Джип из тыквы

Долгий автомобильный гудок напоминает мне об этом.

Оглядываюсь и вижу бодро взбирающийся на перевал грузовик.

Тесно прижавшиеся друг к другу джип и легковушка не мешают проезду, и водителю в кабине длинномера драматическая ситуация не очевидна. Должно быть, он думает, что стал свидетелем подвижных сексуальных игр на свежем воздухе, и салютует их участникам трубным гудком.

Съезжаю с капота джипа и бегу, размахивая руками, навстречу грузовику.

«Водитель подумает, что его приглашают присоединиться, – предупреждает меня внутренний голос. – Надеюсь, он не из робких».

Мне везет – длинномер останавливается, но водитель не спешит выходить.

– Не холодно? – иронично интересуется он сверху.

– Пожалуйста, помогите! Мы попали в аварию! – кричу я, подпрыгивая и размахивая руками, как нудистка-чирлидер. – В машине человек, он не может выбраться, там сразу пропасть!

Это не слишком понятное объяснение, но у водилы сверху хороший обзор, и, приглядевшись, он с легкостью схватывает суть:

– Так отгони легковушку!

– Не могу, тормоза неисправны!

– Чудны дела твои, Господи…

В кабине вспыхивает свет. Водитель длинномера спрыгивает на дорогу. В правой руке у него гаечный ключ, в левой – фонарик, на небритой физиономии – выражение недоверия.

– А ну, отойди! – взмахом железки отгоняет он меня в тылы бетонных медведей.

Я послушно отступаю, на всякий случай подняв руки, как пленный фриц, чтобы уверить подозрительного водителя в своей полной безвредности.

Растягиваться на капоте по моему примеру бывалый водила не собирается.

Посветив в стекло фонариком, он кричит:

– Мужик, ты как?

С жужжанием опускается стекло в неповрежденной левой дверце.

– Жив, – лаконично сообщает Саныч.

– Морду прикрой или хоть зажмурься! – говорит водила, прежде чем шарахнуть по лобовому стеклу своим гаечным ключом.

Я больше не могу отсиживаться в арьергарде. Подбегаю, взволнованно вздрагивая подбородком, тянусь заглянуть в салон.

– Оделась бы ты, девка, что ли, – бурчит водила, косясь на мои голые телеса.

– Не во что, – отмахиваюсь я. – Да и некогда! Давайте Саныча спасать!

– Я с голой девкой никого спасать не могу, – ворчит водила и стягивает через голову свой свитер. – На вот, оденься. Спасательница, твою мать!

Я безропотно облачаюсь в просторный свитер размера и фасона «Гоблин Шрек пошел в лес по грибы». Грубое вязаное полотно царапает кожу и закрывает меня до колен. Подворачиваю рукава, чтобы не болтались, как у Пьеро, и преданным взглядом даю понять водиле, что жду дальнейших указаний:

– Тянем-потянем, – говорит он.

Саныч, слава богу, не бревно, он и сам вовсю старается выбраться, так что объединенными усилиями мы довольно скоро извлекаем его из джипа.

– Гайцов вызывать или вы сами между собой разберетесь? – интересуется водила, похлопав себя по карманам и закурив.

– Всех вызывайте! – отвечаю я без раздумий и сомнений. – ГИБДД, МЧС и «Скорую помощь»! Я бы и сама, да у меня телефона нет…

– Телефона нет, карманов нет, штанов тоже нет, – не без веселья констатирует водила. – Ты откуда такая взялась, а? Пупсик!

– Сам пупсик! – огрызаюсь я и пытаюсь отнять телефон у Саныча. – Дай, я сама!

– Погоди.

Голос у Саныча слабоват, он не медно-трубный, как обычно, а тускло-жестяной. Я подозреваю, что он что-то повредил себе, так что медики нам сейчас нужнее, чем все остальные. Но неразумный пострадавший набирает явно не «03».

– Здоров, брат, – через силу говорит он в трубку. – Давай живо с ребятками на кипучеключевский перевал, мимо не проскочите, тут моя тачка.

– Ты кому звонишь? – спрашиваю я голосом сварливой жены. – Каким еще браткам? Тебе в больницу надо!

– Это после.

Саныч опускает мобильник и закрывает глаза.

– Эй! Ты чего?!

Вот теперь меня захлестывает паника.

– Тихо! А ну, отошла! – водила отодвигает меня в сторону. – Вот дуры-бабы! Че ты трясешь мужика, доломаешь ведь!

Он сам поднимает мобильник и, разговаривая сначала с медиками, а потом с полицией, бдительно следит, чтобы я не приближалась к пострадавшему.

Отхожу к медведям, сажусь на жухлую траву, обнимаю себя руками и напряженно смотрю на Саныча.

Включаю эмпатию.

Саныч светится, как уголек из очага – багровым, и постепенно темнеет.

– Ну нет! Я не дам тебе погаснуть, даже не надейся! – яростно шепчу я, заметно беспокоя этим водилу.

Мой свет – твой свет.

Я прогоняю тревогу и страх, чтобы остались только любовь и нежность. Ровное золотое тепло ручейком течет от меня к Санычу, и постепенно его собственное свечение меняет цвет и интенсивность.

Я держу тебя, не бойся!

Я ни о чем не думаю. Я не могу тратить ресурсы на такую роскошь – думать. Я действую: согреваю и питаю чужую жизнь.

А в голове моей происходит деловитое шевеление. Сами собой сползаются и склеиваются кусочки мозаики, смутные образы наслаиваются один на другой и становятся более объемными. Совпадения, повторы, многочисленные «дежа-вю» выстраиваются в линию – хаос упорядочивается, структурируется, рассыпанные жемчужные зерна образуют бусы…

Мне некогда разобраться в том, что происходит, я занята другим, гораздо более важным делом, но я уже не думаю, будто я голый ноль без палочки. Прошло ощущение душевной пустоты, томившее меня все время после аварии.

Еще чуть-чуть – и я вспомню.

Первой из спецмашин прибывает патрулька ГИБДД. С полицейскими общается сначала водила, а потом Вано, примчавший с группой знакомых мне качков на двух машинах. Я фиксирую это обстоятельство, но не могу сосредоточиться на происходящем в реальности, потому что по-прежнему погружена в мир светящихся теней. «Скорой» все еще нет, и без моей поддержки Саныч может погаснуть.

Эмоции – это энергия. Так просто на самом деле, почему же я об этом не знала раньше? Не зря поэты и писатели говорят о силе чувств, они правы, это не просто фигура речи.