Дж. Р. Р. Толкин

Вот в «Книге забытых сказаний» Толкин описывает совращение Нолдор, (тогда «Нолдоли» или гномы, gnomes) Мелько: «От него узнали они многие вещи, знание коих не на добро никому, кроме великих Валар, ибо, будучи постигнуты наполовину, столь глубинные и сокрытые вещи убивают счастье; а помимо того, многое из сказанного Мелько было искусной ложью либо лишь частью правды, и Нолдоли прекратили петь, и виолы их смолкли на холме Кор, ибо сердца их понемногу старились по мере того, как знание их углублялось, а желания возрастали, и книги мудрости их множились, как листья в лесу… и много было записано на стенах Кора темных сказаний рисованными знаками, а еще были там прочерчены или вырезаны на камнях руны великой красы». Здесь, конечно, можно увидеть намёк отнюдь не только на масонский символизм, но и, к примеру, на теории мистического смысла германских рун.

Но спустя десятилетия, в итоговых версиях истории Второй Эпохи, обретается более явная отсылка, и вновь в связи с Нолдор. «Саурон применил всю свою искусность к Келебримбору и его сотоварищам-кузнецам, которые образовывали очень влиятельное в Эрегионе общество, или братство Гвайт-и-Мирдайн; но трудился он втайне, неведомо для Галадриэль и Келеборна. Не в долгом времени Гвайт-и-Мирдайн оказались под влиянием Саурона, ибо сперва они получили великую выгоду от его наставлений в тайных приемах своего ремесла. Столь велико стало его воздействие на Мирдайн, что, в конце концов, он побудил их восстать против Галадриэль и Келеборна, захватив власть в Эрегионе». Итогом, как известно, стало создание Колец Власти. Возможно, намеренных «неприличных» намёков здесь и не было. Но ремесленное «братство», заигрывающее с тёмными силами и обретающее благодаря им политическую власть, не может не вызвать неких ассоциаций.

Стоит сказать несколько слов и об отношении Толкина к другим мистическим течениям его времени. Современные поклонники New Age не раз пытались отыскать у него следы воздействия «Тайной доктрины» Е. Блаватской и иных теософских писаний. Однако воздействие это, мягко говоря, сомнительно. Толкин, конечно, знал теософские идеи в общих чертах благодаря как минимум общению с О. Барфилдом, с которым и Толкин, и Льюис в мировоззренческих вопросах резко расходились. Однако никаких свидетельств и следов знакомства Толкина с «первоисточниками» теософии нет. Кажется, они его совершенно не заинтересовали. Все предлагавшиеся параллели (например, в десятки раз изменявшейся Толкином хронологии Арды) натянуты. Иногда речь идёт о прямых подлогах — например, когда утверждается, будто Илуватар, подобно Высшему Существу теософии, «не вмешивается в историю мира» (при Падении Нуменора, например?). Если, кстати, где-то влияние теософской «истории» и можно допустить, то именно в концепции Нуменора-Атлантиды, гибнущей от обращения к чёрным культам. Но это со времён Блаватской стало достаточно общим местом в мистической атлантологии — Толкин мог почерпнуть идею и из общения с тем же Барфилдом. В конечном счёте, если бы Толкин действительно симпатизировал теософии, мы, скорее всего, нашли бы его в рядах созданной теософами Либерально-католической, а не Римско-католической церкви.

Другое дело — некоторые иные мистические доктрины, возникшие на почве увлечения западного общества теософией. Есть основания полагать, что в молодые годы Толкин хотя бы поверхностно познакомился с сочинениями ариософов начала XX в. В «Книге забытых сказаний» упоминается, как и у ариософов, грядущее «Возжжение Магического Солнца» — у Толкина это возрождение Золотого Древа. Там же название страны людей Запада «Арьядор», несомненно, может быть прочитано как «Страна Ариев» — люди Запада, собственно, и есть «арии» в ариософском расширительном понимании, индоевропейские или чисто европеоидные народы. Правда, у Толкина можно увидеть полемику, едва ли не издевку над «арийскими» фантазиями — ведь Арьядор на самом деле «огороженная страна», страна пленения, куда Враг загнал покорённых им людей… В зрелые годы Толкин, как мы видели, считал «нордический нонсенс» антинаучной белибердой. После «Забытых сказаний» ни о «Магическом Солнце», ни об Арьядоре он уже не вспоминал.

Вообще, мистические тайны Востока, столь увлекавшие теософов всех мастей, Толкина совершенно не завораживали. Интерес к восточной религии и философии у него не проявляется ни в эссеистике, ни в литературных трудах. В «Легендариуме» магия и мистика Востока изначально ассоциируется с Ту-Сауроном (впрочем, в «Забытых сказаниях» Ту, обитающий как раз на Востоке, ещё не космический злодей). В одном из писем Толкин связал происхождение «тайных культов и «магических» традиций, переживших падение Саурона» с ушедшими на Восток двумя волшебниками, посланцами Валар, — и это расценивается как их «поражение».

Благодаря знакомству с Ч. Уильямсом Толкин непосредственно столкнулся с «герметической традицией» Запада. Уильямс увлекался оккультизмом прежде, много знал и писал о нём; от спиритических же опытов не отошёл и в оксфордский период. Так, практика «подселения» ушедшего духа в помощь живому не только описывается в его романах (как в положительном, так и в отрицательном ключе), но была предметом собственных психических экспериментов.

