Джевдет-бей и сыновья
Шрифт:
Когда они подошли к перекрестку, из ближайшей лавки вышел и направился к ним какой-то человек. Джевдет-бей его не узнал, однако человек почтительно поздоровался, назвал его по имени и даже потянулся к руке. «Кто это?» — думал Джевдет-бей, пока незнакомец целовал ему руку. Тот между тем потянулся и к руке Ниган-ханым. Был он еще не стар, лицо чисто выбрито, на носу очки. Смотрел на Джевдет-бея по-доброму, приветливо. Вот он и к внукам подошел, улыбается им… «Должно быть, какой-то хорошо знакомый нам человек, но кто?»
Когда они миновали полицейский участок, Джевдет-бей неохотно спросил у жены, кто это был там, на углу.
— Не узнал? Это же садовник Азиз! Он открыл зеленную лавку и совсем забросил наш сад!
«Ах, так это, значит, Азиз! Тот, который раньше был нашим садовником. Который привел в порядок сад
Ему вспомнилась обидная реплика жены: «Не узнал?» «Да, никого уже не узнаю… В голове все перемешалось. Старость!» В конторе он теперь появлялся дважды в неделю. Делать ничего не хотелось. А если бы и захотелось, не позволили бы.
Потом ему в голову пришла другая мысль: «Никогда я в помощи не отказывал!» Он немного приободрился. Все в Нишанташи его знали, каждый встречный, завидев его, почтительно и приветливо здоровался. Каждому он в свое время чем-нибудь да помог. «Тридцать два года я уже здесь живу!»
Они подходили к Тешвикийе. Джевдет-бей заметил, что напротив мечети построили новый дом. «Чей это, интересно?» Три дня назад, когда они проходили здесь с Ниган-ханым, он уже спрашивал об этом, но сейчас не мог вспомнить, что она ответила. Хотя нет, вспомнил: этот дом построил торговец табаком, переехавший в Стамбул из Измира, высокий такой человек… Его имя Джевдет-бей так и не выудил из своей памяти, как ни старался. Потом подумал, что на улице сегодня довольно холодно.
Тридцать два года назад он пришел в тот особняк в Тешвикийе и впервые увидел Ниган. Тридцать два года он живет в Нишанташи. Тридцать два года назад ясным летним днем они вместе с Ниган вошли в свой новый дом. Наняли горничную и повара. Потом, когда умер Нусрет, в доме появился этот безмолвный, угрюмый мальчик с неприятным взглядом исподлобья и стал жить вместе с ними. Он хотел быть военным. Однажды Джевдет-бей сказал ему: «Зийя, раз ты сам этого хочешь и успешно сдал экзамены, отправляйся-ка ты в военное училище!» Осман тогда только родился, в доме была радостная, счастливая атмосфера. А Зийя тихо ходил по дому, ни к чему не притрагиваясь, словно чужой, и смотрел — боязливо, неприязненно. При взгляде на него Джевдет-бею вспоминалось то, что вспоминать не хотелось — холодные годы юности. После того как Зийя отбыл в военное училище, в доме стало так спокойно, что это спокойствие, казалось, можно было потрогать рукой. «Не нравился он мне!» — снова пробормотал Джевдет-бей себе под нос. Он был готов признать свою вину. Глубоко вдохнул чистый, морозный воздух.
Ему необходимо было время от времени останавливаться и делать глубокий вдох. Доктор Изак во время последнего своего визита был вынужден признать, что легкие пациента внушают ему опасение. Джевдет-бею почаще нужно дышать свежим воздухом, сказал доктор, и это стало замечательным поводом перестать ходить в контору. Осман и Рефик долго убеждали его в том, что ему уже не нужно бывать там каждый день, и Джевдет-бей решил, что беспокойство о здоровье — самый достойный предлог для того, чтобы уйти на покой. Сейчас, когда он вдыхал свежий воздух, у него было так легко на душе, что он мог думать обо всем этом совершенно спокойно.
По противоположной стороне улицы шел высокий человек. Увидев Джевдет-бея, он замедлил шаг и, эффектным движением приподняв над головой фетровую шляпу с широкими полями, слегка поклонился в знак приветствия. Приподнимая шляпу в ответ, Джевдет-бей вспомнил, кто это такой: адвокат Дженап-бей.
