Дырка от бублика

Маргачев часто задышал у нее за спиной, а Надя взялась двумя руками за горло. Однако Элла не собиралась останавливаться.

— Не хотите ли, Надя, еще раз сходить на ток-шоу? — продолжала она. — Публика будет писать кипятком, когда вы ей расскажете правду! Вы лгали моему мужу, своему любовнику, что у вас от него ребенок. И он взял вас на содержание, купил вам квартиру, заботился о вас. Тогда как ребенок, — она остро взглянула на Маргачева, — должен благодарить за свое появление на свет совсем другого дяденьку.

Она повернулась к Маргачеву лицом и направила в его сторону обвиняющий палец:

— Шурик хмурится точно так же, как вы, точно так же откидывает голову, когда смеется, и точно так же поправляет чуб. Игорь в тот вечер приехал домой и сразу же бросился звонить Наде. Он был не просто зол, он был в шоке.

Надя повела себя совсем не так, как должна была. Она сцепила перед собой руки и завела вверх наполнившиеся слезами глаза.

— Я в тот вечер смотрела по телевизору запись передачи и очень ругала себя — зачем я туда пошла, на телевидение? Но сделать уже ничего было нельзя, я же не распоряжаюсь эфиром. И когда Игорь позвонил и начал кричать, я думала, что все дело в ток-шоу.

— С какой стати вы вообще решили обнародовать свою историю? — спросила Элла, в которой запоздалая ревность окончательно заглушила страх. — Жили бы себе спокойно…

— Да как же спокойно? — с душераздирающей интонацией спросила Надя. — Я ведь не замужем!

— Ну и что? — опешила Элла. — Сейчас знаете сколькие не замужем? Если всех незамужних выстроить по экватору, выйдет как минимум три оборота!

— Женщина должна хотя бы побывать замужем! — упорствовала Надя, сделав угрюмое лицо.

— Почему бы вам не побывать замужем вот за ним? — требовательно спросила Элла, кивнув подбородком на Маргачева.

Тот стоял посреди коридора в позе провинившегося дитяти, зато губы кусал с байроновской страстью.

— Что же, вы совсем ничего не понимаете? — неожиданно рассердилась Надя. И тут же объяснила:

— Саша прекрасный человек, но он мало зарабатывает. Мы с Шуриком не сможем жить на актерскую зарплату!

— Тогда и Шурика надо было рожать не от актера! — выговорила ей Элла.

Отчего-то ей стало казаться, что убивать ее здесь не собираются. Эти двое не были похожи на злодеев, а Маргачев меньше всего годился на роль убийцы, хотя злого оборотня играл очень правдоподобно.

— А алиби у вас есть? — спросила Элла, голос которой обрел, наконец, присущую ему звучность.

— У меня есть! — тотчас сказала Надя тоном прилежной ученицы. — Я была у подруги с еще двумя подругами.

— А у меня нет, — эхом откликнулся Маргачев. — Я спал дома после спектакля. Один. — Он поднял голову и посмотрел на Эллу просительно:

— Но я не убивал вашего мужа, честное слово!

— Что мне ваше честное слово? — расстроилась та. — Меня в убийстве подозревают, а за что, собственно? У всех кругом мотивы, которых на три убийства хватит, а я, как дура, бегай от милиции!

— Так вы тоже не знаете, кто убил Игоря? — спросила Надя.

— Пока не знаю, но узнаю! — неизвестно кому пригрозила Элла. — Кстати, вы когда-нибудь видели у Игоря коричневый портфель? — спросила она, с трудом перешагнув через собственную гордость.

— Не-ет, — проблеяла Надя. — Никогда не видела. Ко мне он никогда с портфелем не приезжал, — добавила она и неожиданно покраснела.

Из-за того, что она покраснела, Элла слегка смягчилась.

— Тогда еще один вопрос. После спектакля Игорь заявил, что поедет через Садовое на Маяковку. У вас не возникает никаких ассоциаций? Все-таки вы были с ним знакомы гораздо дольше, чем я! — великодушно признала она. — Может быть, он там кофе пил или заходил в какой-нибудь фирменный магазин за любимыми сигаретами?

Надя собрала лоб в гармошку, несколько секунд рассматривала потолок, потом радостно объявила:

— На Маяковке живет его друг Рома Хоменко. Мы часто ездили к нему в гости… — Надя прикусила язык, и в коридоре повисло неловкое молчание.

— Правильно вы меня по телевизору дурой назвали, — похвалила ее Элла. — Вы вот что, — ей понравилось чувствовать себя великодушной, — вы сейчас позвоните этому Роме и скажете, что я к нему через полчаса приеду для приватного разговора. А вы, — обратилась она к Маргачеву, — меня к нему отвезете.

Возражать ей никто не стал, и в назначенное время Элла уже стояла перед железной дверью, за которой обитал неведомый Хоменко. Когда он открыл дверь, то выглядел очень, очень смущенным.

— Здрась-те! — сказал он и сделал такой широкий приглашающий жест, что даже стукнулся рукой о стену. — Я — Рома.

— А я жена Астапова! — жестко сказала Элла, решив не сюсюкать с человеком, который водил дружбу с любовницей друга, а не с его законной женой. — У меня к вам есть несколько вопросов. — Она сделала выразительную паузу и добавила:

— Если вы не возражаете.

Хоменко не возражал и потрусил впереди нее на кухню, чтобы заварить чай. Он был довольно упитанным мужчиной с круглыми щечками, каких изображают на красочных этикетках немецкие пивовары. И еще носил нерусские усики и домашний костюм из толстого плюша. Он принес Элле свои соболезнования, которые запил большим глотком чая и заел пряником в шоколадной глазури.

— Что вас интересует? — спросил Роман, почувствовав, что Элла не расположена к задушевной беседе и не собирается угощаться сладостями, томящимися во всевозможных корзинках и вазочках.

Она несколько секунд думала, а потом выстрелила наугад:

— Коричневый портфель!

И попала в точку. Хоменко выронил из рук пустую чашку, и она, шлепнувшись на блюдце, опасно закачалась и тревожно задинькала. Щечки его обвисли, а губы сжались до размеров пуговки. Он схватил со стола салфетку и промокнул совершенно сухой лоб. Потом жалко улыбнулся и сказал:

— Надеюсь, он попал в ваши руки!

То же самое он недавно говорил Наде Степанец, и сейчас испытывал нечто похожее на угрызения совести.