Дженни. Ближе к дому
Шрифт:
— Шериф, вы мне приказали найти эту девчонку, арестовать ее и привести сюда, — сказал Клайд, ворочаясь на стуле. — Она где-то пряталась, а я только старался узнать, где она находится, чтобы забрать ее. Когда этот черномазый…
— Знаю, — сказал Гровер, потирая лицо обеими руками. — Знаю. Незачем мне это рассказывать. Я знаю, о чем ты толкуешь.
— У меня ничего худого и в мыслях не было, шериф, — настаивал Клайд. — Почем же я знал, что он от этого умрет. Он меня взбесил своей болтовней, надо же было проучить его, чтобы знал свое место. Не мог же я позволить черномазому…
— Все равно, сынок, от этого мне не легче, — сказал Гровер, сокрушенно покачивая головой. — Я боюсь политического взрыва перед самыми выборами. Я занимаюсь политикой, с тех пор как проголосовал в первый раз двадцати лет от роду, так что за это время можно было узнать, насколько опасны такие случаи накануне
Ничего больше не было сказано, пока Гровер не встал из-за своего стола.
— Так вот, я требую, чтобы эту девушку, Джозину Мэддокс, оставили в покое, — сказал он своим помощникам. — Я не желаю, чтобы ее трогали. И без этого у нас хватает неприятностей. Приказа об ее аресте нет и никогда не было. Я только хотел сделать любезность миссис Фрэнк Бауэрс, произведя небольшое расследование без всякого шума. Миссис Фрэнк Бауэрс решила во что бы то ни стало затеять какой-то там крестовый поход, и пришлось крепко подумать ради того, чтоб она осталась довольна. А теперь держитесь пока что подальше от негритянского квартала. Кому-то придется очень солоно, если вы не послушаетесь. Эти люди очень взбудоражены тем, что случилось, и небезопасно даже бегать за цветными девушками по железнодорожному полотну, какая бы ни была темная ночь. Обойдетесь и так это время.
В восемь тридцать утра коронер наскоро провел следствие по делу о смерти Харви Брауна, как полагается по закону. Из свидетелей присутствовал один Клайд Хефлин. Шериф Гловер и другие помощники тоже были там, но двери кабинета следователя были заперты, и никому больше не было разрешено присутствовать на следствии.
После нескольких шаблонных вопросов и ответов следователь быстро вынес решение, что смерть Харви Брауна, цветного, последовала вследствие удушения или удавления чем-то таким, что случайно попало ему в горло. После чего следователь, нервничая, записал свое решение в книгу протоколов и захлопнул ее.
Как только следствие было закончено, один из помощников шерифа вышел из здания суда, поговорил по душам с кем-то на улице, сообщив, какое постановление вынес следователь о причине смерти Харви Брауна. После этого новость быстро разошлась с городской площади по лавкам и конторам во всем городе.
— Не хотел бы я быть сейчас на месте Клайда Хефлина, — сказал кто-то из собеседников, собравшихся на почте. — Особенно после того как шериф и следователь вместе придумывали способ, как бы поскорей замять это дело. Даже моя старая черная корова и та не поверила бы такой нескладной выдумке. Меня нисколько не удивит, если Клайда найдут убитым на улице как-нибудь темным вечером. Я не говорю, кто это сделает, и не говорю, хорошо это или плохо, но никто мне не запретит думать про себя, что Клайд сам это заслужил, если на свете есть хоть какая-нибудь справедливость. Мне все равно, какого цвета человек. Я говорю только, что ни одного человека нельзя так уродовать, как изуродовали Харви Брауна. И кто-то должен за это ответить. Я не всегда стою за негров и не всегда против них, но на этот раз я нисколько не стану осуждать их, если что-нибудь случится с Клайдом Хефлином.
Еще несколько человек вошли в почтовое отделение, чтобы получить утреннюю почту, и все они остались послушать.
— Если некоторые люди родились черными, это не значит, что их только поэтому надо топтать ногами и давить, как муравьев. Нам в округе Сикамор не нужен такой помощник шерифа, как Клайд Хефлин, и Гровер Гловер лучше бы сделал, если бы понял это и поскорей отобрал у него значок. Выборы уже у нас на носу. Я всегда голосую за демократов, но на этот раз мог бы подать голос и за республиканцев, да еще и с радостью. Клайд Хефлин хватил через край, когда так изуродовал этого парня, и я ничего не имею против того, чтобы выступить открыто и сказать это во всеуслышание.
