Дюбал Вахазар и другие неэвклидовы драмы
Шрифт:
К р а н ц. Есть евреи и евреи. Для вас, ариев, мы все похожи друга на друга, как мертвые китайцы. Но есть евреи и — ЕВРЕИ, все пять букв заглавные. Последний народ на этой планете. Но это уже почти метафизика. Скорей, скорей — без меня вы самое большее могли бы податься в театр. Я набиваю новым фаршем ваши прежние оболочки. Но что такое даже лучший фарш без оболочки — и наоборот: форма без начинки — ничто. Мы должны действовать сообща, а главное — быстро, быстро, быстро!
М а г и с т р. Приступаем. Кранц, у тебя корона есть?
К р а н ц. Конечно — только без всяких церемоний. Можете не стесняться меня не смущаться, господа. (Вытаскивает
Подает Физдейко кипу бумаг и fountain-pen [71] . Физдейко лихорадочно подписывает.
71
авторучку (англ.)
М а г и с т р. С какой невероятной четкостью действует наша государственная машина. Не так ли, бояре?
Ропот среди Бояр, поклоны.
Ф и з д е й к о. Готово, ваше превосходительство, господин Кранц. Дарую тебе графский титул, дорогой Йоэль. Сколько сбывается мечтаний, сколько снов!
Хочет его обнять.
К р а н ц (отстраняясь). Нет времени. На мне всё государство, а это вам не титулярные безделицы.
Опрометью вылетает в дверь. За ним уносятся хасиды, которые резко вскочили из-за столика, невнятно бормоча.
М а г и с т р. Ну, наконец-то мы одни. Можем заняться фантастической стороной проблемы. Вот они уже где у меня сидят (проезжается пальцем по горлу) — все эти житейско-государственные дела.
Ф и з д е й к о. А стало быть — развлечемся. Всех бояр — моих вассалов и конкурентов — настоящим своим указом приговариваю к смерти. Подписывать уже ничего не буду — устал от канцелярщины. По росту стройсь!
Бояре строятся в шеренгу перед троном.
М а г и с т р. Это только вступление. (Боярам.) Напра-а-во!!
Бояре выполняют команду.
Ф и з д е й к о. А теперь каждый — руби секирой того, кто перед ним! (Первый Боярин бьет Второго по голове. Второй Боярин падает.) Ну — дальше!
I I Б о я р и н (умирая). Мне некого ударить. О Боже — что за мука! Княжна, за тебя смерть принимаем. Мы в тебя влюблены с давних пор — почти с пеленок.
Ф и з д е й к о. Ну — дальше, дальше: третий — четвертого, пятый — шестого, седьмой — восьмого и так далее.
I I I Б о я р и н. Ага — понятно. Будь ты проклята, Янулька.
Бьет Четвертого. Остальные действуют в том же духе.
Я н у л ь к а. Ах, теперь я понимаю все. Как я люблю вас обоих: и папулю, и тебя, Магистр!
М а г и с т р. Что?
Я н у л ь к а (торопливо). Нет-нет —
я не люблю вас — это старая привычка: меня восхищает противоположность ваших натур, отраженных в кривом зеркале деформированного сердца, но тобою, Готфрид, я восторгаюсь иначе, чем папулей.
Остаются: Первый, Третий, Пятый, Седьмой, Девятый и Одиннадцатый Бояре. Трупы падают направо.
Ф и з д е й к о (громовым голосом). Плотнее! Сомкнуть строй! А, чудная забава!
Бояре смыкают строй.
М а г и с т р. Подобно старым германским императорам, ты борешься с вассалами, сир. Но насколько проще твоя задача! Это же бараны, а не люди, вдобавок — потомки удельных князей. Поехали дальше!
Ф и з д е й к о. Выполняй! То же, что в прошлый раз! Живее! Власть моя пухнет, как гигантский, налитый гноем нарыв. Он должен лопнуть!
Первый Боярин бьет Третьего, Пятый — Седьмого, Девятый — Одиннадцатого.
I Б о я р и н. Кажется, останусь я один.
Ф и з д е й к о. Возможно — я не разбираюсь в математике. Сомкнуть строй! Делай то же, что прежде! (Первый, Пятый и Девятый смыкают строй. Первый бьет Пятого.) Девятый: кругом! Бейтесь друг с другом!! (Бояре бьются.) Совершенно как гладиаторы. Мне кажется, я римский цезарь!
Девятый Боярин валит наземь Первого; стоит, гордо уперев руки в боки.
I X Б о я р и н. Ну, что скажете, господин Физдейко? Разве я не достоин быть королем, как вы? А? Я — оскотиненный социализмом интеллигент, к тому же отпрыск старинного магнатского рода?
М а г и с т р (стреляет ему в ухо из браунинга). Ты достоин — это точно. Но проглоти-ка перед этим карамельку, да не подавись.
Девятый Боярин падает.
Ф и з д е й к о. Этим выстрелом ты решил для меня проблему власти, Готфрид. Ты достоин руки моей дочери. Бери ее, и катитесь оба ко всем чертям. Скучно мне. (Спускается с трона, идет в кафе, садится за столик.) Однако есть такие духовные организмы, которые не могут жить без кафе.
Де ля Трефуй подает ему кофе.
Я н у л ь к а. Прости меня, Готфрид, я уже в сфере мнимых чувств. Если б ты знал всю извращенность моих мыслей, ты ошалел бы от жалости, смешанной с наслаждением, от гордости и гадливости, снисхождения и унижения, от преданности и просто от эротического зуда. А я ведь все-таки женщина. Все — не исключая самого папули — притворяются переодетыми скотами. Люби меня искусственной любовью, как дикого зверька, мой Готфрид. Я больше не могу. Этот выстрел меня доконал. Я с ума сойду от отчаянного вожделения.
М а г и с т р (холодно и твердо). Пойдем-ка, Янулька, выпьем кофе. Ты все еще плохо меня понимаешь. Речь не об усложнении чувств, уже известных, но о чем-то новом, непознанном. Пока в тебе слишком мало от искусственной личности. Прежде чем я потеряю терпение и отлуплю тебя самым вульгарным образом, изволь-ка — побывай любовницей моего адъютанта, герцога де ля Трефуя. Только после него ты сможешь оценить мои психические, а не только физические достоинства. Маленькая ликвидация чисто эротических недоразумений.