Дык, или Как московские Митьки достали питерских

— И стало известно еще сегодня утром, что едут к этим нехорошим господам из Санкт-Питербурха тоже нехорошие господа — Пушкин, Лермонтов и Достоевский. А когда станет их шестеро, выбить их из церкви будет гораздо труднее!

— Выбьем, — сказал капрал Холин, работая челюстями, — али мы не пдавосдавные?

— Слова не мальчика, но мужа! — потер руки довольный шеф жандармов. — Пожалуй, выпьем еще по одной?

Глава двенадцатая Самодержавие

— Почтеннейший, —

сказал Чичиков, не только по сорока копеек, по пятисот рублей заплатил бы! С удовольствием заплатил бы, потому что вижу почтенный, добрый старик терпит по причине собственного добродушия. Н. В. Гоголь «Ревизор»

Натертые полы ярко отражали огонь хрустальных венецианских люстр на потолке. Царь, поскрипывая хромовыми сапогами, прошелся по зале и повернулся к князю Подберезовикову.

— Итак, что же сейчас творится в Козлодоевске?

— Кошмар, государь, — подобострастно ответил князь Подберезовиков. — Граф Толстой и с ним еще двое заперлись в церкви, заложили двери и окна разной мебелью, ругаются, баб-с требуют. Если, говорят, баб-с не приведут им, то так церковь загадят, что еще сто лет от сортира не отличить будет.

— О! — удивился император. — А ведь туда послали целый взвод. Он прибыл?

— Так точно, государь, прибыл. Обложил церковь со всех сторон, предлагают сдаться. Но толстовцы отвечают весьма грубо, что дырку от бублика, а не Шарапова.

— Шарапова? — переспросил царь. — Не знаю такого! Может они князя Юсупова имели ввиду?

— Не могу знать-с, ваше величество. Только Шарапова они не отдадут.

— А как же взвод? Почему не может выбить их из церкви?

— Так, ваше величество, там в церкви шибко святые мощи лежат. Если силу начать применять, толстовцы их могут того, попортить. Они и баб-с требуют из-за этого, пыль, говорят, стирать с икон.

— О! — еще раз удивился царь. — А как эти хулиганы Пушкин, Лермонтов и Достоевский?

— Пойманы, государь. Ехали к графу Толстому на выручку, да в деревне Забубеновке верный слуга вашего величества Альфред де Мюссе выдал их в руки правосудия.

— Он француз?

— Кто?

— Ну, этот, Альфред де Мюссе.

— Так точно, ваше величество. Француз. Но русского царя любит, как свою собственную жену.

— Похвально, — задумчиво сказал император. — А что, этих Пушкина, Лермонтова и Достоевского уже допросили?

— Никак нет, государь, пьяны-с, как сволочи.

— А Бенкендорф?

«Тоже пьян, — подумал было князь Подберезовиков. — Свинья не лучше Пушкина, Лермонтова, Достоевского и Толстого вместе взятых!»

А вслух сказал:

— Болеет, ваше величество. Стар стал.

— Верный слуга, — вздохнул государь, — надо бы ему еще пару орденов за заслуги перед отечеством. Когда у него день рождения?

— В декабре, ваше величество. Еще пол года ждать.

— Помереть может, — сказал царь. — А у тебя когда день рождения?

— Через две недели, — вздрогнул от радости князь Подберезовиков.

— Наградим его к твоему дню рождения!

Князь сник.

— Да, наградим. А вот по поводу Козлодоевска…

Император задумчиво постучал каблуком, полюбовался на себя в зеркало, остановился перед картиной Врубеля, отколупнул ногтем кусочек краски и проговорил:

— И что же делать?

«Что делать, что делать! Как награду, так Бенкендорфу, а как что-то делать, или думать, что делать, так Подберезовиков!»

Князь Подберезовиков развел руками.

— Что же, мы, русский самодержец, должны терпеть в своем городе Козлодоевске таких хулиганов? Может послать семеновцев?

— Целый полк? Ваше величество, мне кажется, это бесполезно. Ведь загадят церквушку-то!

— Ну, тогда сам езжай, разберись на месте. Я тебе доверяю.

— Слушаюсь, ваше величество, — поклонился князь Подберезовиков, думая про себя: «Эх, черт, говорила мне мама — не перечь никогда царю. Уж лучше б семеновцев послали… Эх, черт!»

На следующий же день карета князя Подберезовикова выехала из Санкт-Петербурга в сторону Козлодоевска.

Глава тринадцатая Народность

В луже хрюкало свинство щетинисто,

Стадо вымисто перло с лугов,

Пастушок загибал матершинисто,

Аж испужно шатало коров…

А. Иванов «Пегас — не роскошь»

Карета князя Подберезовикова катила по грязной сельской дороге Козлодоевского уезда. Князь и его камердинер Иван сидели внутри кареты, камердинер читал вслух новые похабные стихи господина Пушкина, князь хлопал себя по ляжкам и громко ржал, да так, что лошади его кареты отвечали ему не менее громким ржанием.

— Эк загнул! Ну, сукин сын! Вот поганец!

Внезапно карета затормозила. Послышался злобный голос кучера.

— Куда тя черт занес, вот я тя кнутом! — орал пьяный кучер.

— Чего орешь, козел? — отвечал нежный женский голосок, — Мы ж только подвести просим!

— Пошла прочь, бесстыжая! Штаны нацепила…

Князь Подберезовиков заинтересовался. Что это за женщина там в штанах? И он высунулся в окошко кареты, раздвинув ажурные занавесочки.

— Семеныч! Перестань ругаться с барышнями!

— Дык, ваше сиятельство! Они ж в штанах!

— Эй, мужик, — спросила одна дама, светловолосая, в потертых джинсах и тельняшке, которые красиво очерчивали ее округлые формы. — До Козлодоевска довезешь?

«О!» — подумалось князю. Он резво отворил дверцу кареты и галантно заявил:

— Прошу-с!

Девицы влезли в карету, сели напротив князя Подберезовикова и камердинера.

— Ольга, — представилась светловолосая. — А это Леночка! Мужик, чего такой мрачный? Как тебя-то зовут?