Джевдет-бей и сыновья

«Заплачет!» — думал Осман, глядя на мать. После смерти Джевдет-бея прошел год, все уже привыкли к частым слезам Ниган-ханым, но Осману все равно каждый раз становилось не по себе. Ему хотелось читать газету и наслаждаться запахом липового цвета, спокойно попивая чай, а он вместо этого с тревогой следил за матерью.

Ниган-ханым начала тихонько всхлипывать. Осман беспомощно посмотрел на Нермин, желая сказать ей взглядом, что не находит в доме желанного покоя, но та лишь слегка подняла подбородок — так, словно ей было ведомо нечто неизвестное мужу.

— По дороге к нам Дильдаде-ханым и Лейла видели Айше, — сказала наконец Нермин. — Снова с тем юношей. — Ссутулившись, словно на нее давил тяжкий груз, она взглянула на Ниган-ханым, будто желая показать, что именно по этой причине та и плачет. — Лейла начала говорить, как Айше выросла и похорошела, а потом вдруг словно бы невзначай упомянула об этом скрипаче!

«Вот оно, значит, в чем дело! Вот в чем!» — подумал Осман и резко встал с кресла. Он был взбешен непослушанием и глупостью сестры. Из-за этой девчонки даже дома нельзя найти покой!

— Где она? А ну-ка позовите ее сюда!

— Никто нас не уважает! — бормотала Ниган-ханым. — Ах, Джевдет-бей, на кого ты нас оставил!

Осман окончательно понял, что немца домой звать нельзя.

Перихан поднялась с кресла.

— Я как раз собиралась идти к ребенку. Зайду наверх, позову Айше. — Она, кажется, тоже готова была расплакаться. Ей явно не хотелось быть поблизости, когда разразится буря.

Осман знал, что бури не миновать. Он попросил Нермин еще раз повторить, что рассказала Лейла-ханым. Нермин упомянула, что Ниган-ханым поднималась наверх и кричала на Айше. «Вот почему она плакала!» — подумал Осман и начал нервно расхаживать по саду. Ниган-ханым продолжала причитать. «А мама еще, кажется, хотела выдать ее за сына Лейлы! Со скрипачом… Никого не стесняясь… Когда я их первый раз увидел, они ведь до самой губернаторской резиденции успели дойти!» Чтобы немного прийти в себя, Осман нарушил обычай выкуривать первую вечернюю сигарету после ужина, достал из кармана пачку «Тирьяки» и закурил. Подумав немного, понял: для того, чтобы буря не осталась безрезультатной, нужно прямо сейчас, заранее принять какое-нибудь решение. «Непременно нужно отправить ее в Европу! Этим летом пошлем ее к Таджисер-ханым в Швейцарию!» Ему вдруг пришло в голову, что и пухлый сын Лейлы тоже вроде бы туда собирался. «А если она не согласится ехать?» Эта мысль разозлила его пуще прежнего, и он начал шагать быстрее. «Я всего лишь хочу, чтобы в доме был покой и порядок, но из-за этих… этих…» Осману вспомнились письма Рефика и Зийи, и он окончательно взбеленился. «Если не согласится, я знаю, что делать! Да что творится в этом доме? Цветы и то завяли!» Вместо благоухающей весенней зелени он видел теперь только сухую, выгоревшую сорную траву. «Не могут даже садовника призвать к порядку!» Осман смотрел на странные цветы со странными названиями, которые отец незадолго до смерти начал разводить. Мама собственноручно их поливала. Он почувствовал себя несправедливо обиженным: отец, по крайней мере, мог наслаждаться дома желанным покоем. Впрочем, мысль о любовнице напомнила ему, что сам он не так уж безгрешен. «Да ведь только и остается, что искать покой в другом месте…» Ему вспомнились маленький милый ротик и небольшой подбородок Кериман, так не похожие на большой рот и гордый подбородок Нермин, и на душе немного полегчало. И тут он увидел Айше. Лицо печальное, но глаза, похоже, не заплаканные. Ему вдруг подумалось, что сестра некрасива. «Ах, дурак я, дурак! Как я мог ей так просто поверить!» — сказал он себе и двинулся навстречу Айше. Не доходя нескольких шагов до плетеных кресел, внимательно посмотрел ей в глаза и, как и надеялся, не увидел в них ни слез, ни страха — только несмелый вызов.

— Где ты была? — спросил Осман и сам удивился, как бессмысленно и холодно прозвучали его первые слова.

— В своей комнате. — Вызов в глазах Айше стал более уверенным. — Читала.

— Учебник? Хотя нет, конечно же, нет. Читать, понятное дело, хорошо, но из одних книг ума не наберешься! — Звук собственного голоса распалял Османа еще больше.

Айше смотрела на брата твердо и бесстрашно, явно понимая, к чему тот ведет, и молчала. С такой решительностью и уверенностью в собственной правоте Осман столкнуться не ожидал — на сестру это было совсем не похоже.

— Я надолго тебя не задержу! — сказал Осман и продолжил с кислой миной: — Тебя опять видели в компании того юноши со скрипкой. — Взглянув на жену и мать, добавил: — Вас видели Дильдаде-ханым и Лейла — ханым. — Помолчал немного, сел в кресло и спросил: — Тебе есть что сказать на это?

Айше покачала головой и нетерпеливо шевельнула плечами, как будто уже выполнила все, что от нее требовалось, и намерена тотчас уйти.

