Джей-Под
Шрифт:
– Грег, мне пора. Он сменил тон.
– Кстати о токсинах и эксплуатации, завтра я опять лечу в Гонконг. Тебе что-нибудь привезти?
У меня был заранее готов ответ.
– Наберешь мне каких-нибудь пиратских игр? Я поспорил с Ковбоем, что он не сумеет отличить пиратки от фирменных дисков. Бери какие попадутся, но чтобы не дороже двух баксов.
– Заметано.
Мамин пирог подействовал. На следующий день я ушел из Джей-Пода в обед. Стив сидел в своем «туареге» внизу, возле будки охранников, и даже показал мне большой палец. И никаких вопросов!
Когда
– Ох, Итан! Ты словно из бродвейского шоу сбежал.
– Я же говорю, это мой новый имидж.
– Как мне собирать с людей деньги, если ты одет как нищий?
Через двадцать миль напряженной беседы о моде мама устала выражать свое мнение.
Мы ехали в Мейпл-Ридж, пригород на востоке, с наскоро сбитыми домами и перегруженными, урчащими как кишки дорогами. Небо затянуло плотными тучами, и казалось, будто уже ночь. Мама нажала на газ и подрезала слишком нетерпеливого юнца в «прелюде» с наклейкой «начинающий водитель» в заднем окне.
– Расскажи мне о вашем Джеффе Пробсте. Как ты думаешь, какой он в реальной жизни?
– Джефф Пробст?
– Да. Стивен меня заинтриговал.
– Ну, он ведет шоу, где приходится сообщать участникам плохие новости. Он как специалист, которого приглашают проводить увольнения. Первые несколько лет он говорил сочувственно, но со временем перестал. Я думаю, он понял, что плохая новость – это часть жизни, и если надо ее сказать, незачем тянуть кота за хвост. Он вроде бы обычный человек, но не совсем.
– Он катается на скейтборде?
– Вроде бы нет.
– Он ходит в дурацких мешковатых штанах и носит бижутерию?
– Нет. Он всегда одет так, словно стоит на частном аэродроме в центральной Колумбии и сейчас сядет в краденую «Сессну».
– А лицо?
– Так, смазливый. Как все телеведущие, хотя современнее многих. Загорает многовато. Такими темпами его кожа превратится в карамелизованный попкорн.
– И как этот Джефф Пробст станет черепахой и другом скейтбордиста?
– Ну, будет мудрым и всезнающим, как Йода.
– Как кто?
Я не стал объяснять – видел, что ей и так неинтересно.
Мы въехали в более старый район. Здесь недвижимость подешевле, зато дороги в последний раз расчищали где-то в шестидесятых. По автомобилю шибануло запахом навоза.
Я спросил:
– Далеко?
– Пару минут еще.
– Я уже есть хочу.
– Если не найдешь в машине, чем подкрепиться, значит, не очень хочешь.
Я порылся в бардачке. Там завалялось несколько шоколадных монет в золотой фольге – наверное, с пасхальной охоты за яйцами, когда мы ездили к бывшей жене Грега. Я куснул одну, и меня чуть не стошнило.
– Мама, сколько она тут лежит?!
– Пару лет, наверное.
– Лет?!
– Итан, все знают,’что пасхальный шоколад хранится вечно. Если его не продали за один год, его уносят на
склад, а на следующий год достают, и так до тех пор, пока все не купят. С такой точки зрения монеты почти свежие.Я вспомнил о более насущном.
– Мама, объясни еще раз: зачем мы едем в эту деревню?
– Приятель Тима, Лайл, задолжал мне пятьдесят тысяч долларов и не хочет платить.
– Так, уже хоть что-то. А ему известно о… гм… судьбе Тима?
– Нет. Но несколько месяцев назад он узнал о нас с Тимом. Поссорился с ним и…
– Подожди – это как, узнал о вас с Тимом?
– Не надо пошлостей. Тим был по-своему милый. Между нами возникла странная близость.
– Все, дальше не говори.
– Почему?
– Ты моя мать. Мне не по себе.
– Съешь еще монетку.
– Так эти ребята тоже байкеры?
– Итан, пора уже сообразить. Мы едем в глушь, чтобы забрать деньги за наркотики. Кто там еще будет жить?
Все это время лил дождь. Мы сворачивали на все более грязные и узкие дороги, пока не выбрались на гравий.
– Приехали, – сказала мама.
Когда-то это был деревенский дом. Тогда он стоял на отшибе; сейчас ничего не изменилось.
– Это ж надо: жить в Ванкувере и пропустить все жилищные бумы! – сказал я.
Мы постучали.
За дверью орал телевизор и лаяла умственно отсталая собака.
– Это Калик, – объяснила мама. Дверь со скрипом открылась. Мама сказала:
– Привет, Лайл!
– А, это ты!
– Да, я.
– Чего тебе надо, Кэрол?
– Будь добр, отдай мои деньги.
– А кто это с тобой – опять сосунка подцепила? Я заявил:
– Меня зовут Итан, я ее сын. Лайл закрыл дверь. Я возмутился: -Вот козел!
– Байкеры, чего ты хочешь? На этот раз постучал я. Мать крикнула:
– Лайл, пожалуйста, выходи! Давай все обсудим, как взрослые люди!
Лайл через дверь послал нас подальше. Смех второго байкера заглушил телевизор и безумный вой Калика. Мама постучала еще раз:
– Лайл, отдай мои деньги, и я перестану проедать тебе плешь!
– Уже проела! – крикнул приятель Лайла.
Эта остроумная реплика вызвала у байкеров конвульсии смеха.
– Они под кайфом, – догадался я.
– Знаешь, сынок, мне это напомнило времена, когда ты разносил газеты, а потом собирал деньги, и некоторые делали вид, будто их нет дома.
– Как меня это бесило! Неужели нельзя просто заплатить?
– Наверное, когда ты стоишь за дверью, ты кажешься им совестью. С нашими байкерами то же самое.
Вдруг из-за угла с пеной у рта выскочил розовато-белый питбуль и вонзил клык в мамину лодыжку.
– Мама!
Мать мигом выхватила из сумочки пистолет и отправила Калика к праотцам. Потом нагнулась и принялась ругаться самыми крепкими словами, какие знала:
– О, черт! Да что ж такое! Ой! Ой, Итан, больно! Этот маленький вонючка сдох? Отлично!
Я пнул труп Калика.
– Мерзкая тварюга! Вставай давай, мы тебя еще раз застрелим! – Я повернулся к матери. – Покажи ногу.