Джек Бестелесный

Пока меня не разбудила тишина.

Внутри палатки было темно, хоть глаз выколи, но буран кончился. Спал я, почти не раздеваясь, и мне было даже, пожалуй, жарко. Фетровые подкладки моих сапог и перчатки я запихнул в спальник вместе с пакетом еды и фляжкой с водой. Теперь я извлек все это наружу, натянул отсыревшую парку, съел отволглую лепешку (фу!) и запил водой. А затем принялся откапываться, подчиняясь зову природы. Сугроб намело в полтора метра, но снег был сыпучий и разгребался легко. Индейская лыжа, если умело ею орудовать, — прекрасная лопата. Я прорыл и промял выход, облегчился в снежной нише, надел лыжи и выбрался на нетронутую снежную целину.

Холод стоял лютый. К моему изумлению, ночное небо сверкало. В вышине висело северное сияние, будто огромный занавес, сотканный из зеленого и алого света. Я смотрел как зачарованный, а занавес колыхался и даже, казалось, шуршал. А затем из-за отрога на противоположной стороне каньона взметнулся узкий клин белого сияния и пронзил цветные полотнища. Затем еще один луч, и третий, и четвертый, точно небесные прожектора. Я ахнул от благоговейного восторга. На свежий снег падали черные тени деревьев, и вся прогалина была озарена, как в полнолуние.

И вдруг в каких-нибудь пятнадцати метрах от меня, на вершине почти бесснежного нагромождения валунов, что-то задвигалось. Что-то большое.

Я окаменел. И тут до меня донесся душный звериный запах… То, что пошевелилось, стояло на двух ногах, и северное сияние серебрило его косматую шкуру. Он был огромен — на добрые полметра выше меня, и я сразу понял, кто он.

Бесшумно метнулся я назад в палатку, схватил ружье и сдернул правую перчатку. Спустив предохранитель, прокрался по снежному пандусу, приложил приклад к плечу и поглядел в прицел. Он все еще стоял там, спиной ко мне, высокий и массивный, как вставший на задние лапы гризли.

Только был это не медведь, а представитель вымирающего вида. Гигантопитек. Большеног. Крупнейший из приматов, созданных эволюцией. Такой же телепат, как и я, но с сознанием простым и безыскусственным, не то что мое. Беря мегапода на мушку, я полностью забыл философские размышления, каким предавался, когда посетил Обезьянье озеро в первый раз. Сейчас я думал только о том, сколько мяса несет этот огромный костяк — мяса, которое сохранит жизнь Терезе, Джеку и мне.

Короче говоря, я готовился убить его. На таком расстоянии промахнуться не смог бы даже мазила вроде меня. И никаких угрызений совести я не испытывал. Это было животное, а я — загнанный в угол человек, самый опасный биологический вид во Вселенной. Но в тот момент, когда мой палец лег на спусковой крючок, небо вдруг заполыхало лиловыми, зелеными, белыми огнями, образующими фантастические призрачные фигуры.

Большеног вскинул руки, и мое сознание услышало, как он испустил телепатический вопль восторга и радости.

Я медленно опустил винчестер. В небе над нами плясали фантомы, мерцали звезды, а великан на валунах пел свой безмолвный восхищенный гимн природе. Я хотел снова прицелиться, но не поднял ружья, а поставил его на предохранитель. Сухой щелчок разнесся в тихом воздухе, как треск сучка под чьей-то ногой. Большеног резко обернулся и посмотрел на меня.

Я помахал ему.

Он исчез.

А я со вздохом вернулся в палатку, съел еще лепешку, глотнул из фляжки с ромом и опять заснул.

Утром снова шел снег, но не густой — просто в воздухе кружились редкие снежинки. Я взобрался на валуны, где видел гигантскую обезьяну, но не нашел ничего, ни единого следа. Возможно, где-то тут, среди скал, пряталось его логово.

— Храпи спокойно, — сказал я ему. — Рассудок говорит мне, что ты — еда, но сердце твердит: «Нет-нет! Собрата-операнта есть нельзя».