Если кто-нибудь совершил преступление, черный он или белый, я говорю: посадите его в тюрьму. Если кто-нибудь совершил убийство, черный он или белый, посадите его немедля на электрический стул, И дело с концом. Но, насколько я слышал, этот молодой негр ровно ничего не сделал и не виноват ни в чем, разве только в том, что разговаривал много, а нынче и все много разговаривают, это уж само собой разумеется. Клайд выместил свою злобу на этом парне, когда поехал туда арестовать Джозину Мэддокс и не мог разыскать ее. Для человека, в котором столько злости, нет никакого оправдания. Позор, что это случилось в Пальмире, и я не постесняюсь открыто сказать это во всеуслышание. Что бы я ни говорил, я благонамеренный белый гражданин, но и мне ясно, что некоторые вещи слишком далеко заходят в этой стране.— Если Клайд все еще собирается арестовать эту негритянку, за которой он гонялся вчера ночью, — сказал другой, — ему надо только подняться в контору Далтона Бэрроуза. Я видел, как она пробежала туда только что. Однако на улице она не показывалась. Она пробежала по переулку и вошла в контору с черного хода.
— Надо удивляться, если Клайд Хефлин покажется сегодня на улице. Если он понимает свою пользу, так он отправится пока что на рыбную ловлю. Кабы я попал в такой переплет, я бы схватил поскорей удочку, отправился бы во Флориду и просидел там с полгода. Отличный был бы способ продлить свою жизнь.
Большинство собеседников понимающе кивнули, выходя из почтового отделения.
Джозина вошла в контору Далтона Бэрроуза за несколько минут до девяти. Когда она ранним утром позвонила Далтону на дом, он сказал ей, что слишком занят, видеть ее не может и советует ей обратиться к другому адвокату. Но она не сдавалась, говоря, что Туземец Ханникат велел ей пойти к нему и ни к кому больше. Как только она назвала Туземца, Далтон сразу согласился принять ее, если она придет к нему в контору ровно в девять часов утра.
16
— Я говорил с шерифом Гловером по телефону, и он сообщил мне, что не собирается предъявлять тебе никаких обвинений, — сказал Далтон Джозине, снимая очки для чтения, и посмотрел на нее через стол, слегка приподняв густые темные брови. — Фактически никакого ордера на твой арест не существовало, как мне сказали. То, что произошло вчера ночью, было просто-напросто обычным расследованием по чьей-то жалобе. Больше тебя преследовать не будут, Джозина. С этим делом покончено. Ты теперь можешь пользоваться полной свободой передвижения.
Как и всегда, Далтон Бэрроуз носил дорогой темный костюм и яркий галстук бабочкой. Кроме того, что он был адвокатом, сенатором, директором банка и председателем ведущего городского клуба, ему принадлежала ценная недвижимость и в городе и в округе, и уже много лет он был известен как самый богатый и самый видный из граждан Пальмиры. («Не знаю, где окажется в конце концов Далтон — на самом верху или в самом низу политической навозной кучи, но он заработал себе в наших местах солидную репутацию первого специалиста по закладным операциям. Около года назад он оттягал у меня небольшую ферму из-за минутного опоздания после двенадцати часов ночи. Всякий другой подождал бы по крайней мере до утра и тогда уже отобрал бы твою собственность за неплатеж, дал бы тебе хоть выспаться ночью. А этот стоял перед моей дверью вместе с помощником шерифа, дожидаясь времени вручить повестку, и только отсчитывал секунды по своим часам. Но в одном отношении следует отдать справедливость Далтону. Он ходит в церковь так же часто, как проповедник, а молитвы читает куда громче. Учтите все это, вместе взятое, и вы поймете, почему Далтон Бэрроуз не может не быть видным гражданином».)
Далтон теперь впервые выставлял свою кандидатуру в конгресс на всеобщих ноябрьских выборах и прилагал все усилия, как политик и финансист, чтобы обеспечить себе пост в Вашингтоне. Черные волосы с проседью и высокая осанистая фигура придавали ему внушительность, к тому же он умел держаться солидно и достойно или по-родственному благосклонно, смотря по обстоятельствам. С годами он приобрел умение управлять своим голосом в публичных выступлениях и в частных разговорах, переходя от внушительного рева до интимно ласковых нот. Если б он не добился поста в Вашингтоне, что казалось маловероятным, то впервые за всю его политическую карьеру случилось бы, что он не прошел как кандидат от демократов на предвыборном собрании и не получил большинства голосов на всеобщих выборах.