Дюбал Вахазар и другие неэвклидовы драмы

Магистр подсаживается к столику Физдейко. Надутая Янулька приближается в Альфреду и флиртует с ним у окошка. Княгиня встает и занимает отдельный столик. К ней подсаживаются: ф. Плазевиц и Глиссандер. Распорядитель сеансов Дер Ципфель садится на трон. Магистр почтительно встает.

Ф и з д е й к о. Два кофе и бочку ликера. Можно «Стрегу». (Герцогиня подкатывает бочку с резиновым шлангом. Во время пауз в беседе Физдейко и Магистр передают шланг друг другу.) Садись, метафизический зятёк мой и преемник. Нас утомила государственная служба на искусственных уровнях личности. Боже мой! Пятая действительность. И только-то? Значит, мы не способны создать даже мало-мальски забавный сон? Но и это было бы всего лишь четвертой действительностью, не более того, сам Хвистек лопнул бы от невозможности добавить хоть сотую долю чего-то нового. Затем ли я многократно усилил свое ничтожество и через это чуть не лопнул, чтобы пойти потом на кофеек в кафешку? Теперь понятно, почему Глиссандер так оформил эту залу. Символизм!! Я предпочел бы кончить Лесным Старцем, лесничим в твоих владеньях, Готфрид. Финансово я полностью разорен. Теперь я знаю, почему дочь мою уводит от меня простой герцог-кельнер.

М а г и с т р (садясь к нему ближе). Еще кофе, герцогиня! А лучше — всю кофеварку сразу. Ночь долгая — вообще неизвестно, кончится ли она. (В зале на всем голубоватый отсвет, невзирая на отсутствие окон; лампы постепенно гаснут.) Король, ты хочешь осуществить некий план вопреки нам самим, вопреки нашим искусственным «я» и даже нашей сиюминутной интуиции. Вот я дочь твою — свою невесту — отдал лакеишке из кофейни. Оскотиненные массы бурлят, как огромная лужа. Мы можем плыть по луже или играть у берега, как дети, пуская кораблики. Но прежде, еще при твоей жизни, мы разыграем меж собой государство.

Ф и з д е й к о. Побойся Бога, каким образом? Дай хоть минутку отдохнуть.

М а г и с т р. Нет — открою тебе последнюю истину: я — желая быть добрым — невольно делаю сплошные пакости. Сегодня я хочу очиститься — пусть даже почетной смертью. Я хотел бы сражаться, но против какой-нибудь силы, достойной меня. Слишком легко мне давались победы. Давайте завершим эту ночь поединком.

Ф и з д е й к о (Герцогиня наливает ему кофе.) Сражайся с Плазевицем, с Глиссандером, да хоть с Кранцем — только не со мной. Уважь его величество короля и своего тестя. Дочь моя спуталась с кельнером — я не предъявляю никаких претензий: знаю, это была проверка.

М а г и с т р. Да — тут я пал ниже всего. Хотел испытать ее любовь, потому что просто-напросто в нее влюбился. Проба не удалась. Вот месть за то, что я ей столько лгал, внушая всякие химеры.

Ф и з д е й к о. Да неважно все это. Но кто твой соперник? Титулованный кельнер. Больше мы ничего о нем не знаем. Хотя многим ли больше каждый из нас знает о самом себе?

М а г и с т р (неуверенно). Ну, кое-что, по крайней мере...

Ф и з д е й к о. Да ничего — лишь изредка какой-нибудь слишком уж диковинный факт приоткроет фрагмент чего-то, скрытого под маской. Но даже нельзя быть уверенным — лицо это или нечто иное. Кто я сам? Я в ужасе перед самим собой, меня уже ничто не успокоит.

М а г и с т р. Прошу мне ничего не внушать. Я не хочу бояться себя. Это безумие. Чем больше искусственности, тем меньше страха. Я еще никогда ничего не боялся.

Ф и з д е й к о. Неправда — ты просто скрывал это от себя, как сумасшедший прячет свое безумие. Тем хуже потом, когда оно вырывается наружу.

М а г и с т р. Ха! Рехнуться можно с этим ясновидящим старцем. Спасите меня.

Все смеются. Внезапно смех обрывается. Физдейко начинает говорить.

Ф и з д е й к о. Да, да — чем искусственней психика, тем больше страха перед собой. Ты затащил меня на вершину, и там я сдохну от ужаса, уже не в силах спуститься вниз. Больше на меня не рассчитывай, Готфрид. Сам я тоже не выкручусь, но что с того — я старик. А вот тебя мне жаль, мой мальчик.

М а г и с т р (вставая). Это просто невыносимо. Вместо того чтоб быть моим медиумом, он сам, как колдун, сделал меня другим.