— Куда это ты собралась? А ну-ка, садись сюда и послушай, что я тебе скажу! Я предупреждал тебя уже дважды. В первый раз мягко, потому что думал, что это единичный случай, второй раз со всей серьезностью… Но сейчас я вижу, что мои слова в одно твое ухо влетели, а из другого вылетели! — И Осман, словно желая показать, как именно вылетали слова, оттянул пальцами мочку собственного уха. Это показалось ему смешным, он снова почувствовал себя несправедливо обиженным, и гнев разгорелся с новой силой. — Я долго говорить не буду! Во-первых, этим летом ты поедешь в Швейцарию к Таджисер-ханым. Я сейчас же напишу ей. На лето ты отправишься туда. Во-вторых, ты больше не будешь брать уроки у этого венгра. — Желая понять, какой действие произвели его слова на сестру, он внимательно вгляделся ей в лицо и прибавил: — В школу за тобой отныне будет кто-нибудь приходить. Нури или этот криворукий садовник, обязательно кто-нибудь будет тебя забирать, так-то! Тебе есть что на это сказать?

Вызов в глазах Айше вспыхнул в последний раз.

— Я не хочу больше заниматься музыкой, — сказала она, и вызов потух, сменившись покорной безнадежностью.

— Нет, я сказал только, что ты не будешь заниматься с венгром! В этом году нового преподавателя искать не будем, а в следующем… Ты меня слушаешь? Смотри мне в глаза, когда я с тобой разговариваю! Вот так. И не качай, пожалуйста, ногами, это раздражает. Имей в виду, с тех пор, как наш отец умер, я вместо него! — И Осман с каким-то победным чувством поглядел сначала на мать, а потом и на жену.

Обе они внимательно смотрели на Айше и качали головами, словно хотели сказать: «Вот видишь, к чему привело твое поведение!»

Осман решил, что, прежде чем вернуться к чаю и газетам, нужно сказать еще кое-что.

— Не знаю, стоит ли и говорить: я не желаю, чтобы тебя еще хоть раз увидели с этим мальчишкой! — Посмотрел на сестру, словно ожидая ответа, и повторил еще раз: — Стоит ли? — Потом вдруг спросил: — Кто его отец?

— Учитель… — прошептала Айше.

— Ах, учитель! Учительский сынок! — процедил Осман и встал на ноги. — Ясно теперь, чего он хочет, ясно как белый день! Понял, что ты из хорошей семьи, и решил облапошить, а потом жениться, чтобы наложить руки на твою часть наследства и всю оставшуюся жизнь жить припеваючи! А взамен будет тебе, конечно, пиликать на скрипочке! — И Осман, скрючившись, изобразил движения рук скрипача, радуясь, что на этот раз его жест выглядит не смешно, а именно так, как и хотелось — презрительно.

— Он хороший мальчик! — сказала Айше. В глазах ее появились слезы.

— Хороший мальчик! Хороший обманщик он, хитрый лис! — закричал Осман. — Как ты не можешь этого понять? Есть у тебя хоть немного ума? Этот хороший мальчик все твои деньги к рукам приберет, а тебе будет на скрипочке пиликать! Ты хоть знаешь, как деньги достаются? Вот отправим тебя в Швейцарию — знаешь ты, во сколько это обойдется? — В нем вдруг стало нарастать чувство отвращения. Захотелось запереться в ванной и долго-долго мыть руки. — И не плачь! Слезами ты ничего не добьешься! Чем плакать, лучше подумай хорошенько! Подумай, зачем было так себя вести, подумай, каким трудом добываются деньги и как создаются семьи! Не забывай, отец с дровяной лавки начинал! Ладно, ладно, хочешь — плачь, только не здесь. Иди в свою комнату и реви, сколько угодно…

Айше побрела к кухонной двери, Осман смотрел ей вслед. «Как же мне это все надоело!» — пробормотал он и понял, что чай, оставленный на плетеном столике, давно остыл. Желая успокоить расшалившиеся нервы, сел в кресло и посмотрел сначала на мать, потом на жену. Потом, надеясь, что это поможет избавиться от волнения и обиды на весь белый свет, попытался вникнуть в перипетии Хатайского вопроса, но, обнаружив, что ничего не получается, положил газету на колени, откинул голову на спинку кресла и уставился пустым взглядом на кроны каштанов и лип.

Глава 33 ГОЛОС СЕРДЦА

Была суббота, четвертое июня. После обеда Мухиттин прилег, положил голову на мягкую подушку, но сон не шел. Все утро он работал в бюро и теперь хотел немного вздремнуть, чтобы сбросить усталость и потом со свежими силами приступить к чтению «Истории турок» Рызы Нура, но уснуть никак не удавалось. Он лежал, потел и слушал, как стучит в прижатом к подушке ухе кровь. Сердце билось медленно и тяжело. Десять дней назад Махир Алтайлы посоветовал прислушаться к голосу сердца. Мухиттин и прислушивался; кроме того, читал некоторые газеты и журналы и старался ощутить воодушевление, которое могло бы залить благотворным дождем огонь разума. Он решил стать националистом — словно юноша, решающий стать врачом, или ребенок, заявляющий, что будет пожарным; однако понимал, что кое-чем — а именно сознанием того, что решение это весьма странное, — от них отличается. Перевернувшись на другой бок и снова положив голову на раскисшую от пота подушку, Мухиттин спросил себя: «Что я делаю? Правильно ли это?» — и ощутил внезапный страх. Потом укорил себя за трусость и решил, что страх — спутник слабых и безвольных людей — смог прокрасться в его душу только потому, что он, Мухиттин, сейчас такой сонный. Впрочем, уснуть все равно не получится. Мухиттин встал с кровати, сходил в ванную, умылся, надел очки и сел за стол, пытаясь понять, почему не удалось уснуть.