Джевдет-бей и сыновья

— Смотри-ка, смилостивился! — усмехнулся Энвер. — Однако во-о-он куда сел. С нами рядом не захотел. Подумал, что мы будем к нему лезть своими грязными лапами. И все-таки сделал милость, соизволил присесть, и то хорошо!

— Там места не было, — сказал Омер, неожиданно смутился, налил в стакан ракы и выпил.

— Почему он не садится рядом с нами, а посматривает издалека? Почему? Потому что брезгует. Он хочет пить с Керим-беем да с европейцами, а не с нами, голью перекатной. — Он снова повысил голос до крика: — Но мы не голь перекатная, нет!

«Нужно еще выпить», — подумал Омер.

— Еще ему нравится общество этого похожего на бабу немца, У них даже карточные игры не те, что у нас. В пишпирик не играют, бридж им подавай! Или шахматы. Интеллектуальная игра! — Энвер засмеялся, а потом проговорил тоненьким голоском: — Моншер, сколько карт вы изволили попросить?

— «Моншер» говорят французы, — поправил товарища Салих, всегда любивший точность.

— Все одно гяуры! — проревел Энвер. — Разве этот тип не любит якшаться с гяурами? Он считает европейцев лучше нас. Обрыдло мне! В школе говорили, что они лучше, дома то же самое, в кино, в журналах — везде они, а теперь и здесь этот хлыщ предпочитает их общество нашему!

Омер внимательно слушал.

— Честолюбивый тип, ох честолюбивый! — Энвер говорил так, словно рассказывал сплетни о ком-то отсутствующем. — Потому-то дочку депутата и охмурил. Охмурил дочку депутата! — произнес он с расстановкой, наслаждаясь каждым словом. — Интересно, что за девушка эта депутатская дочка? Наш-то, конечно, красавец, ничего не скажешь, а вот девушка что за птица? Письма в розовых конвертиках присылает, а сама-то, поди, уродина? — Энвер вдруг замолчал. На несколько секунд наступила тишина, потом он с деланным гневом заорал снова: — Да что ты за сукин сын такой? Тебе в рожу плюнь, и то промолчишь!

Омер, стараясь не показать, что разозлился, проговорил:

— Ты пьян! Я не могу принимать всерьез то, что ты говоришь.

Но это были пустые, пошлые слова. Осторожные слова заурядного, добропорядочного, учтивого, осмотрительного новоиспеченного богача.

— Ах не можешь принимать всерьез? Не можешь, стало быть. Ладно, я уж скажу, а ты хочешь принимай всерьез, хочешь не принимай. А я скажу… — Он немного подумал. — Вот взять этого Керим-бея. Ты же ногтя его не стоишь, понял? Ногтя!

«Где он этого понабрался? — думал Омер. — Я для него только повод, чтобы излить злобу, но почему он так озлобился?»

— Керим-бей не то, что ты. Ты надрывался, заставлял нас работать, как ишаков, чтобы вовремя успеть. Успел! Обогатился! Но посмотри на Керим-бея. Вот это человек! Он не одними деньгами богат. Какая душа, какое сердце! Знатный род! Его земли за месяц не обойдешь. Он не то, что ты, — ради денег не надрывается. Дай, думает, чем впустую время проводить, немного подзаработаю. У него отец — помещик! Его земли на коне за день не объедешь! Понял теперь, что ты ногтя его не стоишь? Твой-то отец, поди, адвокат или мелкий торговец?

«По лицу понял! — думал Омер. — Понял по моему лицу, что останется безнаказанным, и разошелся вовсю».

— Адвокат, поди? — снова ехидно спросил Энвер. — Мой был военным. И до того почитал военное начальство, что и меня назвал в честь…

— А мой официантом, мой отец был официантом, — перебил его Салих. — Теперь матушка ждет меня домой с деньгами.

— Вот и хорошо! — сказал Энвер. — Мы денег заработали. Спасибо тебе, партнер! — Встав из-за стола, начал прохаживаться по комнате. Подойдя к Омеру, внезапно спросил: — Ты знал, что его отец был официантом?

— Нет, только сейчас узнал, — сказал Омер и смутился, поняв, что в его голосе были жалостливые нотки.

— Так вот знай! — сурово сказал Энвер. — Его отец был официантом. К тому же в отеле «Токатлыян». Прислуживал в ресторане, где обжираются такие беззаботные хлыщи, как ты, а шлюхи из высшего общества строят им глазки. — Покровительственно похлопав Салиха по плечу, прибавил: — Он не может ходить в рестораны из-за этих светских дам, ты это знал?

Омеру не хотелось ничего говорить. Он быстро пил и думал, что если продолжит в этом духе, не успеет даже выйти на улицу, его вырвет прямо здесь.

— Из-за этих светских дам! — повторил Энвер, усаживаясь на стул. — Я, кстати, тоже хочу окрутить одну из этих цыпочек. Аппетитненькую… Такую, как жены тех датчан. Помнишь, Салих, какие были дамочки? Эй, партнер, расскажи-ка, как охмурить женщину из высшего общества, ты же знаешь. Что нужно делать? Что им нравится? Каждый день буду в кино водить, чтоб мне пусто было! — Он положил руку на плечо Салиху и заговорил проникновенным голосом: — Послушай, Салих, мы теперь при деньгах. Вернемся в Стамбул и окрутим по девушке из общества. Деньги есть, дипломы есть, мы с тобой инженеры! Ты красавчик. А я? Я умница!

— Братец, не сердись, но только толст ты, как бочка!

— Это не важно! — уверенно сказал Энвер. — Главное — красота души! — Он усмехнулся и прокричал: — Красота души! — снова усмехнулся и вдруг посерьезнел: — Собственно говоря, я и против этих цыганочек ничего не имею. Но девушки из высшего общества… Эй, партнер, что ты все молчишь? А, Салих, не его надо спрашивать, а знаешь кого? Его дружка, Рефика. Он в этих делах дока!

«Рефик! — думал Омер. Совсем недавно они были вместе, там, у кофейни. — Друг, самый близкий мой друг! Он все про меня знает, знает, что я за человек!»

— Он в этих делах дока, я знаю! Видел его однажды в Нишанташи с такой конфеткой!

«Я смеялся над мыслями Рефика, считал их ерундой. Но теперь я вижу, что он всегда был более достойным человеком, чем я, более порядочным, хорошим человеком».

— Такая конфетка! Молоденькая! Шли под ручку по Нишанташи. В этом Нишанташи сплошь высшее общество живет. Я тоже, как приеду в Стамбул, отправлюсь в Нишанташи и окручу какую-нибудь тамошнюю красотку. Надо спросить Рефика. Он там живет, знает, как эти дела делаются…

— Эй, окороти-ка свой язык! — сказал Омер.

— Что, обиделся? Глянь, Салих, вступается за дружка! Да знаем мы, знаем, и про тебя все знаем, и про него. Мы их еще с училища помним, правда, Салих? И этого красавца, и Рефика, и еще был в вашей компании один недомерок… На всех смотрели презрительно. Этот был франт. Каждый день приходил в шикарном костюме, при галстуке, трубку курил. У недомерка был болезненный вид, смотрел из-за очков, что твой шайтан. Мы были на первом курсе. Отлично помню эту компашку умников. Всё презирали, над всеми насмехались. Рефик этот казался получше других, добродушным. Но теперь я понимаю: это просто потому, что он придурковат немного.