Я позавтракал, уложил рюкзак и продолжил спуск по каньону. Он опять стал довольно крутым, и я шел очень осторожно и медленно — ведь снег теперь был куда глубже. Пока мне на пути не попадались особые препятствия, но следов потенциальной дичи я не видел — только возле маленькой полыньи тянулась цепочка отпечатков, оставленных норкой или куницей.

Весь день с неба тоскливо сыпался снег, наращивая новый слой белого рыхлого снега. Обезьянья речка повернула на север, огибая небольшую вершину, которую я окрестил горой Джефф. До вечера я прошел вниз по течению километра четыре-пять, облюбовал место среди выветренных скал, поставил палатку и развел костер. Разогретые лепешки были не намного лучше холодных, но котелок горячего куриного супца меня очень подбодрил. Я лежал в спальнике перед откинутой дверью и прихлебывал ром — один обжигающий глоточек, потом второй, — глядя, как угасает огонь и медленно кружатся снежинки. Мной овладело пьяное спокойствие, и я спросил себя, а не предстоит ли мне умереть здесь. Смерть от переохлаждения считается легкой. Куда легче голодной смерти. Такой уж я везунчик. А вот бедная Тереза…

И тут я очнулся от этих мрачных размышлений, припомнив, что прилетел сюда с Терезой не по своей воле. Мне приказал сопровождать ее лилмик, которого я прозвал Фамильным Призраком. Это он сказал, что мое присутствие здесь необходимо!

Необходимо? А для чего? Для его космических шашней, для чего же еще! Я не сомневался, что нерожденный ребенок Терезы является главным фактором в планах моего призрачного надоеды. Иными словами, она останется жива и родит Джека. Логика подсказывала, что и я останусь жив — ей ведь не справиться здесь одной в глухую зиму. Un point, c'est tout, Oncle Rogi note 39 . Итак, блаженство замерзания не для меня.

Note39

Вот так-то, дядюшка Роги (фр .).

Тем не менее я совсем вымотался, спускаясь по этому чертову ущелью. И чем дальше от Обезьяньего озера я отойду, тем труднее будет мой обратный путь. А если еще один буран, я и вовсе не вернусь…

— Mon fantome! note 40 — позвал я. — Ты тут?

Последняя головешка в моем костре рассыпалась угольками, которые чуть шипели, когда на них ложились снежные хлопья.

О Призрак! Я знаю, ты меня слышишь. Становится все холоднее и холоднее, и я совсем вымотался, шаркая лыжами по камням. Я же просто слабый старик ста шести лет. Если мне придется идти дальше, я наверняка не сумею дотащить мясо до хижины! Пригони мне с утра какую-нибудь съедобную тварь, слышишь? Хватит валять дурака. Если хочешь, чтобы я справился с работой, которую ты мне навязал, так изволь помогать! Что-то крупное! Без фокусов! Завтра! Прямо здесь!

Note40

Мой призрак (фр .).

Приободрившись, я завинтил фляжку с ромом, закрыл дверь палатки и заснул.

Утро было очень холодное, пасмурное, но снегопад прекратился. Когда я спустился к речке за водой, то заметил, что там побывали до меня. На другом берегу вверх по течению тянулись следы, и я увидел, что чуть дальше над ельником курится не то дымок, не то пар.

Я вернулся за винчестером, осторожно прокрался по своему берегу и разглядел его между лапником. Справочник «Как выжить в лесной глуши» рекомендует целиться поближе к груди, где расположены важнейшие органы. Там даже был рисунок животного с мишенью для таких идиотов, как я. Сняв предохранитель, я прицелился куда надо и выстрелил.

Молодой лось рухнул мертвым на снег.

Весил он, наверное, побольше 450 кило. Даже сооруди я волокушу, потребуется несколько выматывающих прогулок, чтобы доставить домой все мясо. А, к черту! Моя взяла! Пьянея от торжества, я схватил топор, ножи, брезент, плассовые мешки и попытался вспомнить, что говорилось в справочнике о разделке туши. Подробности ускользнули у меня из памяти, но я решил, что как-нибудь справлюсь.

Приступая, я не удержался и издал торжествующий телепатический вопль, направив его на персональной волне Терезы: «Мясодивноемясо !»