Дыханье ровного огня

— А кто мешает вспомнить? — спросила бабушка.

Но Василий Андреевич думал о своём.

— Кстати, о Достоевском, — сказал Василий Андреевич. — А как ты, мать, к игра относишься?

— А что, уже тянет?

— Тянет. Так я же — играю-то понемногу, мать… Я головы не теряю. И все деньги — в семью несу.

— Много — не много, а Пашка прав. Даже если немного воровать, всё равно это будете воровство. Не искушай Бога, Вася. Ты ведь предупреждение от Бога уже получил. По всем статьям предупреждение. Ты, Вася, умирал, но жив остался. Щедр и милостив Господь, долготерпеливой многомилостив…

— Да я понимаю…

— Не дразни Бога, Вася. И курить, и играть… Не надо. Держись, Вася, держись.

Там, в больнице, Василий Андреевич не курил. А дома… Ух, как тянуло…

Василий Андреевич долго стоял на кухне, разглядывая пачку сигарет, лежащую на подоконнике.

Пару раз щёлкнул зажигалкой, потом вздохнул, положил зажигалку, неумело перекрестился, и вышел из кухни, не закурив.

Бросить пачку в мусорное ведро — рука не поднялась.

«Может, потом отдам кому-нибудь… Хоть бомжам, что ли…» — подумал Василий Андреевич.

Глава 22

— Паша, ты что летом делать будешь? — спросила мать — Экзамены сдал, так может, пойдёшь, подработаешь где-нибудь. Отец на больничном сидит, а может, и инвалидность оформлять придётся. А тебе и ботинки тёплые надо покупать, и куртку на новый сезон. Ты ведь взрослый уже.

— Да, мамочка. Я знаю. Ма, я уже давно сказать тебе хотел… И всем сказать хотел.

— Что, сынок?

— Ma, я знаю, куда буду после одиннадцатого класса поступать.

— Куда же?

Разговор происходил на кухне, во время ужина.

Пашка сначала опустил голову, потом вздёрнул подбородок вверх, и произнёс:

— В семинарию… В духовную семинарию!

За столом воцарилось молчание.

— Я ожидала чего-то подобного, — сказала Антонина.

Василий Андреевич же просто сказал: Пашка оглянулся, ища поддержки, и обратился к бабушке:

— Ба, ну хоть ты им скажи…

— А почему ты так занервничал, Паша? — спросила бабушка Шура. — Разве ты не видишь, что вся семья — рада, очень рада твоему решению. Ты правильно решил,! и я поддерживаю тебя. Ты первый, у кого хватило смелости встать на этот путь. И веры хватило, и мужества. Первый — после своего прадеда. Только это — трудный путь, Паша, поэтому тут никто не прыгает и не бьет в ладоши.

— А как же ты… — Антонина не успела договорить.

— Ма, я уже служил! Я помогал священнику, во время литургии! Я читал уже! Я же в школу воскресную хожу, уже почти полгода!

— И что, на тебя… рясу надевали? — поинтересовался отец.

— Не рясу, а облачение.

— Облачение…

— Мама, я буду на курсы ходить, а наш священник даст мне рекомендации. И я поступлю, обязательно поступлю, вот увидишь!

— Да я и не сомневаюсь в тебе, — сказала Антонина.

— Мама, я буду священнику помогать, всё лето — буду помогать! Мам, я немного буду получать. В смысле денег. Священник сказал…

— Да ладно уж! — Антонина махнула рукой. — Всё, что ни получишь — всё твоё!

— Надо же! Священник! Пашка наш —: и вдруг — священник! — не мог успокоиться отец.

Удивительное дело — Васька молчал. Стоял в дверях и молчал.

А бабушка Шура сказала:

— Эх, жаль, что я не доживу! А то бы ходила исповедоваться к тебе, отец Павел.

И потрепала Пашку по вихрам, направляясь к себе в комнату.

Глава 23

— Паша, покажи мне, как на компьютере буквы набирать.

— Ба, ну ты даёшь!

— Я когда-то неплохо печатала.

— У тебя ещё хватает сил, ба… компьютер осваивать…

— Я не претендую на то, чтобы осваивать. Я хочу — просто ввести туда некоторые свои записи. И стихи. Самые лучшие, что у меня когда-то получались. Вот, видишь, эти три тетрадки старые?

— Это твои стихи, ба? Вот бы прочесть!

— Ты вряд ли поймёшь что-нибудь, если даже и захочешь. А вот когда я их введу в компьютер — тогда ты сможешь их прочесть. Я думаю, что я ещё успею.

— Что успеешь?

— Успею ввести их в компьютер. Ты только мне покажи. И напиши на листочке, только крупно. Как ставить точку, как запятую, как пробел. И так далее.

— Конечно, ба. Конечно, я тебе всё напишу. А хочешь, я тебе наберу всё сам?

— Нет, не хочу.

— Понял. Ба, а ты что, и сейчас пишешь стихи?

— Пишешь — это громко сказано. Одно… Одно я написала за этот год. После длительного перерыва… лет в пятнадцать был перерыв.

— Пятнадцать? Почти, как моя жизнь, — сказал Пашка.

— Всё в мире относительно.

— Ба, но это одно — ты мне прочтёшь?

— Это одно… Ну, ладно. Прочту. Бабушка открыла одну из своих тетрадок. Она открыла её с конца и начала читать. Вначале голос её был слабым, и в нём преобладали дребезжащие стариковские нотки. Затем голос бабушки окреп, и она; заканчивала читать уже раскованно и свободно.

Она понимала, она знала всё то, о чём читала. Это чувствовалось.

Однажды — раскроешь объятья И примешь Господни дары. Все примешь — от тайны зачатья До мудрости зрелой поры. Весь опыт душевного жара. Но будет высокой цена, Чтоб сладостью главного дара Тебе насладится сполна. Распятье мученьем и болью Как милость, ты примешь светло. Ты примешь Свободную волю Терновым венцом на чело.

— Ба, это же здорово!

— Я рада, что тебе нравится, Паша, — сказала бабушка, после некоторого молчания. — Может, оно и неплохое, это стихотворение. Но, ты знаешь… Я когда читала Псалтырь… Там есть такие места… Такая высокая поэзия. Стихи, продиктованные Святым Духом. Высочайший образец, понимаешь? Я так рада, что мне удалось их прочесть… Прикоснуться к ним…

Бабушка посмотрела на Пашку и улыбнулась:

— Ну, ладно! Показывай мне, как тут по клавишам щёлкать. На сколько хватит сил, на столько и наберу. Если что не успею — только и остаётся надеяться, что ты доделаешь.

— Обещаю, ба.

Пашка помялся немного, и сказал:

— Ба, а я так тебя в церковь и не свозил…

— И что тебя тревожит в этом вопиющем факте?

— Я же обещал… Ба, давай — хоть завтра съездим!

— Нет, Паша. Я не вынесу перемещений, лестниц, ступенек. Нет, Паша. Теперь уж — ты мне священника приведёшь домой. Когда я тебе скажу.

— Конечно, ба.

— А за намерение — спасибо. Я в одной книжке прочла: «Господь — и намерение целует». Представляешь, как здорово!