Подумав, что у адвокатов рабочий график свободный, Джевдет-бей посмотрел на часы: почти одиннадцать. «Мужчине гулять в такое время в парке не годится», — подумал он. Это было время для домохозяек, пенсионеров и бездельников. Впрочем, сейчас он усвоил немало привычек, свойственных людям, которым нечем заняться: слушал радио, играл с внуками, сажал в саду за домом странные растения, выучивал наизусть их латинские названия, которые потом повторял за обедом. Но было у него и важное дело: он решил написать воспоминания. Ни одного слова, правда, еще не написал, но вел подготовительную работу, собирал
материалы и придумал будущей книге название: «Полвека в торговле». В книге он собирался рассказать обо всем, чем занимался в жизни, начиная с лет, проведенных в дровяной лавке и заканчивая днем сегодняшним, — и сопроводить рассказ фотографиями, документами и газетными статьями.Напротив казармы они повстречались с двумя молодыми, хорошо одетыми, розовощекими женщинами, катившими перед собой детские коляски. Увидев их, женщины остановились, поздоровались с Джевдет-беем и перемолвились словечком с Ниган-ханым. Одна из них наклонилась и расцеловала внуков. Ниган-ханым тоже склонилась над колясками и стала щекотать младенцев.
Когда они распрощались с женщинами, Ниган-ханым сказала:
— Высокая и худая — невестка Саффет-бея, а другая — ее сестра. Обе вышли замуж позапрошлым летом, — и начала рассказывать о том, что «высокая и худая» была сначала помолвлена с другим.
«Призрак!» — пробормотал Джевдет-бей. Сейчас они проходили по укромному садику, выросшему на том месте, где во времена Абдул-Азиза [68] заложили фундамент мечети, но саму мечеть так и не построили. Там и сям валялись некогда завезенные сюда, но не пошедшие в дело камни. Ниган-ханым продолжала рассказывать о встреченных недавно молодых женщинах. В просветах между деревьями виднелся Босфор и на горизонте — острова. «Призрак! Мне от него не избавиться. Дам ему денег или не дам — все равно не избавиться, и он это тоже знает. Поэтому ко мне и пришел!»
68
Абдул-Азиз — турецкий султан (1861–1976).
Дул сухой холодный ветер. Джевдет-бей оперся о руку Ниган-ханым, и та потерлась головой о его плечо, совсем как кошка. Внуки копались в сугробе еще не загрязнившегося снега, увлеченно во что-то играли, забыв про дедушку с бабушкой. «Да, прошла жизнь», — думал Джевдет-бей, сжимая локоть Ниган, и, чтобы отвлечься, стал смотреть на море. «Не избавиться! — вдруг ударила его мысль. — От дровяной лавки, от Хасеки, от дома в Вефа, от брата, от этого призрака — не избавиться!» Он смотрел на играющих ребят, но не видел их: в голове хороводом кружились другие образы. Умирал отец, становилась на ноги скобяная торговля молодого Джевдета, а вот он уже начинает делать поставки в Анатолию… Боролся со смертью Нусрет, просил брата позаботиться о маленьком сыне… Вот Джевдет-бей женится, а вот совершает визит к Исмаилу Хаккы-паше, желая заняться торговлей сахаром… Хочет, чтобы в доме всегда было тихо и спокойно, и покупает книги, чтобы его дом был похож на жилище той семьи, о которой он читал, когда учил французский…
— Брось, брось немедленно, запачкаешься! — закричала Ниган-ханым. Джемиль бросил на землю грязную палку.
— Замерз я, пойдем домой, — тихо сказал Джевдет-бей.
Ниган-ханым плотней прижалась к мужу.
На обратном пути воспоминания продолжали свой хоровод, и он даже не пытался их остановить. Время от времени вспоминался ему и призрак. Джевдет-бей решил еще раз предложить Осману выдать Зийе немножко денег, но сын ведь наверняка не согласится. Чтобы не мерзнуть, он стал тереть ладони друг о друга, но быстро устал. Решил сесть в Тешвикийе на трамвай, но отказался от этой идеи. Потом стал думать о том, как ляжет вздремнуть после обеда. Никто не разговаривал. Внуки, должно быть, тоже устали — никуда не убегали, шли рядом. Джевдет-бей пытался утешить себя мыслями об обеде.
Когда проходили мимо мечети Тешвикийе, в голову снова закралась неприятная мысль: «Интересно, смогу ли я еще хоть раз совершить праздничный намаз?» В этот раз он трясся от озноба на холодном ковре, покрывавшем пол мечети, но был рад, что спокойно выдержал это испытание. Неприятная мысль приобрела другую форму: «Интересно, увижу ли я ребенка Рефика?» О беременности Перихан стало известно два месяца назад. «Или новую контору в Каракёе?» Он был против переезда конторы, но на своем настоять не смог и сделал вид, что тоже одобряет это решение. «Скорее бы закончить писать воспоминания! — подумал он, когда они миновали полицейский участок. — Интересно, если посадить в саду лекарственный алтей, вырастет ли он? Алтей, алтей… Как он по-латыни? Lonicera capri… Нет, это, кажется, жимолость… Althea officinalis!»