Джек Мэггс
Шрифт:
– Лжесвидетельство. Я не прощу вам этого. Тобиас в отчаянии обхватил голову руками.
– Я прошу у вас прощения, – наконец сказал он. Когда Отс поднял голову, на лице его было подлинное огорчение.
– Пусть Бог простит вас, – сурово ответил доктор. – Вот с ним вы и должны объясниться. У меня же нет намерений погубить вас.
Последняя фраза возымела свое действие. Когда молодой писатель посмотрел на врача, его курчавые волосы были взъерошены, а глаза полны слез.
– Я готов сделать все, чтобы искупить свою вину. Доктор встал.
– В таком случае молитесь. А пока на какое-то
– Но если у меня заболеет ребенок?
– Вы отнесете своего ребенка к другому врачу, он вылечит его, и вы будете счастливы.
– Но я не знаю ни одного врача, кроме вас. У ребенка сегодня утром обнаружилось что-то вроде нарыва…
– Мистер Отс, Лондон большой город…
– Я знаю Лондон, сэр, знаю его, возможно, даже лучше вас. Он слишком большой, и если мой ребенок заболеет…
– В этом большом городе вы найдете множество прекрасных врачей.
– Вы мне кого-нибудь порекомендуете?
– Пожалуйста, мистер Отс, как могу я это сделать? Я уже рискнул своим добрым именем.
– Вы отказываетесь от меня?
Вместо ответа доктор потянул за шнур звонка.
– К кому теперь я могу обратиться?
На звонок доктора ответил небрежно и странно одетый Мэггс. От Тоби, поверженного в отчаяние, не ускользнуло удивление доктора, который, однако, попросил этого неопрятного, в чем-то испачканного человека подать его пальто и саквояж.
– Если заболеет моя жена, кого же мне звать к ней? Вместо ответа доктор, сдержанно кивнув, вышел в холл, где Джек Мэггс уже держал в руках его теплое пальто. Доктор медленно надел его и застегнул на все пуговицы. Не промолвив более ни слова, он покинул дом Перси Бакла.
Каторжник закрыл за ним дверь, но остался стоять перед ней.
– Спасибо, – поблагодарил его Тоби, дав понять, что он тоже уходит, но Мэггс не двинулся с места.
– Мистер Отс, – вдруг сказал он. – Мне необходимо перекинуться с вами парой слов.
– Сейчас я не могу даже думать об этом… – возразил Тобиас Отс.
Каторжник, выйдя вперед, приблизился к Тобиасу так близко, что тот уловил в его дыхании запах рома. Не успев опомниться, он вдруг почувствовал, как его ноги оторвались от пола, а затем его стали трясти так сильно, что у него застучали зубы. Запах алкоголя усилился. У Тобиаса теперь была возможность разглядеть поры на носу своего мучителя, его твердые, словно из железа, бакенбарды, начавшийся тик щеки и темные, полные ярости глаза.
Жизнь Тобиаса рушилась.
Глава 51
Самый ужасный четвертый год своей жизни Тобиас провел в сиротском приюте в Шропшире, где терпел постоянные обиды и побои. После приюта он прожил год в Девоне, у матери, которая, не стесняясь, выражала свое недовольство его присутствием. В беззащитном пятилетнем возрасте привезенный ею в Лондон Тобиас вскоре был отдан на воспитание своему отцу, но жестокое отношение этого джентльмена заставило его сына вскоре самому искать себе дорогу в городе, готовом любого втоптать в грязь.
Он был брошен на произвол судьбы, но не превратился
в бездомного бродягу или отребье.Ему не пришлось учиться в настоящей школе, но он сам научился читать и писать, силой собственной воли он сам воспитал себя, сделал человеком и кудесником в этом большом неласковом городе.
Теперь ежедневно в «Морнинг кроникл» и раз в две недели в «Обзервере» Тобиас Отс создавал свой Лондон. Увлеченно, сам себе удивляясь, он придумывал ему названия, чертил его карты, расширял улицы и сужал грязные переулки, рисовал его пейзажи и глядел на них, словно в грустные окна своего детства. Он представлял себе собственную респектабельную жизнь: жена, ребенок, свой дом. Он сам создал себе имя юмористическими рассказами. Он преуспевал, отрастил брюшко, стал другом титулованной дамы, вторым его другом был известный актер, третьим – кавалер Ордена английского королевства, четвертым – тоже писатель и наставник юной королевы Виктории. Ему было даже страшно оглянуться назад, так далеко он ушел.
До того утра, когда его шутка и розыгрыш убили человека.
А потом – отказ доктора иметь с ним дело, и этот каторжник, из отбросов общества, позволил себе схватить его и трясти, словно кролика.
– Вам лучше успокоиться, сэр, – сказал он Джеку Мэггсу, хотя это он, Тобиас Отс, стал по злой прихоти судьбы преступником. – Если хотите, чтобы все кончилось благополучно, держите себя в руках, – крикнул он испуганно.
Освободившись от рук Мэггса, Тобиас стал искать пуговицу, оторванную во время потасовки.
– Вот ваша пуговица, сэр. Дайте мне ваше пальто. Горничная займется этим.
– Успокойтесь, – велел ему Тобиас.
– Хорошо, сэр. Я буду спокоен.
На какое-то мгновение этот хулиган успокоился, хотя не сводил с писателя своих полных презрения темных глаз.
– Вы оторвали мне пуговицу, – удивленно сказал Тобиас. – Разве вы не лакей, Джек Мэггс? Вы же слуга, черт побери!
Ничего не ответив, Мэггс вызывающе сел в хозяйское кресло и скрестил свои массивные ноги.
– Я застрял здесь, – сказал он. – Две недели. Похоже, я уже застрял по пазуху в этом болоте.
Он потер свою заросшую темной щетиной щеку, и Тобиас заметил подергивание щеки от начинающегося тика.
– Вы увязли со мной, и я увяз с вами. С каждым прошедшим днем и вам и мне становится только хуже. Для меня вы придумали вашу эпидемию. Вы, разумеется, не могли предполагать, что это может окончиться так прискорбно.
– Я едва ли повинен в случае с пневмонией.
– Я же сказал, что вы не могли этого предполагать. После этих слов наступила пауза, и Тобиасу показалось, что ему угрожают.
– Я не дождусь, – продолжал Джек, – когда смогу пуститься в путь, но я не могу сделать этого, пока не найду Генри Фиппса. Как только увижусь с ним, тотчас же уеду. Задержка не входила в мои планы, но такова жизнь. – Он промолчал. – А то, что вы сделали с магнетическими флюидами мистера Спинкса…
Тобиас Отс посмотрел в лицо каторжника – кустистые черные брови, сухие потрескавшиеся губы. Это было отталкивающее, недоброе лицо.
– Думаете, меня можно шантажировать?
– Я хочу получить то, что мне причитается: имя этого «Ловца воров».