Дыхание Голгофы

– Да, вот тут вы меня удивили, Руслан Георгиевич!

– И как по делу, под этот взгляд звучит фраза «Только вместе!» - сказал Антипов.

– Ну, а что наш герой, потерял дар речи? – улыбнулся мне Батищев.

– Ты где взял эту фотографию? – спросил я.

– Поскреб по сусекам. Кажется «мальчик-с пальчик» уговорил меня сняться в костюме. На всякий случай.

– А вы тут другой, - произнесла Фрося, явно довольная. – За такое лицо любая домохозяйка проголосует. – Похоже, Руслан Георгиевич, водрузить сюда этот портрет доставило вам немалых хлопот? Одно место чего стоит.

– Вот как раз с местом я решил просто. Директор универмага мой давний друг. У него была долгая затяжная война с нынешним Главой. Надо знать, чего ему стоило акционироваться, выскользнуть из «лапы». Если б не его московские друзья в правительстве, не видать бы ему универмага, а нам, естественно, вот здесь, на бойком месте, портрета нашего героя.

– А кто писал? – спросил я.

– Художники кинотеатра. Я хотел в военной форме, а мне рассоветовали. Талантливые ребята и взяли по-божески – из любви к искусству. В оригинале этого мудрого прищура нет. Деталь, а как освежает?!

– Хоть одна приятная вещь за последнее время, - проворчала Фрося. – Тут я сдаюсь. Сильный пиар-ход. Кстати, я все хочу спросить нашего героя. Вы-то верите в успех?

– А вы знаете, Ефросинья Карловна – верю! Я паренек деревенский, упертый…

– Да я читала страницы вашей биографии, - улыбкой перебила меня Фрося.
– Но тут одной упертости мало.

– По крайней мере, она не мешает нашему делу, - заметил вдруг Антипов.

– Конечно, мой гуманизм от профессии. Это святое. Скажете, жесткости маловато? Но не доставайте меня, господа хорошие, я могу и микстуру выписать, - очень конкретно произнес я, так что на какое-то время в салоне зависла тяжелая пауза.

– Ну что ж, слышу, наконец, голос мужчины, - подвела итог нашей экскурсии Фрося.

… Позвонила в штаб Анюта:

– Тебя сегодня ждать? – после приветствия спросила она и мне показалась в ее голосе тревога.

– А что-нибудь случилось?

– Да нет. Просто соскучилась.

– Хорошо, я попробую сегодня пораньше, маскируя радость, - ответил я. Не озвучивать же свою озабоченность чужим людям?

– Жена? Скучает, наверное, - заметила Фрося.

– А то, - согласно кивнул я. – Мужик-то вечно командировочный.

– Не командировочный, а явочный, - съязвила Фрося. – Сегодня в графике окно, встреч нет. Пойдите к ней, порадуйте ее нашим решением насчет жилья. Может, и родители свою лепту внесут.

– А может быть?! Отец в загранку ходит на сухогрузе. Я и не подумал, - сказал я.

– Значит, какая-то валюта есть, - подвела итог Ефросинья Карловна и сразу живо припала к своим бумагам.

… По пути к Анюте я зашел в продуктовый магазин, купил молока и хлеба. Это уже стало моей визитной карточкой. Подставляя щеку для поцелуя, Анюта сказала.

– Как хорошо, что ты купил хлеб. Была мама, вот только перед тобой проводила. Наготовили всего, а про хлеб забыли.

На лице Анюты едва нашлось место улыбке. На нем как-то одновременно умещались досада и усталость. Шел седьмой месяц беременности, и его величество малыш определенно отяжелял ее. Но сшитый по спецзаказу халатик, скрывал угловатость и придавал осанке особую женственность.

– Как там наш маленький, - легонько тронул я живот. – Стучится.

– Редко. Жалеет, наверное, мамочку, - нежно улыбнулась Анюта. – Есть будешь?

– Позже. Ну как ты? – спросил я.

– Ничего. Нормально. С думой о вас двоих.

– Это хорошо. А я к тебе с новостью. Принято решение штаба срочно поменять твою квартиру на двухкомнатную. Выходить дальше к избирателю с пропиской в общаге просто опасно. Фрося назвала меня бомжем. А прописку у тебя могут по-своему истолковать вражьи голоса.

– Умное решение. Тут я с врединой Фросей согласна.

– Батищев сказал, с доплатой поможет, но и у меня кое-какие деньги есть. И вообще, валить отсюда надо, - проговорил я в сердцах. – Родится маленький, не хочу я тут.

– Если честно, и я не хочу, - согласилась Анюта. – Думаю, папа поможет. Это же надо делать срочно?

– Ты будто читаешь мысли нашей Фроси.

– Я не только читаю, но даже и во сне что-то вижу, - вдруг изменилась в лице Анюта и бросилась со слезами мне на грудь.

– Гаврюша, миленький, родной мой, откажись ты от этих выборов.

– Да что, что случилось?! – легонько оттолкнул я ее.

– Я видела сон, Гавр, очень нехороший. Будто тебя убитого, ну, там, в Афгане, укладывают в цинковый гроб. Вот тебя уже накрыли крышкой, и какой-то черный с огненными глазами человек начинает запаивать углы. И тут я вижу, как огненная струйка подползает к твоей торчащей из-под крышки руке. А на пальце так ярко блестит обручальное кольцо. Я проснулась в ужасе. Сердце вылетает… Это нехороший знак. Что-то подобное я видела перед смертью своего первого. Но это еще не все. Я хочу дотянуться до твоей руки, а меня держат, не пускают к тебе какие-то люди и пытаются заткнуть мне рот, чтоб я не кричала.

– Успокойся. Ты видишь меня во сне мертвым уже второй раз, - попытался улыбнуться я. Значит, жить буду долго. Спала неудобно, интуитивно оберегая живот, где-то не хватило дыхания…

– Да понимаю я. Все можно объяснить. Но есть же еще и предчувствие. И потом, я все так отчетливо видела. Может ты все-таки откажешься от этих выборов, - так и взмолилась Анюта. – Неужели вы там, в своем штабе думаете, что этот фрукт так просто отдаст вам свой пост. Он на все пойдет. Ты же сам говорил мне – у него глаза волка. И ведь на самом деле – волка.