ее на место, ведь я даже окурок замочил в стакане с остатками кофе, чтобы не повредить многолетний пепельный налет. Не обнаружив пепельницу на месте, Полина Романовна Полякова, доктор юридических наук, заведующая кафедрой гражданского права выразительно втянула воздух носом и, прикрывая глаза, сказала:

– Ты опять курил в кабинете.

Я – сама суть протеста – захлопнул крышку ноута, откинулся на спинку кресла и сложил ноги на стол.

– Да, курил. И мне не стыдно.

– К тебе заходят студенты. Какой пример ты им подаешь?

– А нечего таскаться ко мне в кабинет, – огрызнулся я. – Сюда приходят только молящиеся.

– Это значения не имеет, – процедила Полина Романовна и поджала губы. – Ты знаешь правила, Никита. Никакого курения в кабинете.

– Да ладно вам! Это ведь не ваш кабинет.

– Когда он был моим, ты был скромнее. И не позволял себе выкладывать ноги на стол как какой-то пьянчужка в ночлежке!

«Пьянчужка в ночлежке» – это, наверное, самое мощное оскорбление, до которого могла опуститься Полина Романовна. Вся ее седовласая стать, гордость и академическое воспитание не позволяли ей даже думать о более грязных ругательствах. Мне кажется, если эта женщина ночью ударится мизинцем об угол тумбочки, максимум на что она будет способна – это обречь Плевако на нескончаемое чтение этикеток на освежителе воздуха для туалета.

Она укоризненно посмотрела на мои кроссовки и мне стало стыдно. Я решил, что хватит с нее моей наглости, убрал ноги и пригласил Полину Романовну занять кресло напротив моего стола. Она села, все еще недовольная тем, что вынуждена вести беседу в насквозь прокуренном помещении (хотя, видит бог, я выкурил одну сигарету за год, и ту – в окно, и если бы она знала, что меня на это сподвигло, то попросила бы тоже).

– По какому поводу вы решили посетить мою скромную обитель? – Поинтересовался я.

– Не такая она уж и скромная, твоя обитель, – не упустила она возможности укорить меня, – ты мог бы обставить этот кабинет чуть скромнее. Я думала, ты ограничишься диваном, но, господи боже, гобелен?! Камин? Библиотека с лестницей?

Все это, действительно, было. Когда меня назначили доцентом, и мне отпал солидный кусок курсов особенной части гражданского права и целый курс договорного, мне выделили кабинет, который ранее занимала Полина Романовна. При ней это было аскетичное помещение, в котором стояли стол, два одинаковых деревянных стула и железная этажерка с книгами. При том, что помещение было огромным, с высоченными потолками (почти шесть метров), своим выходом к старому дымоходу и невероятной красоты паркетом из дуба. Раньше в этом помещении располагалась котельная. Ходят слухи, что нынешний ректор, Петр Васильевич Белозеров, застал те времена, когда в этой комнате вместе с котлом жили преподаватели с семьями, потому что на зарплату нельзя было нанять квартиру, а очередь на ордер была огромная. Это сейчас достаточно быть академиком наук чтобы получить квартиру или апартаменты, а раньше этого было мало. На паркете остались следы от ножек диванов, кроватей и раздвижных перегородок, которыми жильцы от души елозили по нежной древесине, совершенно не заботясь о внешнем виде покрытия. Когда котлы из помещения вывезли, Полина Романовна заняла эту комнату, сделала в ней ремонт – выкрасила стены в серый цвет, а паркет перекладывать не стала, только накрыла мягким пушистым ковром. Уходя в свое новое помещение завкафедрой, она забрала этажерку, ковер и стол, оставив мне только стены и поцарапанный паркет. Я здесь сделал все по своему усмотрению: стены выкрасил в лазурный; на месте, где раньше стоял котел, соорудил кирпичный камин с авто поджигом, вложив в него двести тысяч рублей, чтобы он не просто украшал собой кабинет, но и действительно работал. Печник пробился в общую систему дымохода, который был завален хламом, трупами мышей и крыс, все прочистил (и вынес двадцать мешков мусора) и запустил камин. Напротив камина всю стену заняла библиотека высотой в пять метров, к ней приделана лестница на рельсах, которые закреплены сверху и снизу. Огромный деревянный стол и мягкое кожаное кресло я поставил посередине кабинета, чтобы сидеть спиной к окну, а напротив поставил два удобных мягких гобеленовых кресла. Библиотека наполнена также по моему усмотрению: здесь практически нет художественной литературы (она вся у меня дома), только юридические трактаты разных лет, энциклопедии и сборники статей на русском и английском языках. Слева от камина – поленница дров, справа – сервант и небольшой столик, на котором примостились кофеварка и чайник. Вдоль библиотеки стоял удобный мягкий диван, на котором я иногда отдыхал или даже спал, если занятия начинались рано утром, а накануне приходилось задержаться (под диваном был короб, в котором лежали подушка и плед, а в ящике стола – мыльно-рыльный наборчик на все случаи жизни). Поскольку в кабинете я провожу большую часть своей жизни, я посчитал, что здесь должно быть по-домашнему уютно и тепло. А не как в казарме.

