«Джамп» значит «Прыгай!»

При этом она обследовала взглядом комнату. Она была пустой, без каких-либо украшений, кроме плакатов.

Их было много – прикнопленных к стенам булавками или скотчем – православные календари, лики, переснятых с икон святых соседствовали с полуголыми японками, репродукции картин старых фламандских мастеров, глянцевый плакат дианетчиков и радужные сусальные изображения Кришны. Очевидно хозяйка квартиры, которую сняли для нее, порядком сдвинулась на религиозной почве, но так и не остановилась на какой-то одной религии и верила во все разом.

– Нет, девочка моя, еще далеко не все кончено, в этом нет сомнения.

Голос Солдатова заставил ее вздрогнуть и вернуться в настоящее.

– Оказалось, что этот ваш Барский знает свое дело и слишком ловок, чтобы отдать себя в хилые лапки наших головорезов. Берзиньш выполнил свое дело и заманил Барского, как и было условлено, на платформу, сделав все, чтобы они могли его схватить. Затем, когда заботинские головорезы пытаются это сделать, он бросает под колеса поезда одного, ранит другого, дает Берзиньшу такого тумака, что тот ложится в больницу с повреждением шейного позвонка, и исчезает, проскальзывает перед поездом. Идиоты! Кто их просил путаться у нас под ногами?! Почему они не могли связаться с нами перед тем, как посылать машину.

– Понимаю. Тогда это значит…

У Лены снова чуть дернулось лицо.

– Боюсь, это ничего не значит, дорогая моя. Барский не погиб. Этот парень живуч, как кошка. Он проявил себя с лучшей стороны, и нам предстоит та еще работенка – схватить его и доставить пред ясные очи нашего шефа.

Солдатов был не в духе, а связь была плохая. Голос его как скрипел, как бензопила.

Лена сосредоточилась на том, что она знала о Барском.

– У меня сложилось впечатление, что он сам появится у Корсовского причем в весьма скором времени. Такова специфика задания.

– Понимаю. Да, не завидую я нашему боссу. Будем надеяться, что вы правы. Если это действительно так, и мы его не поймаем, это будет дорого стоить. Ну, а теперь, пока Кравцов спит, мы объявим этого его протеже в федеральный розыск. За убийство. Ночной смене постовых раздадут его портреты и, полагаю, его вскоре схватят. У вас для меня больше ничего нет? Только то, что вы сказали об этом младенце Корсовского?

– Совершенно верно. Он сказал, что свяжется со мной, если что-то пойдет не так, как надо, но это маловероятно.

– Отлично. Тогда надо подождать и посмотреть. Я приставлю к Корсовскому «хвост», а вы сидите и молите Бога, чтобы Барский связался с вами.

– Хорошо.

Генерал некоторое время молча сопел в трубку.

– Что-нибудь еще? – осведомилась она.

– Да, Андрюша Трубенков погиб.

– Как? – спросила она как можно более теплым и сочувственным тоном.

– Под колесами поезда. Его убил ваш напарник…

– Товарищ генерал…

– Да, я все понимаю, вы-то ни в чем не виноваты, ребята говорят, что он сам по-глупому подставился и всех подставил и в результате провалил операцию. Я от него такого не ожидал.

– И все-таки он был вашим помощником. – негромко сказала Лена. – Поверьте, мне очень, очень жаль, что так случилось.

– Да, да… ну, пока, дорогая моя девочка. Спи спокойно.

– До свидания, товарищ генерал.

Она положила трубку и взглянула на маленькие спешащие часы – через полтора часа пора уходить – а она еще не одета… Этот вечер она проведет одна в этой мерзкой мрачной квартире. В ней чисто, тихо, обстановка ветхая, но опрятная. Нет ни единой книжки, ни пластинки, не работает телевизор и радиола хрущевских времен не разорвет своим хрипом тишину комнаты. На столе, накрытом изъеденной молью бахромой, стоит дешевая стеклянная вазочка с искусственным дешевым букетиком. Лена встала с кресла у телефона и перешла к окну, зябко поеживаясь. Затем закурила, чтобы успокоить свои нервы. Вдруг она услышала шаги: медленные и тяжелые, очень тяжелые, они слышались с лестничной площадки. Секундой позже в дверь позвонили.

Звонок не прерывался, словно его заклинило, но Лена ответила не сразу. Она стояла тихо и смотрела перед собой, зная, что она только что ошиблась и ужасно ошиблась. Не весь мир был против Барского. У него оставались друзья и, возможно, один из них сейчас за дверью. Друг, который, возможно, знает настоящую роль Лены Штурминой во всей этой операции, и не ведает сомнений насчет того, как надо поступать с предателями.

Тем не менее, она вынула изо рта сигарету и подошла к двери. Кто бы там ни был, ему следовало ответить. Звонок отзывался болью в ее голове, а замок навалился на нее своей тяжестью. Она толкнула дверь сильнее. Она вдруг отворилась, отбросив ее в сторону, и к ее ногам упал Валерий Барский.

Он смотрел на нее с колен и ничего не говорил. Несколько мгновений взгляд его блуждал по комнате, словно выискивая нечто оставленное здесь и забытое. Затем он пополз к шкафчику у окна. Бутылка водки опустела на три четверти, когда он наконец поставил ее и встал на ноги.

Затем он проговорил:

– Извини, дорогая. Мне действительно очень жаль. – Слова его гулко звучали в тишине комнаты. – Я не имел права приходить сюда, но твоя квартирка мне показалась единственным местом, где можно отсидеться. Надеюсь, что за мной не было «хвоста».

Он выглянул в окно и задернул шторы. После выпитого на лице его вновь появилось немного красок.

– Все хорошо, Валера. Все в порядке.

Лена подошла к нему и уставилась на морщины под его глазами и странное подергивание тела.

– Но ты ранен? Поезд стукнул тебя, когда ты прыгнул… – Она замолкла, проклиная собственную глупость.

– Да, он задел меня и потому я пришел. Он задел меня вот здесь. – Он провел рукой по груди, но подозрения в глазах не было, только любопытство и боль. – А откуда ты знаешь про поезд?

– Моя рация настроена на милицейскую частоту. Ты же сам говорил, что встречаешься в районе «Электрозаводской».

– Ну…

– Оттуда они и передавали. – Как только она пришла в себя, солгать ей было пару пустяков. – Они передали, что человек, подозреваемый в двух убийствах, удрал, прыгнув перед поездом на станции Электрозаводской. Они описали его, и я решила, что это ты.

– Понятно. Они резво взяли старт.

Барский склонился над шкафчиком, словно не был уверен в своих ногах.

– Да, это был я, – устало проговорил он. – Мне пришлось заплатить за собственную глупость, за то, что не послушал тебя, и меня задело поездом. Ничего серьёзного, но, полагаю, пара рёбер сломана. Дай руку, хорошо? Благодарю.

Он дрожал, пока она помогала ему снять пальто и расстегнуть рубашку. Грудь у него была почти безволосая, очень белая, кроме одного места. Чуть ниже подмышки набухал большой кровоподтек.

– Тебе сломали два ребра. – В этот момент все мысли о Солдатове и работе покинули Лену, и она превратилась в медсестру, помогающую раненому мужчине, к которому она привязалась. Она ощупывала припухлость и сломанные кости. – И очень плохо сломали, Валерий. Я не составлю их и за сто лет. Надо как-то вызвать врача.