Джено и белая руна золотого сокола

На что Стае Бендатов скептически ответил:

— Вот-вот. И думаю, что следом за ним прибудет Спокойный Медведь, а также…

Набир Камбиль на полуслове оборвал его:

— Не вздумай назвать третьего экстрасапиенса! Я слишком хорошо его знаю, одно упоминание его имени заставляет мое сердце биться сильнее. Он способен возникнуть перед нами сию минуту. Тотчас же!

Суоми засмеялась, а Джено странно посмотрел на всех:

— Тогда мы пойдем. Или нам еще что-то нужно знать?

— Идите. Мы верим в вас и будем ждать. Ятто никуда не денется. И он не сможет причинить вред Пьеру и Коринне. Уж это я обещаю! — заверила мальчика мадам Крикен, погладив его по голове.

Эулалия, наклонившись к Джено, сказала:

— Не забывайте о ценности белой руны. Хоть многие знают о ней, никто никогда не видел ее. Если тебе удастся добыть руну целиком, ты внесешь свой вклад в достояние Аркса.

Мальчик кивнул и направился к выходу. Спустя какое-то время ворота вновь распахнулись. Наступила очередь Суоми. Она устремилась вперед, прокладывая себе дорогу белой тростью.

Рене обратил свой взор к небу и зримо представил родителей, заключенных в большом золотом куполе.

«Если бы они могли знать, на что мы способны ради них», — подумал он и взмахнул крыльями.

А в этот момент Коринна повесила рядом с календарем красивое красное сердечко, связанное крючком. На нем была надпись: «12 ЛЕТ. С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ, ДЖЕНО!» Она вязала его, когда ей совсем не спалось от тяжелых дум и хотелось забыться. Прикрепив сердечко, Коринна повернулась к мужу:

— Как ты думаешь, оно ему понравится?

— Оно великолепно. Вот увидишь, когда мы встретимся с нашим Джено, он будет рад этому подарку, — ответил Пьер, успокаивая жену.

— Да, нужно думать только об этом. Ятто говорит, что Джено подвергся суплициуму, а Рене уже не такой, как прежде. Как можно жить с таким кошмаром? Но я чувствую, что наши мальчики живы. Скажи мне, что это так! — Женщина посмотрела Пьеру в глаза.

— Дорогая, мы должны надеяться и верить. Без веры нельзя жить. Молю только о том, чтобы сокол не потерял кусок руны. Ты ведь знаешь, как он был важен для Пауля Астора Венти. — И Пьер крепко обнял жену, уверяя ее, что фон Цантар никогда больше не причинит зла его семье.

— Да, сокол нам поможет. Но меня беспокоит, сумеют ли наши сыновья спастись. Мне трудно смириться с мыслью, что я ничего не могу для них сделать. — Коринна тяжело вздохнула, на нее снова напала хандра.

Разлука с детьми, невозможность связаться с ними, тревога за них — все это было как нож в сердце Пьеру и Коринне. День ото дня им становилось все труднее и труднее держаться. Вот уже который день Ятто не приходил к ним, чтобы мучить вопросами о клонафорте, и это настораживало.

Бывший суммус все свое время проводил теперь в архиве идей с Баттерфляй и Пило. Пьер и Коринна, запертые в своем жилище, не могли знать о том, что произошло в Арксе, и считали, что его длительное отсутствие скорее всего вызвано новыми исследованиями и изысканиями. Погруженные в воспоминания — ничего другого им не оставалось, — родители Джено и Рене продолжали вести незавидную монотонную жизнь узников.

Несмотря на разочарование от переданного Табором Гаагом сообщения о поражении повстанцев, Ятто не потерял присутствия духа. Более того, его желание отомстить только возросло. Охваченный маниакальной идеей открыть новые секреты гербария и найти документы о Пауле Асторе Венти, он вынуждал Баттерфляй и Пило корпеть над книгами и древними архивами, хранившимися в пыльной библиотеке.

Фон Цантар был объят манией абсолютного величия, и то, что на страже у белой двери стоят ужасные привидения мисс О'Коннор, только придавало ему уверенности.

Пока в потайных местах Аркса зло, затаившись, хранило молчание, произошло нечто непредвиденное.

Строгие часы зазвонили, и, как обычно, зазвучал детский хор. Крикен, Стае, Эулалия и Рене вернулись к воротам, опасаясь непредвиденных событий, ведь в этот момент они не ожидали прибытия новых антеев. Но — чудо из чудес — перед воротами они снова увидели Агату Войцик.

— Моя печать не сработала. Дым не идет, — серьезно сказала девочка.

— Печать сломалась? — с подозрением спросила Крикен.

— Думаю, да. Возможно, фабер или оскураб поймут, что надо сделать. Но я не могу сейчас отправиться в интерканто, а вновь остаться на втором уровне я бы не хотела. Ведь я уже второгодница. — В словах Агаты была доля правды.

Рене пристально посмотрел на польскую девочку, не очень доверяя ей.

— Конечно, я понимаю тебя, — сказала мадам Крикен, провожая Агату в ее комнату. — Я сегодня же вызову фабера, тем более что он все равно мне нужен.

— Когда я смогу пройти интерканто? — не унималась Агата.

— Как только это будет возможно. А сейчас приди в себя, — пожелала ей мадам Крикен.

Самой же француженке успокоиться не удалось. Заполучить Агату, слоняющуюся по Арксу, означало нажить неприятности.

Рене тоже был встревожен: в присутствии польской антей поиски перстня осложнятся.

А тем временем Суоми и Джено вошли в черную печать, чтобы пройти свой второй интерканто. Они и не подозревали о случившемся в Арксе.

— Держись рядом! Как бы мечи Перевала Открытий нас не поранили, — проявил заботу Джено.

— Что ты говоришь! Они давно превратились в жидкий воск, разве не помнишь? — Суоми как обычно была права.

Юный Астор Венти скривился и вставил в замок крючковатый ключ, который чудесным образом повернулся. На Перевале Открытий сырость пробирала до мозга костей. Они погрузились во тьму комнаты, стараясь как можно быстрее миновать железные полки, заставленные предметами. Джено бросил взгляд на большую белую раковину, стоявшую на алтаре из красного мрамора, — на этот раз музыка не звучала. На полу все еще оставались следы воска, и Джено непроизвольно ощупал давно зажившую руку. Он превосходно помнил острое лезвие, поразившее его. Суоми довольно легко ориентировалась, водя своей белой тростью, и молча следовала за Джено.

Они очень быстро добрались до второй магопсихической станции черной печати — Перевала Сомнений.

— Вот дарохранительница и пюпитры, — сказал Джено, взяв подругу за руку.

— И ты знаешь, что надо делать? — спросила она, чувствуя себя не в своей тарелке.

— Конечно. Я должен положить карту Уиснича на этот пюпитр, и тогда печать доставит нас туда. — Он был вполне убедителен.

Едва географическая карта с планом Уиснича была помещена на первый пюпитр, ослепительный свет залил полутемную комнату. Величественно выплыл гентрикс, большой живой глобус. Он стал быстро вращаться вокруг своей оси, и маленькие лиловые огоньки загорелись на нем, отражаясь на потолке.