– Ну переборщил чуток, – согласился я. – Зато здесь уютно.

– И прокурено.

– Неправда. Я курил всего один раз, одну сигарету.

– Я чувствую этот отвратительный запах.

– Может быть, вернемся к теме вашего визита? У вас много работы наверняка.

– Что же, давай поговорим о цели моего визита, – сказала Полина Романовна. – Скажи, тебе нравится договорное право?

– Что?..

Я сразу понял, к чему этот вопрос. Когда у тебя спрашивают, доволен ли ты тем, что имеешь, это явно означает, что вопрошающий считает, что имеешь ты то незаслуженно. Но одно дело, когда это у тебя спрашивает тот, кто с тобой в равных условиях, и совершенно другое – когда руководитель. Но Полина Романовна сама отписала мне этот курс, и неоднократно говорила, что считает это решение верным и всем довольна.

– Вы что?.. – От возмущения у меня даже дыхание сперло. – Вы что, собираетесь забрать у меня курс?

– Я всего лишь спросила, нравится тебе договорное право или нет.

– Конечно, оно мне нравится!

– Тогда почему твои студенты не могут сдать зачет по этому предмету? Мне звонили из деканата, у них паника. Поток в двести студентов завален практически полностью. Как так?

Я откинулся на спинку кресла с недовольным выражением лица. Полина Романовна, как заведующая кафедрой, имела полное право на выражение своего мнения по поводу моих успехов в преподавании, и я не мог просить ее не лезть в мои дела. Но ей как никому другому известно, что нынешнее поколение студентов в большей части ленивые бездельники. Они ленятся не только открывать книги, чтобы почерпнуть оттуда что-то нужное для себя, но и даже читать тексты лекций, которые пропустили – а ведь для этого не нужно даже их переписывать как в мое студенчество, я любезно выкладываю все тексты на виртуальный диск университета. Нет, они учат и изобретают другие тексты – просьб, молебен и угроз, чтобы запугивать преподов и добиваться зачетов не замарав мозги новыми знаниями.

– Что я могу поделать, если они не делали письменных работ, не прочли лекций, не работали на семинарах? – спросил я. – Прикажете мне поставить зачет половине, чтобы деканат не беспокоился?

– Пойми, это вызывает вопросы к тебе, – Полина Романовна перешла на тон учительницы для недоразвитых, – если большинство студентов не в состоянии сдать зачет, значит, преподаватель некачественно выполнил свою работу. Не преподал дисциплину, а просто прочел курс лекций с листочка.

– Ну вам же прекрасно известно, как я читаю свои лекции, – еще пуще оскорбился я. – У меня даже листочков нет. Я расшифровываю лекцию после занятия и выкладываю ее на виртуальный диск, чтобы пропустившие могли зайти и прочитать.

– Это мне хорошо известно. Но я хочу, чтобы ты нашел подход. Это важно.

– Полина Романовна, я никого специально не валил…

– Никита! Я не собираюсь с тобой спорить! – Завкафедрой снова вспыхнула, отчего ее губы превратились в тончайшие нити, а ноздри раздулись. Она встала с кресла и повторила: – Найди подход. Просто найди его.