Ф и з д е й к о. Да — всем нам кажется, что мы знаем, кто мы такие. А я вам говорю: мы знаем об этом ровно столько, сколько знают о себе какие-нибудь микробы, эфемеры-однодневки. Мы исчезаем, как они — и остаётся от нас почти то же, что и от них. Бояре мои погибли — как вассалы они были недостойны меня. Мы одиночки, несчастные сироты, а мир страшен и неизведан. И ничто нас уже не обманет: ни профессия, ни должность, ни философия, ни религия. Мы слишком много знаем, чтобы знать по-настоящему. А властвовать у нас охоты нет, главное же — властвовать-то не над кем. Побеждает Ничто. (Кричит, обернувшись назад.) Эй там, убрать трупы!!!

Д е р Ц и п ф е л ь (с трона). Встать! (Бояре встают как один.) Равняйсь! За дверь шагом марш!

Бояре выходят строем, отмахивая бердышами.

М а г и с т р. Вот это дисциплина! Даже трупы нам послушны. Эта мысль оживила меня. Разве сие недостаточно странно, чтоб оправдать даже наш упадок?

Ф и з д е й к о. Странность — тоже не абсолют. Она зависит от индивида, который дает ей возможность осуществиться. Этот шут, Дер Ципфель, по-моему — воплощенная серость. Что бы он ни сделал, это лично для меня — всего лишь вульгарный «трюк». (Мрачно.) И у меня, с моей искусственной, железобетонной, par excellence [72] современной личностью, есть некий предел.

72

по преимуществу (фр.)

Д е л я Т р е ф у й. Ты современен — только чей ты современник?

Ф и з д е й к о (встает, смеясь). Я современник взрыва сто пятьдесят шестой звезды в туманности Андромеды. Современность в физике — фикция. Что уж говорить о проблеме произвольного перемещения культур в историческом времени!

Д е л я Т р е ф у й. Этим своим изречением вы меня окончательно пригвоздили.

Садится и утирает салфеткой пот со лба.

Я н у л ь к а (подбегая). Я спасу тебя, мой герцог. Знаю, с Готфридом будешь биться только ты, причем за меня. (Физдейко.) Это ему Магистр меня отдал для завершения эротического образования. Якобы от большой любви. Ха, ха, ха! Пускай теперь за все ответит.

Ф и з д е й к о. А — делайте, что хотите — я должен немного поспать.

Снимает корону и ложится на пол между столиками, завернувшись в свой пурпурный плащ.

Г е р ц о г и н я. Но при условии, что мадемуазель Физдейко все-таки вернет мне моего мужа. Франция тоже, вероятно, оскотинится еще при нашей жизни, и тогда — кто может стать лучшим французским Физдейкой, чем он?

М а г и с т р. Сегодня я на все согласен. Если вы своего добьетесь, может, найдется наконец и какой-нибудь литовский де ля Трефуй. Одно меня тревожит: ведь чтоб создать ситуацию вроде этой, нам вовсе не требовалось целое государство, со всей его коммерцией, промышленностью и так далее, и ни к чему была та адская работа, которую проделал Йоэль Кранц. Хватило бы и комнатушки в какой-нибудь третьеразрядной гостинице. Не превосходит ли фон того, что на нем появилось?

Д е л я Т р е ф у й. Максимум излишеств: создать фон ради фона и не показать на нем ничего. Внутренняя жизнь, ее вершины и бездны независимы от степени богатства, власти и успеха.

М а г и с т р. Подобные утешения хороши для таких макроподов, как вы, господин Альфред. Чтоб этот взгляд обрел реальность, надо быть святым. Но ни вы, ни я — не святые. Я принимаю удар в сердце: сам себя боюсь, как никогда до сих пор не боялся никакого призрака, ни даже самой смерти. Мне просто страшно.

Д е л я Т р е ф у й. Ну же, Магистр: сразимся — кто кого переглядит! (Янульке) Ручаюсь, этот поединок для него гораздо опасней, чем если б мы бились на шпагах, стрелялись или даже пускали друг в друга депрессивные газы фон Плазевица. (Магистру.) Посмотри мне в глаза, ты, добренький маленький современный человечек — и вспомни о наших разговорах пятилетней давности — я был тогда почти ребенком...

Рассвет все яснее. Магистр шатается и ищет рукою опоры. Хватается за стул.

М а г и с т р (упавшим голосом). Не могу устоять. Мне кажется, одного тебя я люблю в этом ужасном пустынном мире. Я бедный, слабый человек, обуреваемый противоречивыми, но вполне обычными чувствами.

Д е л я Т р е ф у й. Амалия, отведи Магистра в нашу спальню и сразу возвращайся за Янулькой — придет и ее время.

Магистр, весь обмякший, выходит, ведомый Герцогиней.