Джек Ричер, или Гость

Поскольку тело лежало лицом вниз, корка краски была перевернута. Ее внутренняя сторона была покрыта застывшими пузырями и выглядела как поверхность далекой планеты. Стейвли принялся осторожно размывать струей ацетона ее края в тех местах, где краска прилипла к коже.

– Это не повредит коже? – спросил Блейк.

Стейвли покачал головой.

– Это то же самое, что жидкость для снятия лака с ногтей.

Под смытой краской стала проступать зеленовато-белая кожа. Стейвли обеими руками в перчатках нажал на корку краски, ломая ее. При этом тело приподнялось над столом, затем упало. Стейвли направил струю под него, борясь с упрямой, цепкой краской. Помощник приподнял ноги убитой, и Стейвли снял краску вместе с пластиком, удаляя ее с бедер. Ацетон продолжал хлестать из шланга, смывая зеленоватое месиво в дренажное отверстие.

Стейвли перешел к голове. Направил струю на затылок. Волосы убитой представляли собой страшное зрелище. Они были спутанными, слипшимися от краски. Волосы плавали вокруг лица жесткой паутиной.

– Придется их отрезать, – сказал Стейвли.

Блейк угрюмо кивнул.

– У нее были замечательные волосы, – заметила Харпер.

Ее голос был едва слышен за шумом вентиляторов. Отвернувшись от стола, она отступила назад. Коснулась плечом груди Ричера и задержалась так на секунду дольше, чем следовало бы.

Взяв со столика новый скальпель, Стейвли прошелся по волосам, стараясь держаться как можно ближе к засохшей краске. Затем, просунув руку под плечи, приподнял тело. Голова освободилась, оставив спутанные волосы в краске, словно корни мангровых деревьев, переплетенные в болоте. Разрезав краску и пластик, Стейвли освободил еще один участок.

– Надеюсь, вы поймаете этого мерзавца, – мрачно заметил он.

– Для того мы и делаем все это, – угрюмо пробурчал Блейк.

– Переворачивай ее, – сказал Стейвли.

Тело перевернулось без труда. Ацетон, смешанный со скользкой краской, стал своеобразной смазкой. Жуткое лицо Элисон Ламарр предстало в ярком свете люминесцентных ламп. Зеленовато-белая кожа была покрыта морщинками и подтеками краски. Глаза были открыты, веки покрылись зеленой каемкой. Последний кусок мешка оставался прилипшим к телу от груди до бедер, словно старомодный купальник, защищающий ее стыдливость.

Стейвли пошарил рукой и нащупал под слоем пластика металлический предмет. Сделав надрез, он осторожно запустил туда пальцы и, словно в гротескной пародии на хирургическую операцию, извлек этот предмет.

– Отвертка, – объявил патологоанатом.

Помощник обмыл ее в ванночке с ацетоном. Это оказался высококачественный инструмент с тяжелой пластмассовой рукояткой и наконечником из хромированной стали.

– Из набора инструментов в ящике кухонного стола, помните? – сказал Ричер.

– У нее на лице царапины, – вдруг произнес Стейвли.

Он обмывал струей ацетона лицо. На левой щеке от глаза к подбородку проходили четыре параллельных надреза.

– Раньше это у нее было? – спросил Блейк.

– Нет, – хором ответили Харпер и Ричер.

– Так что это значит? – спросил Блейк.

– Она была правшой? – вдруг спросил Стейвли.

– Не знаю, – ответил Пултон.

– По-моему, да, – сказала Харпер.

Закрыв глаза, Ричер мысленно вернулся на кухню Элисон Ламарр, увидел, как она разливает кофе.

– Да, правшой, – уверенно заявил он.

– Согласен, – сказал Стейвли, осмотрев руки и пальцы убитой. – Правая рука чуть больше левой. И тяжелее.

– И что? – спросил Блейк, склонившись над изуродованным лицом.

– Я считаю, убитая сама нанесла эти царапины, – сказал Стейвли.

– Вы уверены?

Стейвли несколько раз обошел вокруг головы убитой, ища лучшее освещение. Свежие раны распухли от попавшей в них краски. Они стали зелеными, хотя должны были быть алыми.

– Дать однозначный ответ я не могу. Вы это понимаете. Но с высокой долей вероятности все произошло именно так. Если бы раны нанес убийца, каковы шансы, что он нанес бы их в том месте, где убитая могла нанести их сама?

– Он заставил ее, – сказал Ричер.

– Как? – спросил Блейк.

– Не знаю. Но он заставляет убитых делать многое. Например, я убежден, что он заставляет их самих выливать краску в ванну.

– Почему?

– Отвертка. С ее помощью открывались банки. А мысль о царапинах пришла уже позже. Если бы убийца сразу подумал о царапинах, он заставил бы убитую захватить с кухни не отвертку, а нож. Или и то и другое.

Блейк уставился в стену.

– Где сейчас банки?

– Здесь, в криминалистической лаборатории, – ответил Пултон. – С ними работают эксперты.

– Отнеси им отвертку. Пусть проверят, соответствуют ли следы.

Помощник Стейвли убрал отвертку в чистый полиэтиленовый пакет. Пултон снял халат, сбросил бахилы и поспешно вышел.

– Но зачем? – спросил Блейк. – Зачем заставлять убитую царапать себе лицо?

– Гнев? – предположил Ричер. – Желание наказать? Унизить? Меня с самого начала мучил вопрос, почему он не проявляет жестокости.

– Раны поверхностные, – сказал Стейвли. – Полагаю, они немного кровоточили, но не были болезненными. Их глубина одинакова на всем протяжении. То есть убитая не дрожала.

– Быть может, это что-то ритуальное, – предположил Блейк. – Имеет какой-то символический смысл. Четыре параллельные линии ничего не означают?

– По крайней мере, для меня ничего, – покачал головой Ричер.

– Как она была убита? – спросил Блейк. – Вот что нам необходимо узнать в первую очередь.

– Быть может, убийца заколол ее отверткой, – предположила Харпер.

– Никаких следов этого, – возразил Стейвли. – Нигде нет колотых ран, которые могли бы привести к смерти.

Он оторвал от тела последний кусок пластика и стал смывать краску с живота, помогая струе ацетона затянутыми в перчатку пальцами. Помощник убрал пластик, и тело осталось обнаженным под ярким светом, обмякшее и совершенно безжизненное. Ричер смотрел на него и вспоминал красивую, жизнерадостную женщину, улыбавшуюся и излучавшую энергию подобно крохотному солнцу.

– Можно ли убить человека так, чтобы этого не мог определить патологоанатом? – спросил он.

Стейвли покачал головой.

– Нет, если этот патологоанатом – я.

Перекрыв струю ацетона, он отпустил шланг, и тот втянулся в отверстие в потолке. Стейвли подошел к стене и переключил вентиляцию на нормальный режим. В помещении снова стало тихо. Тело лежало на столе, по возможности отмытое от краски. В порах и складках кожи остались зеленые подтеки, сама кожа была мертвенно-бледной и одутловатой, словно кожа существа, живущего на дне моря. Слипшиеся остатки грубо отрезанных волос, обрамляющие мертвое лицо, топорщились от краски.