Я сделал покорное выражение лица. Полина Романовна удовлетворенно кивнула и вышла из моего кабинета. Это, конечно, нонсенс, чтобы заведующая кафедрой гражданского права крупнейшего университета – Российской академии юриспруденции – сама зашла в кабинет к обычному преподавателю, хоть и доценту, доктору наук, но у нас с Полиной Романовной совершенно иные отношения. Именно благодаря ей мне удалось защитить в двадцать шесть лет докторскую диссертацию по гражданскому праву, а до этого, в двадцать четыре, кандидатскую в той же отрасли. Полина Романовна всегда очень ревностно относилась к аспирантам и докторантам, которые подавали надежды и действительно любили науку. Среди молодежи в аспирантуре сейчас сплошь и рядом уклонисты от армии, дети богатых родителей, а также дети уважаемых людей, а, собственно, людей науки – сосчитать по пальцам. Может быть потому, что у Никиты-аспиранта горели глаза и я бежал впереди всех, стараясь успеть побывать везде и послушать все, что только было доступно, я и попал в поле зрения профессора Поляковой? А может быть потому что я и ее сын Николай очень похожи. Николай умер от рака головного мозга летом две тысячи седьмого, ему было двадцать два года, мы были ровесниками. В тот год я поступил в РАЮ в аспирантуру (специалитет я получал в МГЮА им. О.Е. Кутафина), и по распределению попал к научному руководителю доктору юридических наук Полине Романовне Поляковой. Она всегда была очень жестким преподавателем, но на ее лекциях студенты, аспиранты и докторанты просто таяли: эта женщина жила цивилистикой, боготворила ее и прекрасно разбиралась в том, о чем говорила. У нее на любую сухую правовую конструкцию были красочные житейские примеры, которыми она щедро делилась со всеми, кто желал постигать юридическую науку. И она поддерживала тех, кто действительно желал учиться. После смерти сына Полина Романовна не оправилась до сих пор, хотя прошло одиннадцать лет. Я не застал ее при живом сыне, я знаю ее только как безутешную мать, потерявшую единственного ребенка, которая не пропустила ни единого дня на работе из-за долгой и мучительной болезни и последующей смерти сына. Но преподаватели, когда стали моими коллегами, рассказывали, что в лучшие годы, когда у Коли еще не было в мозгу опухоли размером с апельсин, Полина Романовна улыбалась, красила губы помадой и одевалась в яркие краски. Мне было сложно представить эту облаченную в сухие брючные костюмы без грамма косметики на лице, холодную, собранную и не обсуждающую ничего, кроме работы женщину в праздничном наряде или хотя бы с помадой на губах.

– Вы далеко пойдете, – сказала она мне на первом же собеседовании тоном, которым судьи читают приговор. – Конечно, при условии, что не будете лениться. Если будете прилежно учиться, делать успехи. У вас талант, это видно. Но талант без усердия и упорства не приводит ни к чему хорошему.

Безусловно, я усердно трудился. Я был лучшим аспирантом в потоке, у меня была прекрасная диссертация на актуальную в те времена тему статистических исследований причин банкротства промышленных предприятий, моя защита прошла без сучка и без задоринки. И, по-хорошему, мне следовало закончить с наукой, и идти практиковать, но мне было невероятно интересно не только учиться, но и учить, и я попросил Полину Романовну похадатайствовать перед заведующим кафедрой гражданского права оставить меня младшим преподавателем или вовсе ассистентом профессора Поляковой. И меня оставили, а уже осенью я поступил в докторантуру, чтобы через два года под чутким руководством Полины Романовны предложить свою работу к защите перед советом.

– Это будет очень сложно, – не уставала предупреждать меня Полина Романовна все два года учебы, – соискать звание доктора наук в двадцать шесть лет – это практически невозможно, ты сам знаешь. Обычай таков, что доктор – это старше сорока минимум. И не нам с тобой, юристам-теоретикам, недооценивать обычай.

Но все получилось. Отчасти благодаря тому, что у Полины Романовны превосходное чутье на актуальные вещи. Именно она не согласовывала мне тему докторской диссертации почти год, терзая меня исследованиями, отчеты по которым следовало прочесть, а какие-то обобщить и написать, чтобы понять, в какой части науки закралось болезненное зерно, которое ранее никто еще не описывал, но которое было актуальным и злободневным. Учитывая сколько диссертаций защищалось каждую неделю в стране и во всем мире, найти такое зерно было настоящим искусством, но, в конце концов, мы поняли что это: электронные договоры, или, если говорить современным языком, смарт-контракты. Основная идея диссертационного исследования состояла в том, чтобы доказать, что смарт-контракт не просто автоматизация непонятно чего, но реальный способ решить фундаментальные проблемы договорного права, одна из которых – четкое обозначение грани, где заканчивается свобода договора и начинается злоупотребление правом. Смарт-контракт призван не только вобрать в себя лучшие договорные практики, но и процедить их сквозь сито судебного надзора.