Едва ли не под влиянием этих нежелаемых познаний уже в 1950-х гг. в эссе «О законах и обычаях Эльдар» попала целая антиспиритическая филиппика: «Глупо и опасно, — помимо того что это худое дело, прямо запрещенное назначенными Правителями Арды, — Живым искать общения с Бестелесными, хотя бездомные и могут желать этого, особенно наименее стоящие среди них. Ибо Бестелесные, странствующие по миру, — это, по меньшей мере, те, кто отказался от двери жизни и остался в раскаянии и жалости к себе. Некоторые наполнены раздражением, горем и завистью. Некоторые были порабощены Темным Властелином и делают его работу по-прежнему, хотя сам он ушел. Они не говорят ни правдивого, ни мудрого. Вызывать их — глупость. Пытаться повелевать ими и делать их слугами собственной воли — злодейство. Такие практики — от Моргота, и некроманты — сонм Саурона, его слуги.

Некоторые говорят, что Бездомные желают тел, хотя не хотят искать их законно через подчинение правосудию Мандоса. Худшие среди них заберут тела, если сумеют, незаконно. Опасность общения с ними поэтому не только в опасности быть обманутым фантазиями или ложью; это также опасность уничтожения. Ибо кто-то из голодных Бездомных, если ему будет позволено дружбой Живых, может попытаться извергнуть фэа из его тела; в споре же за власть над телом оно может быть серьезно повреждено, даже если и не будет вырвано у законного обитателя. Или Бездомный может попросить приюта, и если ему позволят, то он будет пытаться поработить хозяина, использовать его волю и его тело для собственных целей. Говорят, что Саурон делал такое и обучал своих последователей достигать этого». Спиритические духи, по толкованию Толкина, — «Бездомные», лишенные тела из-за нежелания отправиться в Валинор души (фэа) эльфов. Стоит здесь вспомнить именитого литературного спирита А. Конан Дойла, для коего эльфы были явлением одного порядка с «духами» — со знаком плюс, разумеется.

Итак, в вопросах веры Толкин был достаточно твёрд и ортодоксален. Мир вокруг себя он оценивал глазами строгого католика — «свет» и «добро» в реальности ассоциировались для него с христианской традицией, а «тьма» и «зло» с её отрицанием. Без чёткого осознания этого творчество создателя современного жанрового фэнтези едва ли может быть понято.

Между предшественниками и последователями: Толкин в истории жанра

Доселе приватные миры были в основном работой декадентов или по крайней мере эстетов. Это — приватный мир христианина

К. С. Льюис о мифологии Толкина. Из письма 1944 г.

Величественный мир Толкина — страница в долгой и богатой истории западной и мировой литературы вымысла. Страница важнейшая, поворотная — но всё же одна из многих. За спиной Толкина были десятки авторов, по праву считающихся его предшественниками. Одновременно с ним творили многие и многие, в основном оказавшиеся в тени его могучего таланта. После него… после началась иная эпоха, и век поточного производства фантастики дал больше эпигонов, чем полноправных последователей. Тем правомернее обращение к трудам предшественников. И тем важнее — для понимания личности и творчества Толкина — вопрос о том, кто из более ранних и современных писателей на него повлиял.

Сам Толкин, надо признать, разговоры о «влияниях» (даже со стороны ближайших друзей и соратников) любил не слишком, признавал такие влияния неохотно и в целом предпочитал, когда его творчество сопоставляли с древнегерманским эпосом, а не с фантазиями Нового времени. Тем не менее, вполне естественно, в филологической науке, да и «просто» в критике разговор о воздействии на Толкина авторов после Чосера поднимался не раз.

Том Шиппи в своём объёмном труде называет целый ряд английских (и не только) писателей, так или иначе воздействовавших на творчество и фантазию автора. Особо же выделяет троих, воздействие двоих из которых признавал и сам Толкин: Джордж Макдональд, Уильям Моррис и Редьярд Киплинг. Большинство западных толкиноведов давно постигло всю условность «признаний» или «непризнаний» тех или иных авторов Толкином. Специфика его характера, склонность к резким суждениям (каковые и высказывались-то чаще всего в частных письмах и разговорах) в ряде случаев способны ввести в заблуждение. Более того, отношение Толкина к некоторым авторам (Макдональду, например) заметно менялось на протяжении творческой жизни.

И вот мы видим, как виднейший российский фантастовед вообще отрицает влияние на Толкина кого-либо из литераторов его века, кроме У. Морриса. Среди тех, кому отказано в роли предшественников Толкина, оказываются тот же Дж. Макдональд, Д. Линдсей и лорд Дансени. Причём особо утверждается, что фантастику Толкин начал читать только в послевоенные годы. В доказательство предлагается обратиться к письмам Толкина. Сделаем это. Первое свидетельство весьма хорошего знакомства Толкина с творчеством Дансени находим под 1937 г., прямое признание влияния Макдональда — под 1938-м, уважительный отзыв о романе Линдсея — тогда же. В последнем случае также становится очевидным (как и в некоторых других местах), что Толкин, по крайней мере, старался вопреки занятости читать современную фантастику. Кстати, сведения о знакомстве Толкина с книгами Макдональда и Дансени российский исследователь давно может почерпнуть и из «Биографии» Карпентера. Это не говоря уже о том, что Макдональд трижды прямо и вполне уважительно упоминается в довоенном эссе Толкина «О волшебных историях», неоднократно издававшемся на русском языке!